Загадка Симфосия. День четвертый

мог заиметь на него зуб.
      Низложенного Кириллу отсеваем сразу. Облыжно отвергнутый иерей озабочен самосохранением, он еще таит надежду на оправдание и вряд ли способен на столь решительный поступок.
      Игумен Парфений?.. Тот достиг вожделенной цели, стал настоятелем. Вменить ему убийство Горислава, пусть даже первейшего врага, сразу после хиротонии, это верх неразумности.
      Келарь, будучи зависимым управителем, после смещения Кирилла обязан всеми правдами и неправдами войти в доверие новому игумену. Навряд ли варварское убийство княжьего вельможи послужит той цели, да и чего ему делить с сановным боярином.
      Путанными окольными путями Андрей Ростиславич все же подошел к догадке, выказанной бродягой лесовиком. Исходя из перечисленных рассуждений, а скорее всего, по наитию, он счел наиболее подозрительным ключаря Ефрема. Осталось сыскать предлог убийства: богомильство, хозяйственная деятельность или скрытая от поверхностных взоров старая вражда — гадать сложно.
      Одно мне ясно, судя по нашему недавнему разговору, ключарь весьма умен, хитер и ловок. Он смог силой одного убеждения перетянуть меня, да и самого боярина на свою сторону, обвинив старца Парфения во всех смертных грехах. Благодаря оговору Ефрема я при всем желании не могу отринуть от себя мысль, что Парфений вовсе не добрый христианин, а, наоборот преступник, заслуживающий палача. Пытаться же предвосхитить изобретательность эконома — задача гиблая, становится аж дурно.
      Но благословим милость судьбы, иначе бы долго пребывать нам в пустопорожнем суемудрии. Явился взмокший гридень и, ликуя, возвестил, что у одного из странников, поселенного подле злосчастного коридора, обнаружили непреложные свидетельства причастности эконома к убийству. Итак, у паломника по имени Изотий в ворохе одежд оказались Ефремовы подрясник и камилавка.
      Доставленный из поруба перепуганный странник, с раздувшейся кровоточащей губой (вот цена неразумному умолчанию) поведал следующее:
      Где-то перед самой полуночницей к нему настойчиво постучался человек, назвавшийся боярином Гориславом. Боярин был не один. Впустив нежданных гостей, калика оробел, узнав во втором пришельце главаря богомилов, своего старого знакомца Ефрема. Пилигрим Изотий не раз бывал в монастыре, порой ключарь, используя оказию, давал ему мелкие поручения. Привыкнув безоговорочно выполнять распоряжения эконома, путник без промедления выдал Ефрему смену одежды. Благо, она пришлась ему впору. Боярин наказал калике, чтобы тот был нем как рыба, а лучше бы напрочь забыл о ночном визите. К тому же — отблагодарил за услугу серебряным цехином.
      Пробыли гости совсем недолго. При этом странник обратил внимание, что эконом почему-то помыкает боярином, а тот терпеливо сносит унижение. Обрядив Ефрема, они ушли. Изотий сообразил, что лучше молчать о происшедшем. При крайней нужде решил открыться только князю, оттого и «набрал в рот воды», пока не стали бить. Странник клялся и божился, что не слышал звуков борьбы в коридоре, так как наглухо затворил дверь по уходу полуночников.
      Узнав, каков теперь наряд беглеца Ефрема, боярин Андрей отдал подобающие распоряжения. А затем выведал у Изотия, что все-таки связывало столь различных людей — боярина и черноризца.
      Оказывается, Ефрем отнюдь не низкого происхождения, он выходец из славного прежде в Галиче семейства. В самой ранней юности, прозываясь еще Васильком (тезоименит мне), участвовал он в ратных трудах Осмомысла. По разговорам, проявил в ратях не малую доблесть, заслужив признание в младшей дружине. Там же он тесно сошелся с Гориславом, они стали закадычными друзьями.
