Незамеченный Таити

дорогом..., - произнесла Наташа и задумалась. Сначала она, конечно, подумала о «Ritz Carlton». Но номера там, она слышала, только начинались от 460-ти долларов в сутки. Потому решила, что это все же слишком дорого. Да она и уверена была, что Михаил, несмотря на все свои бравурные заявления, вряд ли мог одолеть такую цену хотя бы в течение недели. Даже Ник бы этого не смог, причем, со всей своей летной зарплатой, офицерскими надбавками и прочим. А у Михаила, по его виду – при более близком рассмотрении он не выглядел слишком здоровым и успешным в жизни человеком - явно ничего подобного офицерским надбавкам не было. Тут она вспомнила о «Courtyard Richmond Berkeley». Этот отель действительно был недалеко от ее дома, да и номера там, наверняка, были не по такой заоблачной цене, как в тех отелях, что продают из своих окон виды залива Сан-Франциско.
Туда она и определила Моцарта, сказав, что это и есть самый дорогой отель. Моцарт, который в жизни гораздо больше времени провел в бараках, чем отелях, да еще столкнувшись с ценой в 102 доллара за сутки, легко поверил ее словам.
С видом хорошо поработавшего за день миллионера, Моцарт достал из кармана пачку перетянутых резинкой долларов, чем удивил и Наташу и девушку на ресепшн, заплатил наличными за неделю вперед, движением пальца отклонил предложение о сдаче (сдача так и осталась лежать на стойке и позже управляющий отнес ему ее в номер), размашисто черкнул свою подпись на какой-то бумажке на английском языке, и, справившись со всем этим, снова повернулся к Наташе.
-До завтра я вас оставляю, - упредила Наташа его возможные предложения о дальнейшем совместном проведении дня. – Отдохните, отоспитесь после долгого перелета, а завтра увидимся.
Михаил хотел возразить что-то, вроде того, что  нисколько не устал и совершенно не хочет спать, но Наташа остановила его, приложив палец к его губам:
-Завтра, - твердо сказала она. – Обо всем поговорим завтра.
То ли часовые пояса так перепутались в голове Моцарта, что теперь он никак не мог понять, в каком числе месяца он находится, то ли известие о смерти Николая так перетряхнуло его, но он действительно никак не мог заставить себя заснуть - и спать хотелось, да почему-то не моглось. Он крутился на кровати и думал о том, как все нехорошо оказалось. И тут мысль, неожиданная, ненужная, непрошенная, дикая в этой обстановке, скользнула в мозгу:
«Ну и девочку себе отхватил Колька!»
Он тут же со стыдом отогнал эту мысль, но она снова пролетела внутри него.
«Какие глаза», - попробовал тогда придать гадкой мысли более правильное направление Моцарт. Но перед его глазами в это время увиделись совсем не глаза, а ноги Наташи. «Но глаза тоже замечательно хороши», - твердо сказал себе Моцарт, стараясь даже думать о Наташе красивыми правильными словами, а не теми, которыми, в основном, он пользовался по жизни.
Глаза Наташи (как, впрочем, и ноги) были и вправду хороши. Серо-зеленые, с красивым, несколько миндалевидным разрезом, с, как раз на нужной высоте, разлетающимися над ними бровями. В этих глазах было что-то холодное, рысье. Но этим своим выражением они и были так необыкновенно привлекательны.
«А Николая жаль», - указал правильное направление Михаил своим, блуждающим не там где следовало, мыслям.
Николая было жаль, и это было несомненно, но сказать, что эта мысль убивала Михаила, значит сказать неправду. Все-таки, слишком много лет прошло после их детства. Наверняка, если бы им все же пришлось сейчас увидеться, все, может быть, потихоньку бы и воскресло, вспомнилось и вернулось. Но встретиться им не пришлось. И раз уже не прийдется. Тогда зачем же обманывать себя, кривить перед собой душой и стараться извлечь из ее глубин печальные мысли в то время, как душе хотелось думать совсем о другом? Точнее, о другой – о Наташе.
Михаил еще долго вспоминал ее лицо, ее высокую стройную фигуру, голос, длинные, густые пшеничные волосы, разбросанные по плечам, и эти воспоминания постепенно умиротворили его с собой. После этого умиротворения и о Николае вспоминалось легче, грустнее и теплее. Приходили мысли о скоротечности бытия, и о его, порой, непонятности, и становилось по-настоящему стыдно за свои, когда-то пробегавшие в отношении Николая мысли о том, почему одним удается все, а у других не получается ничего.

