как же тогда удалось сделать операцию Толе? Мне кажется он вполне здоровый мальчик.
— У него были показании! Я сама это читала в его карте... — она запнулась.
— Читала в карте, а ведь я никогда не проверяла это.
— Ну, моя дорогая, если не верить в систему, то ничего работать не будет.
Она задумалась. Отец налил ей свежего чая и поставил рядом тарелку с пирожными.
— Пей чай, нечего голову себе забивать.
Она взяла пирожное, потом еще одно.
— Хватит, — Лиза отодвинула от себя тарелку, — нельзя столько жрать.
— Ничего, не разнесет. Иди спать, а то уже носом клюешь.
— Угу, спасибо за ужин, пап, — она подошла к отцу и поцеловала его в щеку.
— Может тебе коньяку налить?
— Ну ты что, мне же завтра за руль садиться, — Лиза помотала головой.
— А куда это ты собралась? Завтра же у тебя выходной.
— Я хотела к Ульяне съездить, помнишь, я тебе рассказывала?
— Да, хорошая девушка. Так давай я тебя отвезу, а потом заберу.
— Да ну, что тебе туда мотаться?
— Ничего, мы с твоей матерью по городу погуляем, — он встал и налил ей на донышке пузатого бокала.
Лиза повертела бокал в руках и выпила.
— Еще! — протянула она ему бокал.
— Ты так в детстве требовала молоко, — улыбнулся он и налил. Она быстро выпила.
— Все, я спать, — Лиза поставила бокал возле мойки и побежала в ванную.
Потом она еще долго ворочалась в кровати, вспоминая карту Толи, ей стоило больших усилий заставить себя не броситься к своим записям. Усталость мягко успокаивала, и сон медленно овладевал ее сознанием.
9.
Артем сидел за столом и еле заметно улыбался. Ему нравилась легкость в голове, освобожденной от чрезмерных доз препаратов, которыми его пичкали вот уже три недели. За окном шумел ветер, лил плотной стеной дождь, в голове было пусто и приятно, хотелось петь. Он посмотрел на свои пальцы, отбивавшие ритм засевшей в голове песенки. За ним наблюдали, но его это больше не беспокоило. Ощущение себя, как образца с витрины не вызывало в нем жгучей ненависти, она конечно же никуда не делась, более того она росла и крепла в нем, но он научился не показывать ее окружающим, пряча глубоко внутри себя. И ему это удавалось, скоро снимут строгий режим и тогда... впрочем не стоит об этом думать здесь.
— Ну что, Артем, как ты себя сегодня чувствуешь? — к нему за стол подсел лысый как шар психолог, доброжелательно глядя на него своими бесцветными глазами.
— Спасибо, все хорошо, — улыбнулся ему в ответ Артем. Он не доверял этому человеку, подсознательно чувствуя, что он также не верит в затеянную Артемом игру.
— Что мы будем сейчас делать?
— Хм, да, собственно, ничего особенного. Давай мы с тобой просто поговорим.
— Хорошо, о чем Вы хотите поговорить?
— Ты знаешь, я бы хотел рассказать тебе одну историю. Случилась она со мной в очень раннем детстве. Мне иногда кажется, что я никогда не мог быть таким маленьким, представляешь, вот таким я был, — он показал рукой маленького человечка на столе, а потом похлопал себя по лысине.
— И волосы у меня тогда росли, густые, да.
Артем кивнул, что понимает, но внутри весь напрягся, не понимая к чему клонит этот человек. Часто разговоры с ним заканчивались для Артема плохо, его уводили в процедурную или палату, где вкачивали очередную дозу желтоватой или белесой жидкости, после который он на время терял себя в этом мире, собирая по крупицам сознание. Это называлось коррекцией, как-то при нем проговорился любимчик Александра Ивановича Антон.
— Я помню себя маленьким, — Артем решил подыграть ему, думая, что стоит идти на контакт.
— Я любил играть в песочнице, строил красивые замки, рыл каналы.
— Я тоже любил покопать в песочнице, за уши не оттащишь. Мне всегда казалось, что если копнуть поглубже, то можно отрыть настоящий клад!
— Ну и как, нашли?
— Да, пару жестяных банок и бутылочных осколков, — рассмеялся психолог, глаза его не смеялись.
— А чтобы ты хотел откопать?
— Не знаю, никогда об этом не думал.
— А давай подумаем. Где можно что-нибудь найти?
