ранее непонятного, та история объясняла. Да, объясняла самым невероятным образом, но многое сходилось как кусочки мозаики, выстраивая из отрывочных картинок, недоумения и догадок, странную, но целостную картинку.
Маша любила читать. Да что там, читала страстно и запоями. В детстве в школе, и в свободное время от учебы в Смоленске. Не сказать, что фантастика была излюбленным жанром, больше нравились исторические романы, но она с удовольствием сопереживала героям Жуля Верна, братьев Стругацких и Александра Казанцева. Но особый восторг вызвало коммунистическое будущее Великого Кольца из «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова. Ну вот, как бы славно было, окажись Юрка Кудашев пришельцем из мира Великого кольца! Мира победившего царства свободного труда и счастья! Маша всхлипнула от мимолетного чувства восторга, сменившегося горьким разочарованием. Нет… ну почему, самый желанный теперь для нее человек из мира, где фашисты уничтожили СССР. Какая жуть! Уснула девушка глубоко за полночь.
Все это занимало и сейчас Машу. Кутаясь в кофту, которая была немного великовата, шла к сельскому магазину на центральной улице. Там договорились встретиться с Ленкой, которая должна была подъехать из конюшни. У лабаза Лопатина оказалась раньше. Посмотрела вдоль улицы, телега еще не показалась. Вздохнув своим невеселым мыслям, девушка поднялась по старым выщербленным ступеням на крыльцо. У прилавка две пожилые женщины, тетя Глаша и тетя Нюра, громко делились меж собой последними сплетнями. Главной темой всех последних слухов были посты на дорогах. Тетя Нюра в красках описывала товарке, как вчера, когда она возвращалась вечерним автобусом из города, милиционеры и солдаты ссадили какого-то очкарика.
— Здравствуйте! —Маша, скользя взглядом по прилавку, дала о себе знать.
— А! Машенька! Здравствуй! — с новыми силами, перебивая друг друга, всполошились селянки, — как отец поживает?
Обе исподволь покосились на продавца Наташу, которая в это время большим жестяным совком отсыпала на весах сахарный песок в огромный холщовый мешок. Наталья сделала вид, что не слышит, но явственно покраснела. Ну что же, деревня она и есть деревня, и откуда-только узнали.
— А верно говорят, что ты, Машуня, к нам в амбулаторию теперь работать приедешь? — поинтересовалась тетя Нюра и запричитала, — ой, совсем давление изводит, голова болит день и ночь, день и ночь…
Тетя Глаша, тем временем запустив руку куда-то под старую выцветшую юбку, достала грязный носовой платок, использовавшийся вместо кошелька, и стала развязывать его скрученными артритом пальцами. Завязан платок был крепко и в ход пошли остатки зубов. Наконец, дело пошло на лад, и бабка принялась отсчитывать деньги за сахар. Она исподлобья поглядывала то на продавца, то на девушку. Ко всем Лопатиным тетя Глаша испытывала давнюю и искреннюю неприязнь. Причина была стара, как мир. Она являлась самой известной на селе самогонщицей, постоянной головной болью Сереги Горохова. Но ее мутный и вонючий первач не шел ни в какое сравнение с медовухой, которую гнал Андреич. Выручало старуху исключительно то, что Лопатинский самогон, был воистину штучным продуктом и почти не составлял ей конкуренции. Хотя всякий, попробовавший напиток Васьки Лопатина, а потом пойло бабки Глаши, признавал, что жадная до денег старуха, гнала редкостное говно, от которого на утро дико раскалывается голова. К тому же Лопатин никогда не гнал пойло для продажи, а исключительно для собственного употребления. Попадал он в другие руки лишь в статусе «жидкой валюты». Первейшее средство для расчета за всякие хозяйственные надобности. Сейчас, стреляя глазами и фальшиво улыбаясь, тетя Глаша старалась не выдать своего отношения. Еще бы, не хотелось портить отношение с этой блядищей, сельской продавщицей — новой бабой Васьки, и его дочкой, будущей местной врачихой.