Полторы недели прожил Михаил в Сан-Франциско. Каждое утро Наташа заезжала за ним, и они довольно много времени проводили вместе. Может, они бы проводили его и больше, но свои коррективы вносил Ник-младший, которого, наконец, крестили в местной православной церкви. Крестной матерью стала та самая русская подруга, у которой Наташа порой оставляла Ника, а крестным отцом, как и хотел Ник-старший, стал Михаил. Они теперь много говорили о Нике, и им обоим – они это чувствовали - эти разговоры были необходимы. Наташе становилось покойней от того, что было с кем разделить свои воспоминания и свою печаль, а Михаил чувствовал, что он становится все более нужным этой женщине – хотя бы даже так, тем, что может ее выслушать и в ответ вспомнить что-то свое, связанное с Ником - то, чего она, может быть, о своем муже и не знала.
-Где Ник похоронен? – спросил как-то Михаил Наташу. – Я бы хотел побывать на его могиле.
-Это далеко отсюда, - сказала Наташа. – На восточном побережье, в Нью-Йорке, на Бруклинском еврейском кладбище.
-Впервые слышу, что Колька был евреем,- с искренним недоумением сказал Михаил.
-Он и не был евреем, - сказала Наташа. – Его приемные родители евреи, они захотели, чтобы Ник лежал там.
-Вот уж не знаешь, что тебя ждет в жизни, - многозначительно произнес Михаил.
-Это уже ждало его после, - сказала Наташа.
-Что после? – не понял Михаил.
-Еврейское кладбище ждало его после жизни.

Полторы недели прошли быстро, и, наконец, настал день отъезда Михаила в Россию.
Они ехали в машине в аэропорт и снова молчали. Оба чувствовали оставшуюся между ними недосказанность. По радио мужчина с хриплым низким голосом пел какую-то очень красивую песню на английском.
-Можно чуть громче? – попросил Михаил, показав глазами на радио.
Наташа добавила звук.
-Вы не знаете, кто это поет? – спросил Михаил.
-Леонард Коэн, - сказала Наташа.
-Он известный певец?
-Очень.
-Как называется эта песня, которую он поет?
- «Dance me to the end of love», - ответила Наташа.
-И как это переводится?
-Просит танцевать с ним до конца любви.
-До чего? – не понял Михаил.
-До конца любви, - повторила Наташа.
-«До конца любви».., - тихо произнес, раздумывая над словами, Михаил. – Красиво.

                            ...Me to the wedding now, dance me on and on
                           Dance me very tenderly and dance me very long
                          We're both of us beneath our love, we're both of us above
                          Dance me to the end of love.

