Приключения американца в России

кровь. От кончиков пальцев до головы, словно ток пробегает по коже. Шлагбаумы сняты – и плотина сочно рвет дамбу. И Лида стонет уже без оглядки, мотая головой с прилипшими ко лбу волосами. Новые бисеринки капель растут из кожи клевером луга. Лида улыбается с прикушенной губой. Растрепанная, мокрая, жутко красивая. Она – заповедная нимфа, юная амазонка, русалка. Джон нанизывает на себя эту маленькую девочку, доверившуюся ему – сначала медленно, осторожно, потом все более расходясь. Лида скользит по лавке. Качаются белые груди, танцуя вишенками. Каждый толчок у нее внутри заставляет девушку вскрикнуть: 
- Ах, ах, ах … И бедра Лиды, маленькие, внезапно стиснули как железные обручи. И ноготки, впившись в спину, оставили тонкие красные борозды. И она сама подалась навстречу его толчку и приклеилась с распахнутым ротиком. И не отпускала, поймав в кольцо бедер. Закинув крошечные ступни на его поясницу, сплетя их в замок. И густой дым парной прорезал звонкий девичий вскрик… 


Стоит лес, русский лес. Березы, полосатые красавицы, изящные, восхитительные капризницы полян. Стоят белые, с черными поперечными кружевами, стройные царевны леса. Стоят милые, радуют глаз да сердце. И знают березки, что охраняет их на огромных опушках дуб-богатырь. Исполин, раскидавший могучие руки, взмывающий вверх атлантом. Невозможно идти по лесу, не задержав взгляда на этом великане. Грозный, величественный лесничий смотрит, окаменев на сотню другую лет. Растопырив коряжистые плечи вширь. Великану нужен простор – поэтому и стоит, вечно одинокий. Клены-пажи несут вахту, чтоб исполина-дуба никто не тревожил понапрасну. Клены видят все. И еще видят все елки – подростки, от метра до пяти. Заметят и вылезший пузатый боровичок, и оранжевошляпный подосиновик. Елочки – самые многочисленные горожане леса. Без колючей задумчивой елки совсем и не представить русский лес. Стоят с гирляндами шишек, царапая щеку настырного грибника, пряча маслята, вспотевшие грузди, рыжики…. И ветер часто заходит к другу-лесу в гости. Обнимет березки игриво – те ответят зашумевшей листвой. Прошелестят, обещая что-то обманщику ветру. Уважительно тронет листочки дуба – тот важно пошумит, приветствуя гостя. Лихо и озорно пройдется по верхушкам кленов – что ж, те не в обиде. А ветер уже убежал – там его ждет строптивая любовница, река. Но ветер и сам не покладистый. Когда они, бывает, поссорятся – сердитый ветер взбудоражит поверхность, погонит рябь, надувая щеки. Джон с Лидой идут по лесу. Она с венком на голове, счастливая, беззаботная. Джон с двухдневной щетиной, в соломенной шляпе деда Захара. Трещат под ногами сучки, где-то там, сверху, щебечут птахи. Ровная дробь дятла разносится далеко. Лида прижимается к Джону – он целует ее волосы. Она, просияв улыбкой, спрашивает:
 - Нравится? 
- Что именно?
 - Ну, - она посмотрела в небо, - здесь, в деревне? 
- Еще бы. Ты даже не представляешь, как, - Джон поцеловал ее в щеку. Внезапно она нахмурилась: 
- А когда ты … уезжаешь? 
Этот вопрос резанул Джона. Мучительная гримаса выдала все. Он успел и забыть, что сам – не отсюда. И благополучная, сытая Америка вдруг показалась чужой и противной. Кровь далекого русского князя победила гены английского лорда. Он внимательно посмотрел вокруг, вдохнул глубоко, заглянул в озера-глаза Лиды… 
- А ты хочешь, чтоб я остался? 
- Ну-у-у, - смешно сжала губки Лида, - у девушек такое не спрашивают. Это неприлично, - она вздернула носик. Боже, как его заводит ее детская наивность. 
- К черту приличия! – Джон рывком притянул к себе. Лиде страшно и хорошо. Ее обцеловывают, роняя в колючий мох. Она ругается, распаляя Джона все больше. 
- Как тебе не стыдно! Вот сумасшедший! Сумасшедший ее не слушает, магнитом приклеившись к телу. Лиде ничего не остается, как подчинится буйному Джону. А значит, от нее ничего не зависит. И девичья хрупкая честь не запятнана. С этими спокойными мыслями Лида мечтательно закрыла глаза и стала наслаждаться горячими влажными поцелуями.  Но какой же он тяжелый! Да, романтику в лесу придумали мужики – потому что они сверху. Муравей, укусивший за попу, доказал это Лиде. И еловая шишка, воткнувшись чешуйками в спину, заставила Лиду вскрикнуть. Джон принял все это на свой талант Геркулеса – и задвигался энергичней. Зараза! – Лида, наконец, выдернула шишку рукой и застонала по-честному.
 - Ой! Ой! Ой!  Крик, наконец-то вырвавшись, хлестанул эхом по лесу. Еще, еще – ветки роняют листья … 

