и отпустят ли вообще. Годами взращенный, впитанный с молоком матери страх перед всесильными органами, правого ли или виноватого карающих, заставлял трепетать юные сердца и ждать самого худшего. Вот почти и диплом — мечта студента на руках, а тут такое!
Оксана, дрожа мелкой дрожью, скукожилась и зажала ладошки подмышками.
— Знала, знала я что-то не так с Машкой и этим ее новым хахалем! Не такой он, какой-то! — прошептала она дрожащим голосом сидевшей рядом полненькой с рыжими кудряшками девушке.
Та круглыми испуганными глазами посмотрела на подругу неприязненно:
— Уж ты бы молчала! Сама весь вечер на него смотрела, как кошка на воробья! Только что не облизывалась! Ничего, тут разберутся. Явно ведь, какое-то недоразумение!
Распахнулась дверь, из нее вышел Олег с военной кафедры, и устало сел на скамейку, откинувшись на стену.
— Ну что там? Ну что?! — зашептали ему ребята. Но он только устало махнул рукой и прошептал сквозь зубы:
— Суки! И тут же встревоженно обвел ребят глазками, потом облегченно вздохнул. Похоже, все крутили в головах свои, невеселые мысли и его крамольное высказывание пропустили мимо ушей.
Из кабинета выглянул, средних лет плотного сложения мужчина в форме:
— Следующий… — он сделал паузу, сверяясь с листком, который держал в руках, ребята, казалось, перестали дышать, не отрывая от него глаз, наконец сотрудник отыскал нужную фамилию, — Титаренко Оксана Максимовна! И опять скрылся в кабинете.
— Ой, мамо! — Оксана резко вскочила. Девушка, не зная куда деть руки, сжала их в кулаки у шеи и быстро прошла в приоткрытую дверь. Два охранника, что стояли по разным концам коридора синхронно покосились на ее пышную грудь.
В большом кабинете с плотно занавешенными темными шторами за столом сидел моложавый военный, с тонким, красивым, но несколько слащавым, лицом. Второй, полненький, тот что вызывал ребят, склонился над ним и что-то зашептал на ухо, водя пальцем по листку. Тот что сидел за столом КГБшник указал перепуганной Оксане на массивный стул и, когда она уселась на самый краешек, строгим, неприятным голосом произнес:
— Гражданка Титаренко. Прошу вас ответить на наши вопросы максимально подробно и честно, и предупреждаю, что все попытки ввести в заблуждение органы Государственной Безопасности, будут иметь для вас самые плачевные последствия!
Оксана, которую и так била мелкая дрожь, захлюпала носом, а потом громко разрыдалась. Поплакав для приличия, а потом, еще какое-то время шмыгала носом, и пачкая скомканный носовой платок, девушка немного пришла в себя и вывалила на Мишу с Гришей массу информации. О том, кто из студентов рассказал неприличный анекдот главным героем которого были действующие члены ЦК КПСС, кто, случайно ударившись локтем о угол стола, в сердцах помянул Коммунистическую партию Советского Союза, а кто жаловался в узком кругу за бутылкой портвейна, на низкое качество советской продукции и унылый ассортимент смоленских магазинов. Дубровинские особисты переглянулись, вздохнули и вызвали в кабинет местного опера, который и увел Оксану к себе. В Смоленском Управлении КГБ, появился еще один стукач, получивший агентурное имя Забава. Но к расследованию дела о неизвестном диверсанте это уже не имело никакого отношения.
Этажом выше, в кабинете генерала Кожевникова, который с мрачным видом сидел на своем обычном месте за столом, под большим портретом Железного Феликса, стоял навытяжку и ел глазами начальство молодой, холеный старший лейтенант.
— Ну так что, Руденко! Тебе выходит абсолютно похуй, прямое указание собирать все агентурные сообщения и докладывать рапортом! Что ты глаза выпучил?! — генерал-майор хлопнул по массивной дубовой столешнице так, что стоявший у балконной двери и смотревший в опускающиеся на город сумерки Дубровин вздрогнул и обернулся, — Объясни, почему я должен узнавать важные для расследования новости из доклада прикомандированных сотрудников, услышавших сплетни в управленческой столовой?
