ЗА КУЛИСАМИ Первой мировой II. Картины 12-15

искусств Валенсии мальчик сдал блестяще, и дядя на радостях подарил ему шикарный ящик с красками.
Потом будут говорить, что ему всегда везло на учителей. Повезло и в новой школе: талант молодого студента сразу заметил Франсиско Прадилья. Он всего-то на пятнадцать лет старше Хоакина, но уже успел получить за свою картину «Донья Хуана Безумная» почётную медаль Всемирной выставки в Париже в 1878 году.
– Хоакин, у тебя нет соперников! – подхваливал Франсиско своего юного протеже. – Но ты должен стараться и следовать за мной в кильватере: берись за большое батальное полотно! Начнём готовить его для выставки. Но помни: чтобы заявить о себе и получить медаль, художнику придётся нарисовать немало мёртвых тел…
Хоакин старался. Его работы заняли призовые места сразу по трём дисциплинам: студийный рисунок с натуры, цветовая палитра и объёмность. Получил право выбрать тему для зачётной картины. Преподаватели ахнули, что он назвал сражение у артиллерийских казарм 2 мая 1808 года. «Юноша хочет конкурировать с Франсиско Гойя?! – хмурились они. – Великий мастер уже описал этот подвиг испанцев!»
Никто, кроме покровительствующего Прадильи, не верил, что сын слесаря сможет создать батальное полотно. Тем более такое большое: слух о том, что Хоакин купил холст шесть на четыре метров, мгновенно разнёсся по академии. Даже подрамники таких размеров никто в жизни не видел! И где он будет писать этот сюжет? Кто станет ему позировать?
Профессор Прадилья договорился, а дядя Хосе оплатил два дня аренды Плаза де Торос – недавно построенной арены для корриды в Валенсии. Разрешили, пока нет ни боя с быками, ни тренировок тореадоров. Костюмы для тех, кто согласился бесплатно позировать, друзья-однокурсники собирали буквально с миру по нитке.
Эскизы и отдельные фрагменты Хоакин прописал заранее. Он изучал позу, пропорции и форму каждой фигуры, набрасывал на бумаге композицию, разбирал по цвету и контрасту светотеней. Он тщательно готовился. А в назначенный день, ранним утром, вывез на тележке огромный холст, растянул его на железную раму, сделанную дядей Хосе. И начал работу.
Юноша не отходил от своего странного мольберта даже в сиесту. В полдень второго дня на арену пришёл Франсиско Прадилья. Долго стоял сбоку, смотрел на масштабное действо. Молчал.
– Мой юный друг, как у тебя выходят такие тонкие мазки? – спросил наконец. – Почему у меня так не получается?
– Не могу сказать, дон Франсиско, – отвечал будущий гений. – Может, всё дело в кисточках? Я их делаю из шерсти мангуста.
– А что, так можно?
– Понятия не имею. Я просто делаю.
– А зачем тебе эта арена?
– Смотрите, вон там мои друзья жгут опилки! Дым идёт на защитников казармы, и я могу точно его описать. Вы же сами говорили на лекциях, что волны на море и дым – самое трудное…
Деньги кончились раньше, чем живописание героической битвы жителей Мадрида. Свернув огромную батальную картину, Хоакин снова взял тележку и, пересмотрев свои старые работы, в основном акварели, с утра поехал с ними на базарную площадь.
Люди подходили, смотрели, восхищались. Никто ничего не покупал. Незадолго до сиесты старик-старьёвщик, что рядом занял место, в который раз взял в руки одну картину – старый мост Алькатара. Снова приценился:
– А старые реалы возьмёшь? Дам сто.
– В старых – триста. У меня только краски на сто ушло.
Сошлись на двухстах. Но ушлый старик дал сто бумажками, а про остальные сказал:
– Бери с моей тележки пять штук любого товара!