Суки-комары, налетевшие на мокрые тела стаей, заставили подняться опьяневших Джона и Лиду. Они идут, шатаясь. Так шли бы, побратавшись в кафе, двое нечаянных забулдыг. Их шаги нетверды и ленивы. Лиса, недовольная, свернет с тропы. Заяц, подняв уши, сиганет резко. Но этим двоим плевать. Это счастливые пьяные без вина, которым завидует само небо. И вопрос Лиды о том, уезжает ли он, кажется Джону нелепым. А самой Лиде настолько хорошо, что даже вечно болтливый язык не слушается… 


Моника нервно кусала губы. Грипп!? Что, в России такой ужасный грипп, что ее закаленный Джон болеет уже две недели? Звонки в никуда, от которых хочется перебить всю посуду и заорать на все авеню. Абонент недоступен. Ладно, по приезду домой Джона она знает, как себя повести…. Он будет наказан отлучением от секса. Моника принялась разрабатывать коварные планы, которым позавидовал бы и инквизитор… 
Позвонил Джеки: 
- Джони, черт тебя дери, ты чем ты там занимаешься? 
- Я? Ловлю окушков, - лениво ответил Джон в трубку.
 - Окушков? – Повторил незнакомое слово Джеки. – Это кто? Наркодиллеры, карманники, сутенеры? 
- Нет, Джеки, - расхохотался Джон. – Это такие рыбы…Ну все, у меня клюет. 
Поплавок, ярко красный, резко нырнул вниз. Джон подсек. Хороший горбун с полкило повел леску вправо. Сигарета выпала с губ Джона, он взмахнул удочкой. Вспенившая поверхность воды показала горб полосатого разбойника. Дед Захар одобрительно крякнул, когда американец вытащил на пирс трепыхавшуюся рыбину. 
- Нет, ну ты видел, а? – Восторженно спросил Джон. 
- Да, хватка у тебя русская, - закачал головой дед Захар. 
- Потому что сам я – русский, - в азарте выкрикнул Джон и закинул снова. Дед только покачал головой и вечером уважительно спрашивал о далеком предке, князе. И наливал уже без доли небрежности, общаясь, как с равным. 

И Джон, к расстройству Лиды, опять напился. И на пути к сельмагу встретил гопников. - А кто мы такие будем? – Расставили гопники руки. И на свою беду самый рьяный и здоровый гопник буркнул: - Америкашка! Джон, собравшийся шуткой ответить, застолбенел. И нехорошая кривая ухмылка сморщила щеку. И стеклянный взгляд, полный презрения к гопникам, уперся в толпу. И Джон бился, схватив кол с изгороди. Бился до красной юшки с носа, с остервенением, с матом, с бесшабашностью. Он пару раз выключался, когда кеды настойчивых гопников клевали ему в ухо. Но вставал, в комьях земли на лице, с горящими глазами, и рвался в бой. Оглобля сломана об спины гопников, ставших в драке родными. Эх, Юрка бы с Димоном сюда! Он рвался в бой, кидаясь камнями. И гопники отступили. А когда Джон, хлебанув с горла полбутылки водки за примирение, рассказал о далеком предке, его, как римского императора, несли на руках по деревне. Гоготала стая, распевая хвалебные песни про русского, который был американцем. И Джон шмыгал бордовыми пузырями и снова был счастлив.


Лида, заслышав крик первого петуха, задумалась о судьбе. Чего-то в сказках о принце она не читала такого, что принц являлся под утро в навозе, с фингалом и падал в сенях тушей оленя. 
- Эх! – вздохнула Лида. Видать, в детских сказках пишут не все. И слава Богу. Про пьяных принцев там не пишут – но как они умеют пыхтеть ненасытно, любуясь тобой, незачем писать. Взрослые тети – а она недавно стала такою – и так это знают. И знают, зачем нужны эти самые вредные непослушные мужики, которые прямо как дети. И которым волей-неволей все прощаешь.
 - Эх! - Пи-и-ить, - застонал Джон, хрюкнув сломанным носом. Лида метнулась за ковшиком, собираясь вечером серьезно с ним поговорить.
 - Ладно, дедушка, до свидания, - Лида чмокнула деда в щеку. - Заезжайте, всегда рад. А тебя, - дед Захар подмигнул Джону, - все местные уважают.
 - Эх, не на работу – век бы здесь оставался, - откликнулся Джон с искренней грустью. 
- Ты, милок, не забудь, - помахал кривым пальцем дед, - скоро щучка перед ледоставом жировать будет. 
- Щуку не пропустим, - серьезно пообещал Джон. - Ну, давайте, а то теплоход без вас отчалит… 

На теплоходе было весело и шумно. Джон с Лидой прошли на палубу, осмотрелись и по трапу спустились в каюту. 
- Здорово! – Лида улыбнулась. – Выйди, мне надо переодеться. Джон недоуменно усмехнулся. - Ну выйди, - попросила, улыбнувшись, она. – Я стесняюсь.
Грузнозадая тетка, гневно бормоча проклятия, отгоняла от двери каюты любопытного мальчишку. Тот, убегая, пнул Тузика, сидящего на поводке у тетки. Тетка, проклиная бесстыдную молодежь, пошаркала принимать корвалол и утешать Тузика. - Мой бедный мальчик, - щекотала его пальцем. Тузик, обиженный на весь мир, заскулил и впился той в палец. Тетка взвыла. Джон остановился: 
- Что там