      Все хорошо, да по уши влюбился Василько в галицкую красавицу, нежную и гибкую, как молоденькая елочка, боярышню Аграфену, лучшую подругу княжны Ефросиньи. Та Ефросинья — дщерь самого Ярослава, была потом выдана за князя Новгород-Северского Игоря(2) в землю Черниговскую. Так вот, юная краля ответила взаимностью статному дружиннику, досужие кумушки наговаривали даже поболе. Но вмешалась ненавистная сватья, а может, и без нее отцы порешили... Только просватали Груню за Горислава, которому девица была столь же по сердцу. И смалодушничал, сподличал молодой боярин, невзирая на дружбу ратную, взял за себя Грушеньку. А с Васильком жестоко разругался. Бедный дружинник не мог противостоять знатному роду Горислава. Закусил он тогда удила, взялся напропалую пить да гулять, пока изрядно не спустил отцовское наследство.
      Да вовремя взялся за ум или добрые люди подсказали — постригся в монастырь. Благо за ним кое-что имелось, не в трудники, а разом в насельники попал. Имя получил новое — Ефремий.
      Так они и жили затем каждый своею жизнью. Горислав боярствовал, копил злато-серебро. Покорившаяся Груня рожала деток и, свыкнув с собственной участью, по-своему полюбила мужа.
      Шли годы, времена менялись. В корень испортились нравы в Галицком уделе. То ли проклятые венгры виноваты, привнеся разнузданные порядки в размеренную русскую жизнь. То ли жиды-рахдониты немилосердно одурманили русский люд, исподволь приучая его к бесчестию и обману. То ли сами князья примером своим неприглядным потворствовали разгулу в своей отчине. Так и Горислав, изрядно заматерев, растерял христианский стыд, стал, как и многие в его кругу, помыкать собственной супругой. Завел волочаек разного роду-племени, по секрету сказывали, даже мальчиками стал забавляться, подобно греческим патрикиям.
      Конечно, и он, и Аграфена распрекрасно знали о том, где монашествует Василько. Разумеется, и Ефрем был осведомлен о доле, постигшей возлюбленную. Кто знает, как он воспринял ее обиды, выказал ли Гориславу порицание или смолчал, неизвестно. Поддерживал ли он связи с давней любовью, став особой духовной, укреплял ли ее нравственно или оберегал молитвенно, неведомо. Только совсем недавно, скинув до времени несчастный плод, померла Груша, немилосердно избитая пьяным супругом. Протрезвев, тот рвал волосы на голове и бился лбом о стены. Да мало кто ему сочувствовал, знали — он умышленно разыгрывал страдальца в надежде избежать княжьего гнева за содеянное. Примечательно только, что, схоронив Груню, не выждав положенного срока, Горислав привел в дом новую хозяйку. Вот такую душещипательную историю поведал нам калика перехожий.
      Благодаря приблудному страннику все мало-помалу встало на свои места. Действительно, у Ефрема имелась веская причина расквитаться с соперником: злодейское поведение Горислава вопияло к справедливости. Мы душевно встали на сторону ключаря убийцы, утратив последние крохи сочувствия к убитому Гориславу. Но Ефрема следовало разыскать даже уже потому, что обвинение в ереси с него никто не снял.
      От себя добавлю лишь одно, мне кажется — я стал понимать, что подвигло отца эконома к приятию той ереси.
      Неясным остался вопрос, с какой целью Горислав освободил бывшего приятеля из узилища, в итоге поплатясь жизнью. Но думается — про то мы узнаем, изловив Ефрема.
     
