пустоты всегда упираются в термин, но их постижение лежит за пределами слов и эго.
Почему сознание, как таковое, упускалось из виду, очень хорошо понимали на Востоке. Есть старая притча о десяти слепцах, которые переходили реку. Они пошли вброд и собрались на другом берегу. Там они решили посчитаться, чтобы узнать, не потерялся ли кто-то во время переправы. Один из них стал пересчитывать других и насчитал девять. Никто не мог понять, куда же делся еще один. Тогда начал считать другой и тоже насчитал девять. Так они искали, кто же из них потерялся, пока проходивший мимо них зрячий человек не пересчитал их и не насчитал десять. На вопрос, почему же они насчитывали лишь девять, они получили ответ, что каждый раз, во время подсчета, никто из них не считал себя. Они считали только тех, кто вокруг, но себя посчитать еще и себя им в голову не приходило.
Любые термины, слова и прочее, что может быть сказано, увидено или прочитано это счет того, что вокруг. Но это может быть близко, может рядом, но никогда не сам центр. И этот центр есть воспоминание, то, что человек есть, но что он теряет, вовлекаясь в игры эго, а затем должен найти, и так же это является ответом на справедливый вопрос, а откуда эти слепцы знали что их десять до переправы?
Вовлечение сознания в ту или иную деятельность приводит к тому, что его природа неверно воспринимается. Из непосредственного восприятия ему приписывают качества, которые свойственны воспринимаемому, но которые не являются его природой. Одно из таких эзотерических представлений, что сознание – это зеркало. Зеркало – это уже объект, но сознание не объект. С одной стороны этот пример показывает то, что оно воспринимает окружающее, подобно его отражению, не привнося ничего от себя. С другой стороны отражение – это копия, но ни о какой копии не может быть речи, потому что сознание – это восприятие имеющегося, а не его отражение.
Клаус использовал те же представления о препятствиях и о помощниках на пути, что и основатели религии, но в связи с тем, что это представление было извращено религиозными организациями, то все это выглядит наоборот. Клаус считал препятствиями, то, что обычно считается достижениями и плюсами – близких, знание, опыт, эго и смерть. А помощью на пути он считал, совершенно парадоксальные вещи – гордыню, лень, похоть, праздность и зависть. Обычно эти вещи считаются чуть ли не смертными грехами и это заблуждение.
Истинные враги и истинные препятствия – это не очевидные, а тайные противники. Они гораздо коварнее, потому что содержат в себе крупицу истины. Человек держится за нее, потому что чувствует ее присутствие и вновь обманывается. Те же помощники, которых Клаус считал таковыми являются столь очевидными препятствиями, что не требуется никакой мудрости, чтобы легко различить их. И тогда картина меняется. Когда проблема очевидна, то она наполовину решена. Теперь требуется только сила и решимость, чтобы преодолеть ее, это подобно тренировке. В то время, как истинные препятствия лишь прячут проблему, скрывая ее той правдой которую в себе содержат, а значит, помимо силы и решимости нужно обрести еще и понимание к чему их приложить. Но обретение понимания состоит не в узнавании нового, а в высвобождении сознания от его вовлеченности в ложные виды деятельности, в избавлении от заблуждений.
Видение мастера принадлежит бытию, оно соответствует тому, что есть на самом деле. Многие великие ученые под конец своей жизни, внеся свой неоценимый вклад в развитие науки, вплотную подошли к мистицизму. Такими людьми были Джордано Бруно, Исаак Ньютон, Рене Декарт, Альберт Эйнштейн и Карл Юнг. Как бы велик не был человек, чего бы он ни добивался, как бы он высоко не забирался, все равно он окажется у ног мистика, у ног просветленного. Понимая, что придет в никуда, человек так или иначе придет к религии. Разумеется, что пределы человеческого разума способны ощутить немногие люди, пределы человеческой жизни еще меньшее число. Остальные словно не в состоянии отвлечься и окинуть взглядом со стороны миллиардную, бессмысленную белковую биомассу, которая бурлит и растет, в ней проскакивают электрические разряды войн и экономических кризисов, лопаются пузыри эпидемий. Это еще один слой типа кембрия или мезозоя и не больше. Это даже не ноосфера, это – антропосфера. Люди, прикованные к стене платоновской «Пещеры». Как говорил Ницше — это всего лишь человечество.
Здесь лежит главное заблуждение, вызванное непониманием природы человеческого «Я», которого были лишены сами основатели религий. Никто из тех, чье учение сейчас считается религией не говорил, что запрещено принимать наркотики, что запрещено пьянствовать. Исключение составлял Мухаммед, который основал ислам. Это было связано с тем, что ислам произошел от христианства. Пророк Нух – это имя того же Ноя, Иса – это Иисус, Джабраил – это Гавриил. За те столетия, которые успели пройти со смерти самого Иисуса, его учение успело претерпеть значительные изменения и было искажено в интересах церкви. Естественно, что все эти изменения нашли отражение и в исламе.
Однако вопрос опьянения можно рассмотреть с точки зрения обычного здравого смыла. В религиях христианского типа, это считается вопросом искушения и греховности. Так как это утверждение исходит не от самих основателей, а от церковников и последователей, т.е. от обычных людей, то это не имеет значения. Потому вопрос греховности или искушения – это полная ерунда и выеденного яйца не стоит.