Хоакин взял шляпку и перчатки – матери и сестре, молоток без ручки –для отца, грязную холщовую рубаху и порванный кожаный фартук – для себя. Вот и вся сила искусства. Больше никто ничего не купил. Но вечером домашние искренне обрадовались его подаркам. В следующий выходной собирался снова на базар. И ушёл бы, если б не случай. Неужели это правда, что «нас всех подстерегает случай»?
Ранним утром в магазине отца появился известный в городе фотограф Антонио Гарсиа Перис. Он хотел купить штопор, простой штопор. А увидел вдруг на стене за прилавком небольшую картину. Это был эскиз Хоакина – он с открытки писал фонтан королевского дворца в Ла-Гранха.
– Я был там! – вскричал посетитель. – Я видел этот фонтан! Это просто чудо какое-то! Лошади как живые! Кто автор?
Он купил этюд за триста серебряных песет, а когда узнал, что автор – сын хозяина лавки, велел позвать его и повёл к себе домой. Хоакин не сильно-то упирался. Он с удовольствием рассматривал фотографии в ателье дона Гарсиа, польстил хозяину за оригинальное сочетание светотеней в его работах и немедленно согласился, когда фотограф спросил:
– А не возьмётесь ли вы написать портрет моей дочери Клотильды?
Через пять минут дочь уже спускалась во второго этажа. Она подняла на юношу глаза, и тот вдруг понял, что будет писать её портреты всю жизнь. Молчали оба. Дон Гарсия догадался, что молодым лучше не мешать, ведь это любовь с первого взгляда, а она случается в жизни всё реже.
Это потом выяснится, что они виделись и раньше, даже учились в одной школе, только в разных классах, потому что Хоакин на два года старше. Время прошло, оба выросли. Встретились – и вспыхнули, загорелись сердца любовью. Клотильда отныне и навсегда станет музой гения испанской живописи. Через пару месяцев его умопомрачительное полотно «Сражение у артиллерийских казарм 2 мая 1808 года» завоевало серебряную медаль на национальной выставке в Мадриде.
Пока в домах дона Гарсиа и дона Хосе готовились к свадьбе, Хоакин продолжал учёбу в академии (финансовая помощь будущего тестя очень помогла) и писал новые картины. Ещё умудрялся выкраивать время для портретов невесты (он будет писать Клотильду постоянно, потом насчитают более семидесяти её портретов).
Свадьбу пришлось на время отложить: вторая батальная картина «Клич Паллетера» (полтора на два метра), тоже посвященная героической истории Валенсии, завоевала в испанской столице первое место. Власти родного города оригинально отметили юное дарование: Хоакин получил персональную стипендию на продолжение учебы в столице Италии.
Он ежедневно писал невесте из Рима, рисовал по памяти её лицо, ходил по музеям. Академическое преподавание основ классицизма его не устраивало, и, воспользовавшись свободным посещением лекций, он уехал в Париж, где отрывалась очередная выставка местных импрессионистов. Она просто потрясла молодого живописца.
Ах, как хочется сказать, что с того дня всё в жизни художника пошло вверх! Нет, нет и нет. И не раз ещё «милой Клоти» придётся утешать своего жениха.
– Мой дорогой Хоакин, вчера я не писала тебе, а сегодня пошлю сразу два письма, чтобы не потерять нашу добрую традицию – быть всё время вместе, – успокаивает она. – Мне кажется, что когда я так разговариваю с тобой, ты рядом со мной, совсем близко...
А он мечется, пробует себя в разных стилях, много копирует, сутками не отходит от мольберта, не оставляя времени на сон. Готово очередное большое полотно – «Погребение Спасителя». И – о, ужас! – столько времени и сил потрачено на эту картину, и какой скандал вышел. Его чуть ли не проклинали в костёлах: «Да как посмел этот молодой валенсианец представить библейское божество в натуральном человеческом виде?!»
Когда Хоакин резал ножом эту свою картину, наверное, думал так: «Никогда! Никаких клерикальных сюжетов! Только проза реальной жизни, только сиюминутное впечатление, только цветовая гамма и – солнце!» Он сжёг куски изуродованного холста – и шумиха вскоре утихла.