Лейтенант пыхтел, краснел лицом и дрожал коленом. Но чувствовалось, что он при всем этом прессе, был довольно уверен в себе и не так прост.
— Товарищ генерал-майор, да я уже не раз с ней встречался. Бабка явно из ума выжила. Голова у нее, без сомнения, во временах Берии застряла. Всюду вредители и заговоры мерещатся. Кто ж знал… Ведь дура дурой…
Дубровин не выдержал, резко развернулся и быстро подошел к молодому сотруднику. Полковника взбесила его смесь наглости и самоунижения. Парень был на полголовы выше старика, но, прочуяв неладное, сник лицом и как-то сжался. Дубровин заложив руки за спину стоял перед ним чуть покачиваясь с пятки на носок, сверля пронзительным взглядом глаза старшего лейтенанта.
— Послушай, сопляк! Я знаю, что твой дядя, плотно сидящая на своей жирной заднице, шишка на Лубянке! Но мне на это насрать! — стремительным движением, старый чекист выхватил из кобуры пистолет. Лязгнул затвор и ствол Люгера уперся лейтенанту снизу в дрожащий подбородок.
Покрасневшее до этого от начальственной взбучки лицо Юры Руденко, в миг стало пепельно-серым. Такого смертельного ужаса он еще никогда за свои двадцать восемь лет не испытывал. Он бросил взгляд на начальника Смоленского Управления, тот так же, побледнев лицом, старательно смотрел куда-то в сторону книжного шкафа у противоположной стены. В Управлении уже ходили сплетни и самые невероятные слухи о группе каких-то странных связистов во главе со старым полковником, которые похоже оттерли грозного Кожевникова от руководства и во всю командуют и хозяйничают в Смоленске. Видно, что это даже самая малая часть правды… Старший лейтенант, к дикому своему стыду почувствовал, как произвольно опорожнился мочевой пузырь и теплая жидкость потекла по внутренней части правого бедра к колену. После досадного недоразумения с группой московских фарцовщиков, дядя Миша, которому мама устроила настоящую истерику, пристроил его в Смоленское управление, как он сказал «на годик-другой, пока все не утрясется». Но ну его нахуй, такую жуть!
— Ты думаешь, твой жирный родственничек сможет мне что-то предъявить, если твои тухлые мозги, сейчас испачкают потолок в Колькином кабинете? Ебаный ты ишак! — старик, не убирая холодного ствола от шеи старшего-лейтенанта Руденко, продолжал кидать хлесткие, короткие фразы. Но у молодого офицера немного отлегло от сердца. Хотел бы убить, убил бы сразу. Раз что-то говорит, скорее всего, не выстрелит, — Ты какую школу оканчивал?
— В Особке, в Мытищах…— пролепетал лейтенант дрожащим голосом.
— Ааааа…. Пристроили дурня! Да тебе не то что во внешнюю разведку, тебя вообще к работе с людьми допускать нельзя! — наконец Дубровин убрал пистолет от подбородка проштрафившегося офицера и сунул его в кобуру, висевшую почти за спиной справа. Сейчас так уже никто не носил, подумалось Руденко. Только после этого полковник обратил внимание на мокрые форменные брюки офицера и бросил с презрением:
— Зассанец, блядь!
Но разбор полетов еще далеко не закончился.
— У вас там историю разведки кто преподавал? А…не важно! Это должно быть в программе. Группа Яши. Слышал о такой? Той самой, что генерала Кутепова из Парижа выкрали?
— Что-то припоминаю… вроде бы, — прошептал срывающимся голосом Руденко. Старик с ненавистью посмотрел ему в лицо: — Припоминает он… сука, ну как, как мы дошли до такого, Николай, — он оглянулся на молчащего за столом Кожевникова, — так вот, зассанец, в этом заслуга товарища Берг. А ты о том, как в июле 1936 года в Мадриде генерала Фанхуля поднявшего мятеж убрали, слышал? Хотя откуда тебе… к тому же официально его трибунал расстрелял. Ага, как же… Тоже товарища — Кобры работа. Да на таких как она, наша разведка в ту пору в Европе держалась. И всю Европу в страхе держала. А теперь иди нахуй отсюда, подштанники меняй!