      Приложение:
     
      1. Владимир — Владимир Ярославич (1020-1052), кн. Новгородский, родоначальник ветви галицких князей.
      2. Игорь — Игорь Святославич Северский (1151-1202), кн. Новгород-Северский, кн. Черниговский, герой «Слова о полку Игореве».
     
     
      Глава 6
      В которой келарь Поликарп со злобой, но и со смыслом вещает об экономе Ефреме
     
      Оставшись одни, я выложил Андрею Ростиславичу гложущие меня сомнения в успехе предпринятого розыска. Мотивировал свои колебания тем, что одно дело искать преступника в обстановке, когда жизнь идет размеренным порядком, без потрясений, — другое в сущем кавардаке.
      В монастыре случились разительные перемены. Перво-наперво обитель выбита из привычной колеи приездом высоких гостей, затем уязвлена арестом богомилов, потом ошеломлена смещением настоятеля. Чернецы напуганы чредой насильственных смертей, иноки опутаны противоречивыми слухами и домыслами. Вдобавок изнутри монастырь давно разъедаем враждой меж иноческими партиями. Киновия представляет кипящий котел. К клокочущему вареву не подступиться. Выход один: страстям надобно поостыть, хотя бы малость поутихнуть.
      Боярин Андрей не стал спорить со мной. Разумеется, все обстоит так, как я сказал. Но опускать рук нельзя, ждать нечего, нужно действовать. И прежде всего, чтобы разорвать порочный круг, следует выявить подоплеку преступлений. Иначе злодеев действительно не разыскать. А значит, не заполучить доверия князя, не понудить строптивых галичан оказать содействие Фридриху, одним словом — возложенная миссия будет провалена.
      Нельзя останавливаться на полпути. Пришло время серьезно поговорить с келарем Поликарпом.
      Седовласого монастырского управителя мы застали хлопочущим возле кузни, где с самого утра подковывали лошадок. Испуганно ржали коняги, натужно орали конюшие. Работа безотлагательная, ибо на перевалах основательно лег снег, а в низинах возникавшая по ночам наледь являла сплошной каток.
      Поликарп не удивился нашему вниманию к себе. Мне показалось, что он давно поджидал нас и был внутренне приуготовлен к разговору с боярином. Он лишь попросил об одном одолжении: согласится ли боярин по причине недосуга не уединяться для приватной беседы, а поговорить прямо здесь, во дворе... Тем более, нас никто не сможет подслушать, если бы и очень того хотел. Андрей Ростиславич не возражал.
      Хотя келарь занимался дознанием об убийстве Захарии, он так и не располагал существенными сведениями. Само поручение настоятеля ввергало в шок, но что поделать, кто еще, помимо него, призван чинить следствие. Ведь именно в обязанности келаря вменялся разбор преступных деяний в стенах и угодьях монастырских. Кражи провианта и пития из кладовых, потравы хлебов и иное вредительство от смердов, рукоприкладства и потасовки среди иноков, даже пошибание(1) селянок черноризцами — дела привычные. Но с убийством — келарь сталкивался впервые.
      Нас почему-то озадачила нелестная характеристика, данная им покойному Захарии. Во след остальным монастырским Поликарп безжалостно порицал библиотекаря. Но так ли уж плох был хранитель на самом деле? Впрочем, судите сами...
      — Право, грешно осуждать усопшего, — вначале извинился келарь. — Да только правды ради отмечу, что Захария истинный оборотень. Да-да — не удивляйтесь. Ластился лисой, да душонка у него, прости Христос, гнилая, совсем заплесневелая. Втерся он в доверие к игумену Кириллу, вертел тем, как вздумается. А настоятель потакал ему — вот и доигрались...
      — А как так? — уточнил Андрей Ростиславич.
      — Ну как же...
      И келарь поведал уже известную историю. Мы поначалу тяготились его рассказом, но когда Поликарп припомнил, что Захария ссужал богомила Ефрема запретными книгами, сразу отмякли.
      — Слышал я, вы нашли у ключаря книжонки еретические: магии всякие, заклинания и богохульные требники. Так их-то Захария ему услужливо предоставлял, самолично притаскивал.
      — Вот так?.. — мы сделали вид, что изумились, хотя и без того знали, откуда взялись те книги. Но келарь оказался