Клотильда написала в очередном письме: «Без тебя всё валится из рук, ничто меня не радует! Видно, Бог справедлив, он свёл нас вместе, и теперь я мечтаю только об одном: быть с тобой и жить для тебя». И эти слова делали его сильным, вспыхивали яркими красками в новых работах.
Его палитра становится «просветлённой». Немало помогло знакомство на парижских выставках с творчеством русских художников Крамского, Айвазовского, Маковского. «Задышали» даже портреты, которых он пишет в то время немало. А в пейзажах появилось солнце – и с тех пор оно не исчезнет с его холстов.
Окрылённый очередными наградами, Хоакин возвращался в Валенсию, к своей любимой Клоти. Осенью 1888-го они обвенчались и вскоре переехали в Мадрид. Но родные красоты не оставляют его. Он постоянно пишет море на побережье, резвящихся детей и счастливых женщин. На его картинах ветер надувает паруса, рыбаки тянут лодки, волны катятся на песчаный берег. Воздух наполнен золотом испанского летнего утра. Это сиюминутное настроение, впечатление, это похоже на импрессионизм, но в то же время – удивительно узнаваемое, собственное, только ему присущее.
– Чтобы сделать ощутимыми вибрации солнечного света, Соролья использует мелкие штрихи тонкой кисти, – пишет в рецензии его друг и учитель Аурелиано де Беруэте, профессор, художник-пейзажист. – Хоакин быстро впитал всё полезное в экстравагантной манере французских импрессионистов, но убрал из своей палитры чёрный цвет и тёмные, непрозрачные краски, модные для отрисовки теней ещё со времён Веласкеса и Гойи. Его полотна содержат большое разнообразие сбалансированных красных и жёлтых тонов. А умелое использование белого обеспечивает его цветовой гамме большую выразительность, оригинальность и неповторимую красоту…
Картины Сорольи демонстрируются в Мюнхене (золотая медаль), Вене (золотая медаль), Париже (Гран-при). Его неокрепший «солнечный реализм» ещё несколько раз уступит место реализму жизненному, грустному. Так, однажды он ехал в Валенсию навестить родителей и в вагоне третьего класса увидел, как конвоиры этапировали в тюрьму молодую преступницу. Безнадёжность, тоска и раскаянье во всём облике несчастной женщины были так велики, что ни один нормальный человек не смог бы равнодушно пройти мимо. Потрясённый Хоакин решил запечатлеть эту сцену на холсте.
Чтобы достоверно передать тяжёлую атмосферу и добиться полного реализма, Соролья писал картину не в студии, а в настоящем вагоне поезда, и позировали ему натурщики, талантливо сыгравшие свою невесёлую роль. Художник назвал работу «Другая Маргарита». После выставки в Мадриде, где картина получила золотую медаль, она уехала за океан и заняла в Чикаго первое место.
Америка покупает ещё одну его работу, Франция – сразу две. Растёт признание. Жена, сын и дочери постоянно позируют ему. Художник не отходит от мольберта.
В 1900 году в Париже открывается Всемирная выставка. Испания представляет на ней целую экспозицию работ Хоакина Сорольи. Картина «Печальное наследие» получает Гран-при и медаль, автор становится кавалером ордена Почётного легиона. Художественные академии Мадрида, Парижа и Лиссабона избирают его своим действительным членом. Это уже международный успех, триумф!
– Я горжусь тобой, мой дорогой Хоакин! – пишет ему Клотильда. – Понимаю, что такой человек, как ты, прежде чем стать моим мужем и отцом наших детей, должен был предпочесть живопись всему остальному. Но я не ревную тебя к твоей работе, мы просто соскучились и очень ждём тебя…
Да, он часто в разъездах. Но с первой же станции Хоакин отправляет ей ответ:
– Моя любимая Клоти! Ты – моя плоть и мой мозг, ты заполняешь всю мою жизнь. Жизнь человека, у