Наконец, кудахчущие бабки ушли. Маша проводила в окно магазина взглядом старую деревенскую бутлегершу, с трудом взгромоздившую на закорки тяжеленный мешок с сахарным песком, и обернулась к прилавку. Они встретились с Наташей глазами. Обе потупились и отвели смущенно взгляды. Продавец сделала вид, что ей срочно что-то нужно записать в ледащий на столе толстый и потрепанный гроссбух. Мария взяла стоящий в стороне на прилавке кирзовый сапог, наверное, сорок шестого размера, зачем-то перевернула его и принялась самым внимательным образом осматривать подбитую желтыми гвоздиками подошву, чувствуя себя при этом, полной дурой. До этого они заходили в лабаз вместе с отцом, еще тогда их изменившиеся отношения бросились в глаза. С одной стороны, девушка была рада за отца. Ведь после смерти мамы он сильно сдал. Спиваться начал. Связь с этой женщиной явно благотворно сказалась на лесном затворнике. Но в глубине души, сама зная, что не права, Лопатина не хотела, чтобы эта моложавая и по-своему привлекательная женщина заняла место ее покойной матери.
Наташа, для которой связь с пасечником стала глотком свежего воздуха, была смущена не меньше. На селе за ней давно укрепилась слава конченой стервы, морочащей голову местным мужикам, причем всем, от семнадцати, до шестидесятилетних. Но на самом деле, для молодой еще вдовы, было это не более чем защитой и спасением от тусклой беспросветности, и — одинокой старости. С Василием, которым вновь дал ей почувствовать себя желанной женщиной, было просто, а вот с его повзрослевшей дочкой, ой как все сложно…
— Здравствуй Маша. Что-то нужно? — первой не выдержала Наталья.
— Здравствуйте, тетя Наташа! Да… вот зашла… еду сейчас с Леной на заимку. Нужно… да, керосина для примуса купить нужно. — неожиданно для себя выдала девушка.
— А-а-а… ну, понятно. Что же ты не взяла, во что налить? Ну да ничего, у меня там есть пара литровых бутылей, я тебе в них налью. Потом привезете. Пошли. — улыбнулась продавец, довольная, что тягостное для обеих, смущенное молчание закончилось.
Керосин отпускали в другом помещении с задней стороны здания, чтобы продукты не провоняли его едким специфическим запахом. Наталья вышла из-за прилавка, поправляя и отряхивая платье, пошла к выходу. Маша, проклиная себя за глупость, пошла следом. Вот кто, спрашивается, тянул тебя за язык? Какой, к черту, керосин? Ну стоило сказать, что нужно полдюжины спичечных коробков или еще какую мелочь… Нет! Керосин ей подавай! Девушка, спускаясь по крыльцу, скользнула взглядом по Натальиным, обтянутым простым, уже потускневшим, синим сатиновым платьем бедрам, стройным голеням и талии. Неожиданно для себя представила, как у них все с отцом происходит. Тут же густо покраснела, ругая себя за шальные мысли и радуясь, что идет сзади, и женщина не видит ее лица.
Сбоку лабаза красовалась большие двустворчатые ворота, через которые выгружали два раза в неделю товар. Оттуда отпускали селянам и керосин. Пока Наталья возилась с массивным навесным замком, наверняка, ровесником самого здания, более всего Маша хотела, чтобы сейчас в конце улицы показалась подвода с Ленкой. Продавец что-то спрашивала девушку, пока гремела в полутемном пыльном углу какими-то жестяными банками, ища ей бутыли под керосин. Девушка что-то отвечала невпопад, желая про себя провалиться на этом самом месте. Потом новая отцова пассия ручным насосом из большой металлической бочки, наливала в найденные бутылки вонючий керосин. И тут Маша вдруг вспомнила, что сумку, с которой ездила в Смоленск, оставила у Гороховых. Ну вот что за засада! Если что-то пошло плохо, то все начинает валиться до полной кучи!