В религиях буддистского типа этот вопрос встает в своем истинном свете – это вопрос потери осознанности. Считается, что человек забывается, попадает в мир грез, теряет бдительность и осознанность. И здесь находится тонкий момент, который является ключевым, но преднамеренно вуалируется и скрывается. Быть осознанным означает всегда, каждую секунду осознавать, происходящее, не уплывая в потоке собственных мыслей. Быть осознанным означает быть здесь и сейчас. Если окружающее является чем-то монотонным и повторяющимся, то в конце концов человек уснет. Если не в прямом смысле, то в переносном. Его дни станут похожими друг на друга, одинаковыми, рутинными. Он будет пытаться взглянуть назад, вспомнить хоть что-то, но если все, что его окружало было одним и тем же, то ему не за что будет зацепиться и он не вспомнит ничего. Именно поэтому люди стремятся разнообразить свою жизнь, куда-то выехать, где-то побывать, что-то посмотреть, почитать, с кем-то встретиться. Когда в жизни происходит что-то новое, то человек непроизвольно становится осознанным, бдительным. Ведь перед ним лежит что-то, где не подходит привычный рутинный метод с которым он прежде шел по жизни. Возникает необходимость думать, воспринимать, быть бдительным.
Гурджиев утверждал, что человек становиться осознанным только в каких-либо крайних ситуациях, когда все вокруг является новым и необычным. Когда человек не знает как себя вести, он вынужден продумывать линию поведения, оценивать свои действия, помнить себя, быть здесь и сейчас. В тольтекском учении это состояние алертности, состояние постоянной готовности к неожиданному, постоянной осознанности так же является необходимым условием. Те же требования существуют и в буддизме. «Балансируя на лезвии бритвы, становишься невесомым». Подобным образом находясь здесь и сейчас, достигается состояние внутреннего безмолвия, чистый взгляд, состояние просветления. Научившись совершать это действие самостоятельно, человек переходит от механистического мышления, которое является не более чем реакцией, типа «прозвенел будильник, значит пора вставать». Так достигается то, что в буддизме носит название «правильного образа мыслей», в индуизме «правильным различением» - вивека.
Новизна, что-то нарушающее привычный распорядок порождает вспышку осознанности. Эта вспышка и есть то, за счет чего живет человек. Однако эта вспышка мгновенно поглощается тем, что ее вызвало. Оказавшись рядом с чем-то новым или необычным, человек испытывает изменение привычной картины мира. Если раньше она была цельной и вполне достаточной, то теперь часть ее отсутствует, словно на ней возникает пустота, или вакуум. Тогда человек реагирует и начинает заполнять ее вновь. Рано или поздно любое действие становится рутинным, механистическим, потому осознанность теряется вновь и вновь.
Когда человек одурманен, то все вокруг кажется ему новым, не таким как прежде. В этот момент он здесь и сейчас. Даже если человек одурманен настолько сильно, что не может говорить или идти, то это не меняет сам принцип. Пытаясь действовать как обычно, и не будучи на это способным, напрягается все внимание, вся бдительность, все это приводит к сознательности, которая остается незамеченной под нелицеприятным внешним обликом и ненормальным внешним поведением.
Достаточно сравнить попа, который читает молитву и человека, одурманенного до того, что не держится на ногах. Первый просто читает книгу, как делал это не раз, или повторяет то, что давно запомнил. Второй пытается удержаться, он бдителен, алертен, он максимально собран, иначе просто упадет. Он не вспоминает, не размышляет, но он не бездумен, он сосредоточен на настоящем моменте. Конечно очень многое зависит от того, а вспомнит ли он это потом, но суть в том, что он гораздо осознаннее, чем поп, который совершает заурядную, повседневную литургию. Возразить этому можно только с позиции собственного предпочтения, основанном на предвзятости, потому что механизм осознанности описан верно.
Именно поэтому на психотропные вещества везде и всюду наложен запрет. В религии, в обществе, в государстве. Первые говорят о душе, которая есть в человеке, о нематериальном. Однако все биохимические изменения, которые происходят в мозгу у тех, кто верует, могут быть вполне описаны и объяснены. Так повышение уровня тех или иных нейротрансмиттеров, моноаминов или еще каких-нибудь веществ и объясняет все ощущения откровения и благодати. Однако связь тела, души и психики все еще отрицается верующими. Это происходит потому, что главным условием получения этих чудесных и потрясающих переживаний является убежденность в том, что их природа не от мира сего. Тогда эти ощущения возникнут. Если же человек убедиться, что это вопрос биохимии мозга, то все эти переживания пропадут, в них не будет ничего невероятного.
Верующие же умудряются игнорировать простейший факт и стараются не замечать, что душа связана с телом, а раз первое оказывает влияние на второе, то возможно и воздействие наоборот. Однако верующий – это наркоман. Только он торчит не на физическом наркотике, а на эмоциональной суггестии. Верующий – это потный, красный, напряженный молящийся фаллический символ, который изнуряет себя, чтобы содрогаться еще и еще в спазмах искусственных, языческих переживаний. Он никогда и ни за что не отдаст их, поэтому вера уходит и меняется только со своими носителями. Однако если задуматься и принять тезис теистов об независимости души и тела, то почему они действуют именно через тело, когда постятся или совершают какие-нибудь другие практики? Так они противоречат сами себе.
Однако это факт и изменение