-А сейчас что он спел?
- «Танцуй со мной до конца любви, - перевела Наташа, - веди к красоте и нежности».., ну и так, примерно, дальше.
-Красиво, - снова сказал Михаил.
Они снова замолчали.
- End of love, - произнесла Наташа через какое-то время. И снова, очень тихо, добавила:  – End of love..,  End of Land...
-Что вы сказали? – спросил Михаил.
Наташа улыбнулась.
- End of Land, - сказала она. – «Конец земли». Здесь есть парк Сутро, который называют Концом земли. В нем находится самая западная точка континентальной поверхности земли в направлении ее вращения вокруг своей оси. Туда в самую последнюю очередь приходит Новый год. Мы с Ником всегда загадывали встретить Новый год именно там, но так ни разу и не получилось.
-Почему?
-Он все время где-то летал.
-Наташа...
-Да?
-Можно мне сказать вам одну вещь?
-Не надо, - сказала Наташа.
-Почему? – спросил Михаил.
– Мне кажется, я знаю, что вы хотите сказать.
-И все же я скажу, - после недолгой паузы сказал Михаил. – Я бы хотел... я бы хотел... Словом, я тоже хотел бы танцевать с вами до конца любви... А лучше, до конца жизни... – Михаил запнулся и покраснел. – Если бы я мог...
- «Ежели бы я был не я,  - вдруг, не дав ему договорить, произнесла Наташа, - ежели бы я был не я,  а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.”
-Что вы сейчас сказали? – не понял Михаил.
-Это не я сказала.
-Неужели так просил вашей руки Николай? – с недоверием спросил Михаил.
- Нет, - сказала Наташа. - Так у Толстого говорил Пьер Наташе Ростовой
-Вы так хорошо знаете Толстого, что цитируете его наизусть? – удивился Михаил, видевший в тюремной библиотеке объемы написанных Толстым произведений.
-Не наизусть, - сказала Наташа, - но все же. Я ведь окончила Университет по русской филологии.
– И что ответила Пьеру Наташа? – спросил с надеждой в голосе Михаил.
- Пьер ее не спрашивал, он только высказывал вслух свою мечту, - сказала Наташа. -  Он и не мог спрашивать, ведь он был несвободен.
– Но я-то свободен!- порывисто сказал Михаил.
– Несвободна я, - сказала Наташа. - И, наверное, уже до конца жизни не буду свободна.
-Но от чего несвободны? Ведь Николай умер!
-От своей любви к нему, - просто ответила она.

Больше они не говорили.
Они приехали в аэропорт уже незадолго до того, как на рейс на Лос-Анжелес (он и назад, в Москву, летел через Лос-Анджелес) объявили посадку. Поставив на парковке машину, Михаил с Наташей вместе вошли в здание аэропорта. Михаил шел рядом с Наташей по громадному международному аэропорту Сан-Франциско и совсем не замечал суеты вокруг.
Михаил встал в конец своей очереди на регистрацию и молчал, глядя на Наташу. Когда почти подошла его очередь, он неожиданно сказал:
-Я оставил вам в машине деньги. Вы не слишком будете меня за это ругать?
-Какие деньги? – не поняла Наташа. – Где?
-Доллары, - сказал Михаил. – В машине, за спинкой вашего сидения. Для вас и для Ника-младшего. Вам ведь без Николая нелегко, наверное, его растить.
-Я сейчас же пойду в машину и принесу вам эти деньги! – чуть ли не со слезами на глазах воскликнула Наташа.
-Уже не успеете, - с улыбкой показал Михаил на двух человек перед собой. – После этих двух - моя очередь. Я бы, конечно, положил эти деньги вам на счет, но, честно говоря, не знаю, как это делать. Да и скажу вам по секрету, - очень тихо добавил он, - для того, чтобы мне разрешили въехать в Америку, пришлось кое-что подправить в моих бумагах.
Наташа смотрела на Михаила широко раскрытыми изумленными глазами.
-Не пугайтесь, - поспешил успокоить ее Михаил. – Никаких ужасных вещей я не сделал. Все только для того, чтобы у Американского Консула в Москве меньше возникало ненужных вопросов. Так вот я и побоялся, чтобы деньги не пропали, если вдруг банковские работники до чего-то докопались бы в моих документах.
-В таком случае, я перешлю вам деньги по почте, - твердо сказала Наташа.
-Не получится, - снова улыбнулся Михаил. – У вас нет моего почтового адреса, только электронный.
Уже пройдя регистрацию, Михаил обернулся и сказал:
-Пусть все плохое, что должно было случиться в вашей жизни, уже случилось и осталось навсегда позади. А все, что будет впереди – ведь все в жизни должно быть равномерно и справедливо -  будет только светлым, счастливым и бесконечно красивым. Ведь кто, как не вы, так заслуживаете этого? Я же всегда буду думать и вспоминать о вас, как об одной из самых красивых женщин и... и явлений, встретившихся мне в жизни.
«Моцарт, что это с тобой? – сам себе не поверил Михаил. – Ты слова-то такие откуда узнал?»
-Да вы поэт, -приподняв брови, немного игриво произнесла