Раппопорту? Зимой 1971 года мне позвонила приятельница, сотрудница радио. «Мы записываем выступление Раппопорта. Я говорила ему о тебе. Он читал твои последние книги. Согласен беседовать. Приезжай срочно». Бегу. Поздним вечером, после записи, мы сидим втроем в опустевшей радиостудии. Профессор совсем поседел и сгорбился, но как и прежде, в нем нет никакого стариковства. Одет в выгоревшую рубашку без галстука, с расстегнутым воротом, и помятый, неопределенного цвета, костюм. Бедность? Нет, просто въевшаяся в плоть и кровь привычка жить на гроши. Его душит астма. Произнеся несколько фраз, он подносит ко рту флакон с лекарством. Но беседа его интересует. Книга о Николае Ивановиче Вавилове? Это прекрасно! Вавилов его идеал. Но о нем, о Раппопорте, писать незачем. Разве что только после смерти. Теперь уже недолго осталось. Я прошу у Иосифа Абрамовича разрешения приехать к нему домой. «Приходите, — улыбается он, — но знайте: я очень упорен в обороне».
Потом мы едем с ним на машине по городу. Несколько оттаяв, Раппопорт отвечает на мой вопрос о Нобелевской премии. Да, было такое. Дважды, в 1957 и 1964 годах. Нобелевский комитет запрашивал Академию наук СССР о том, как АН отнесется к присуждению премии творцу теории химического мутагенеза.
В первый раз профессор Раппопорт узнал о запросе из Стокгольма через много месяцев от случайного человека. Академия отвергла предложение шведов под каким-то благовидным предлогом. Но достойные доверия люди говорят, что основная причина в том, что Раппопорт — еврей. Во второй раз Президиум Академии согласился принять премию, если Раппопорт вступит предварительно в партию. Вступить в партию, в которую он вступил в первый раз во время войны, а затем был выгнан по указке Лысенко, Иосиф Абрамович не пожелал…
Книга об Иосифе Раппопорте так и не была написана. Этот скромник и аскет действительно оказался «упорен в обороне». Он четко делит ученых на классиков, которых надо воспевать и описывать, и ломовых лошадей науки, к которым относит и себя. Людям такого рода, по словам профессора Раппопорта, место либо на работе, либо на погосте. Никаких претензий к человеческой славе у лошадей нет…
Полезный еврей профессор Борис Анисимович Рубин имеет на славу совсем другие взгляды. Он сам разыскал меня и пригласил к себе в дом, в надежде, что я напишу его биографию. Ну, что ж, ведь написал же кто-то биографию наполеоновского министра полиции Фуше.
Мы долго беседовали с Рубиным. Позировал профессор охотно. Говорил много. Тогда-то и прозвучала его фраза:
«Вы же помните судьбу Раппопорта…»
Да, я помню судьбу Иосифа Раппопорта и очень сожалею, что люди в моей стране так мало знают о нем. И не потому совсем, что он — отец химического мутагенеза. А потому, что в нем явственно проступают черты Сына Человеческого.
3.
ШЛЯХОВ ЭЛЬ НАУМОВИЧ.
К 90-летию со дня рождения.
8 февраля 1920 г. Кишинев – 28 июля 2005 г. Нетания.
Известный эпидемиолог, иммунолог и инфекционист, доктор медицинских наук (1966), профессор (1966), заслуженный деятель науки Молдавской ССР (1967).
Член общества эпидемиологов Франции и Общества лионских вакционологов.
До войны (1938 -1940) обучался на медицинском факультете Бухарестского университета, затем (1940-1941) – в Одесском университете в 1942 году завершил свою учебу в Ташкентском медицинском институте.
В 1950 году защитил кандидатскую диссертацию, а в 1966 году- докторскую.
Трудовая деятельность:
1942 – 1945 гг. – Каракалпакская АССР - дерматолог, эпидемиолог, инфекционист.
1945 – 1950 гг. – заместитель начальника санитарно-эпидемиологического управления при Министерстве здравоохранения Молдавской ССР.
С 1950 г. – заведующий отделом эпидемиологии НИИ гигиены и эпидемиологии Молдавии. А с 1965 года – заместитель директора по научной работе.
С 1974 по 1990 гг. – заведующий кафедрой эпидемиологии Кишиневского медицинского института.
С 1990 по 2000 гг. - научный сотрудник в отделении инфекционных болезней Медицинского центра в больнице Телль ха - Шомер (Израиль).