— Ой, тетя Наташа! — смущенно зачастила Лопатина, когда продавец протянула ей наполненные горючим емкости — вы знаете, так получилось, я у Гороховых дома оставила все вещи, и деньги тоже! Вы извините, сейчас Лена должна подъехать, у нее, наверняка, с собой есть деньги.
— Ну что ты, так разволновалась, — улыбнулась Наталья, вновь поправляя каким-то ловким выверенным движением выбивающуюся из-под косынки непослушную прядь, — свои же люди, потом занесешь четырнадцать копеек, или Василий Андреевич, когда заедет, отдаст.
Маша торопливо закивала головой, про себя отмечая особую интонацию собеседницы, когда та говорила «свои люди». Или это ей только показалось?! Из-за поворота, со стороны правления, в великому Машиному облегчению, наконец, показалась телега.
— Как там, папа? — спросила не торопившаяся закрывать подсобку Наталья, — собирался вчера в обед заехать, да что-то не было. Не случилось чего? А то ты, Маша, растерянная нынче? Как твой новый приятель?
— Нормально все, тетя Наташа, мы вчера только из Смоленска вернулись, как раз поедем с Ленкой к нам на заимку! Вон и она едет. Я передам папке, что вы спрашивали про него! — девушка чувствовала, что голос ее звучит неестественно и фальшиво и заторопилась навстречу подъезжавшей на телеге подруге.
— Спасибо, я побежала! Обязательно занесу деньги и бутылки!
— Хорошего дня, Машенька! — Наташа кивнула девушке и добавила уже вслед, — Хорошего вам дня!
—Тппррууу! — прикрикнула Лена Горохова, натягивая вожжи и останавливая телегу, она увидела спешащую к ней подругу, прижимающую к груди две здоровенные бутыли.
— Ты что долго так? — спросила Маша, подавая ей бутылки и забираясь в подводу.
Ленка взмахнула вожжами, двигаясь и давая место попутчице, потом приветливо махнула рукой Наталье запиравшей ворота и объяснила:
— Да, понимаешь, начали сначала запрягать Зорьку, оказалось, она подкову потеряла. Дядя Матвей, ты его помнишь, Мишки Замятина из моего класса, отец, помог распрячь. Перезапрягли Жучка, да еще в правление пришлось заехать… Да ты, я смотрю, времени зря не теряла, керосином запаслась!
— Да… будь он не ладен! Этот керосин! — ответила в сердцах ей подруга.
— Да не нервничай ты! Ну что теперь изводиться-то — Лена обняла ее за плечи и притянула к себе.
Лопатина всхлипнула, прижавшись к подруге, и прошептала:
— Да, я что-то никак в себя не приду, к тому же, ума не приложу, как с Наташкой теперь себя вести! Сумку еще у вас забыла и деньги там... за керосин так и не расплатилась…
Лена вновь натянула вожжи, останавливая подводу и оглядываясь на магазин, от которого уже отъехали метров на сто.
— Ну что ты раньше-то не сказала, у меня как раз мелочь в кармане, я бы отдала.
— Все! Поехали уже, я потом отнесу, или отец заедет! — толкнула ее в бок Маша.
— Точно! — улыбнулась Горохова, вновь пуская лошадь неспешным шагом, — дяде Вася теперь в наш черневский магазин чуть ли не бегом бегает!
Маша вновь толкнула подругу кулачком в бок, уже посильнее.
— А что? Ну ты же сама понимаешь, двое вдовых…ну и хорошо, если все у них сладится! Сколько можно ему как бирюку в лесной чаще одному сидеть? Сама же видишь, он последнее время просто ожил!
— Ага… оживешь тут! — невесело усмехнулась Маша, — пришельцы на голову сваливаются! Не заскучаешь! Но ты права, я за него рада, пить перестал…. А если и правда сложится у них, не просто на разок-другой, а по серьезному, то и хорошо!
Наталья, заперев боковые ворота, поднялась на крыльцо магазина и посмотрела из-под поднятой козырьком руки вслед удаляющейся по улице телеге с девушками. Потом вздохнула и вошла в магазин. Отчего-то на сердце было паскудно и тревожно.