Старший лейтенант Руденко, четко через левое плечо развернулся и не чуя ног бросился к выходу. Но уже у двери его остановило хлесткое:
— Стоять! Дубровин неторопливо подошел к нему и рывком развернул лицом к себе. Цепко ухватив молодого офицера за предплечье, он, пристально глядя ему в глаза сказал:
— Сегодня же напишешь рапорт на увольнение!
И толкнул к двери.
Старлей, сгорая от стыда, в мокрых, липнувших к ногам форменных брюках, хлюпая мочой в туфлях, глянул на сидевшую в приемной секретаршу, почти выбежал в коридор. В голове билась, затмевая все мысль:
— Нет, не для меня это, сейчас же напишу рапорт и уеду в Москву, правильно мама говорила, нужно было торговый идти!
Где-то далеко мелькнула мысль пожаловаться дяде, но тут же угасла. Ясно было, что не того полета птица этот старик-полковник, чтобы бояться кого-то.
— Что то, Коля, мерзостно на сердце, — устало сказал Дубровин, глядя с брезгливостью на мокрые пятна, запачкавшие застланный бардовым ковром пол, когда за старшим лейтенантом захлопнулась дверь, — Вот попадись мне этот сопляк лет тридцать назад, вывел бы в расход без всяких сомнений! Как мы дожили, до таких вот пидарасов в конторе? А, генерал? И чем дальше, тем хуже...
Кожевников молча завозился в кресте и засопел. Что тут ответишь? У самого за последнюю неделю нервы сдали.
— Что там дальше? — спросил полковник, зазвенев стеклянным графином, наливая в граненый стакан воды.
Хозяин кабинета, вытянул из стопки перед собой листок, заглянул: — Ну, как ты и просил, Берг мы оставили напоследок. Звать?
Дубровин кивнул и добавил:
— Только давай, Николай, я сам с ней поговорю. Чую тут особый подход нужен. Мы с ней никогда в жизни лично не пересекались, но этому малахольному я правду сказал, слышал я о Кобре много. Так получилось, что она почти всегда в заграничной резидентуре, а я все больше внутри страны.
Кожевников снял трубку телефона, коротко дал указание. Через минуту в дверь вошла пожилая, худая женщина, в простом, старомодном синем платье сильно ниже колен, с седыми волосами, аккуратно заколотыми сзади в пучок. Наверное, возраст сказывался кроме прочего и болью в суставах, но держалась она с достоинством, прямая спина, гордо приподнятый, узкий подбородок, прямой взгляд серых, но по-стариковски выцветших глаз. Умением держаться, статью, старушка выгодно отличалась от только что обделавшегося в кабинете молодого наглеца. Порода, подумалось генералу. Лет сорок-пятьдесят назад Екатерина Германовна Берг, была ослепительной красавицей. И смертельно опасной в этой своей красоте. Действительно — как завораживающе красивая, стремительная и роковая змея, послужившая ей агентурным именем.
— Здравствуйте, Николай Иванович, — просто поздоровалась она, остановившись у дальнего края большого стола. К стыду своему, Кожевников знал о ней, исключительно поверхностно. Персональный пенсионер и ветеран ВЧК/НКВД/КГБ, попадалась она ему на глаза, исключительно на каких-либо торжественных и памятных мероприятиях. Но как раз его-то, Берг, наверняка, знала много лучше, чем он ее. Нужно почаще встречаться со старой гвардией, сделал вывод генерал, отвечая ей нейтральным: «Здравствуйте, товарищ Берг.»
Дубровин был уже не тем грозным стариком, который несколько минут назад довел до конфуза проштрафившегося лейтенанта, тыча ему в голову стволом пистолета. В движениях полковника