ВОСПОМИНАНИЯ
Июль 1945 год я на работе в санэпидстанции железнодорожного района г. Самарканда. Звонят из облздравотдела и предлагают срочно явиться. Собралось пять человек: три инфекциониста и два эпидемиолога. На всех уже выписаны командировочные удостоверения и нам предлагают явиться к 7-ми часов утра в аэропорт для полета в Каракалпакию. На вопрос, по какому поводу мы летим, нам отвечают: «узнаете на месте». В Нукусе нас всех собирает заместитель наркома здравоохранения Соломон Рахминович Бабаев. Он говорит, что в двух районах появились больные похожие на чуму. Но несмотря на то, что, как известно, никакой чумы в СССР нет, всё равно необходимо проводить все мероприятия, как будто это чума. Мне предлагают выехать в очаг с местным инфекционистом. Знакомимся. Он представляется Эль Наумович Шляхов. От него я узнаю, что он уже упаковал все вещи, так как завтра должен был выехать к себе в Молдавию, но отъезд отменили из-за этой болезни, очень похожей на чуму. Через две недели мы расстались. Следующая наша встреча состоялась в октябре 1947 года в Москве на ХП Всесоюзном съезде гигиенистов, эпидемиологов, микробиологов и инфекционистов. По нашей просьбе нас поселили в одной комнате. После съезда мы вместе поехали в Одессу – я для того чтобы посетить первую кафедру эпидемиологии, созданную в 1920 году основоположником советской эпидемиологии акад. Д.К. Заболотным, а он - в Одесский университет, где занимался два довоенных года. Следующая наша встреча состоялась на съезде в Ленинграде. В статье Юлии Систер «Эль Наумович Шляхов в Институте Пастера» (2010), сказано, что «В 1957 году в Ленинграде проходил Всесоюзный конгресс эпидемиологов, микробиологов и инфекционистов с участием ученых из Франции, Англии, Италии, Румынии и других стран». Но это был не конгресс, а ХШ Всесоюзный съезд гигиенистов, эпидемиологов, микробиологов и инфекционистов с широким международным участием. А состоялся он в июне 1956 года. И действительно тогда произошла встреча Шляхова с Шарлем Мерье. Я присутствовал на этой встрече и там познакомился с молодой француженкой Машей, довольно сносно говорившей по-русски. Спустя 36 лет Самаркандский мединститут посетила группа ученых из института им. Пастера и одна из пожилых дам попросила найти Петера Лернера. Мы встретились, и она мне подарила автобиографическую книгу Шарль Мерье «Вирус открытия». Её перевел на русский язык и издал в 1989 году в Кишиневе Эль Наумович Шляхов. Посвящение. «Профессору Лернеру на долгую память Маша Мюссе (Musset). 21. ХП. 1992 г.». В отличие от встречи в 1947 года, на сей раз, моё общение с Эль Наумовичем было сильно ограничено. А причиной этому послужило то, что он кроме русского, еще хорошо знал французский и румынский языки, и потому, непрерывно «рекрутировался» в качестве переводчика. Благодаря Эль Наумовичу, помимо Маши, я познакомился и с очень талантливой , яркой, журналисткой «Медицинской газеты» Верой Васильевной Петровой. Это знакомство затем переросло в многолетнюю крепкую дружбу. Я бережно храню письма этой отзывчивой, обаятельной и легендарно доброжелательной женщины. А сейчас о знакомстве и последующей дружбе Эль Наумовича с Шарлем Мерье. Предоставим слово самому Эль Наумовичу: «Шарль Мерье родился в Лионе 7 января 1907 года в семье химика. Его отец, Марсель Мерье, именем которого названа одна из улиц Лиона, работал в молодости в легендарном коллективе Луи Пастера, непосредственно с его заместителем Эмилем Ру и прославленным русским ученым И.И.Мечниковым». И далее. «Начав в 1937 году с небольшой отцовской лаборатории, Шарль Мерье в течение 50 лет сумел превратить её в мощный комплекс биофабрик, с ультрасовременной техникой, владеющих новейшей технологией, выпускающей сотни наименований медицинских и ветеринарных препаратов – вакцин, сывороток, глобулинов, диагностических наборов» Эль Наумович приводит весьма любопытный пример, что только при изготовлении 20 миллионов доз вакцины против ящура для нужд животноводов одной Франции используется 400000 языков крупного рогатого скота. Ежегодно же на предприятиях Мерье используется 3 тысячи голов скота, 1800 обезьян, 200 тысяч крыс и мышей, 50 тысяч морских свинок. Из 3000 родильных домов Европы Институт ежемесячно получает 60 тонн плаценты и т.д. Эль Наумович неоднократно посещал Институт Пастера, читал там лекции на французском языке, опубликовал 17 статей во франзуских научных изданиях. Он поддерживал тесные связи с заведующим лабораторией природно-очаговых болезней известным ученым профессором Анри Юбер Молляри. В 1988 году его с супругой с Цилей Мироновной пригласил в гости сам Шарль Мерье. Мерье организовывал и финансировал симпозиумы и съезды на территории СССР: 1960 год - по полиомиелиту Москва. 1979 год - по бешенству и менингококковой инфекции Москва 1987 год – по столбняку Ленинград. 1989 год – по эпизоотологии бешенства Самарканд. На всех этих симпозиумах и съездах мы встречались с Эль Наумовичем. В конце марта 1982 года я позвонил Эль Наумовичу в Кишинев и попросил его стать оппонентом моего аспиранта Тимура Киямова, защита которого была назначена на 14 апреля в Ташкентском медицинском институте. Он сразу же согласился. Пробыл у меня Эль Наумович целых 6 дней и полюбился всей моей семье. Помимо Самарканда и Ташкента, побывали мы с ним в Чимгане, Бухаре, Фергане, Нукусе и на родине Тимура Киямова, в Шахрисабском районе Кашкадарьинской области.
В январе 1994 года я переехал в Израиль, и на секунду забыв, что мне уже исполнилось 72 года, пытался найти работу по специальности. На это меня подвиг пример Эль Наумовича, который будучи старше меня на два года, работал в медицинском центре больницы Тель-ха Шомер.
Я обратился в Министерство здравоохранения, где мне предложили оформить, так называемую стипендию «Шапира» и лично договориться с тем учреждением, которое согласится меня принять.
По совету Эль Наумовича, в мае 1994 года, я обратился в Израильский национальный институт эпидемиологии и исследований в области здравоохранения.
Заручившись весьма похвальной рекомендацией моего знакомого