— Да где угодно, хоть здесь.
— Вот, верно. Ну мы с тобой тут не будем копать, ведь настоящий клад зарыт в нас самих, не правда ли?
— Наверно, — Артем максимально наивно отыграл лицом, но все же чуть дернувшаяся рука выдала его напряжение.
— Что бы ты хотел найти в себе?
— Найти в себе? Как это?
— Ну как, легко и, в то же время, неимоверно сложно. Вот так. Каждый человек в процессе жизни отрывает в себе новое — это бесконечный процесс. Попробуй, ведь это так просто. Вот смотри, я всегда хотел быть поваром, но стал врачом. А если бы я тогда глубже посмотрел внутрь себя, то понял бы, что я не хочу быть поваром, я хочу вкусно есть, но не готовить. Видишь, как все просто, а?
— Нет, не вижу, — Артему вдруг надоела эта игра. — Зачем лишать себя удовольствия неизвестности? Если каждый будет глядеть внутрь себя, то скоро придет к выводу, что он ничего не хочет делать, ничего!
— Мне кажется, что у тебя слишком пессимистичный взгляд, неужели все люди таковы, как ты описал?
— Это заложено природой.
В комнату вошел ординатор и жестом показал психологу идти за ним.
— Мы продолжим, этот разговор, — психолог встал и вышел следом, поблескивая лысиной.
Через час Артему вкололи еще одну дозу. Это был какой-то новый препарат, от него голова не кружилась, а просто медленно отделялась от тела. Еще чуть-чуть, и он бы смог положить ее рядом с собой. Руки не слушались, роняя на пол отделившуюся голову. Голова что-то шептала немыми губами, а тело то раздувалось, то ссужалось в такт речи.
Александр Иванович нервно ходил по кабинету, сильно сжимая кулаки. Его лицо, обычно открытое для окружающих, с неизменной подкупающей улыбкой, было исковеркано гримасой гнева и страха. За журнальным столиком спокойно сидел лысый психолог и пил кофе с пирожным.
— Что-то мне кажется, что вы все сговорились, да? — Александр Иванович метнул на него гневный взгляд. — Сначала эта мне мозги крутила, теперь ты!
— Саша, никто тебе ничего не крутит. А Елизавета тебе все верно говорила. Конечно, у нее не было текущих данных, но чутье у нее что надо. Зря ты ее спровадил, она стоит всех твоих холопов.
— Да эти дебилы ничего не помнят! Все время копаются в своих планшетах и смотрят на меня детскими глазками. Вот ты мне скажи, они что все такие?
— Кто они?
— Да молодежь! Им же ничего не надо!
— Так и есть. Они не знают жизни, привыкли, что все есть. Это то же самое, что с собаками — будешь перекармливать, не будут работать, нюх потеряют.
— Да какие там собаки! Мартышки одни. Вот этот, прикинь, Антон, приходит ко мне и радостный такой сует мне сводку, а даже сам вижу, что это чуть ли не еще Лиза делала! Идиот!
— Ну, в этом ты сам виноват, — пожал плечами психолог, принимаясь за второе пирожное. — Присядь, толку от твоего хождения нет, только ковер протрешь.
— Да черт с ним с ковром! Ты понимаешь, что нас могут прикрыть?
— Понимаю. И думаю, что в итоге прикроют. Ты же чувствуешь, какая шумиха началась?
— Да, конечно. Вот зря я этого старого еврея послушался, зачем мы ввязались в эту грязь?
— Мне инвесторы каждый день звонят и требуют ответа, а что я им могу ответить?
— Правду, больше нечего.
— А в чем правда? Ты можешь мне сказать, в чем правда?
— Давай сначала определимся, чья правда.
— Ты мне эти свои психованные штучки прекрати. Не на приеме!
— Если бы ты был у меня на приеме, то уже давно сидел бы в рубашечке и заколотый, понимаешь? Ну, а если смотреть на ситуацию со стороны, то ты кинул этих людей, что в итоге то и всплыло. Зря ты, конечно, поломал им жизнь, зря. Тут скорее надо было бы им ребенка отдать.
— Да я уже готов! Этот прототип нам не подходит. Как ты сказал, повтори?
— Средняя личность, — психолог, наевшийся сладкого, довольно откинулся на кресле.
— Если обращаться к классической школе моей первой профессии, то я бы это назвал маниакальной депрессией с раздвоением личности.
— Ну конечно. Так можно любого человека обозвать.
— Не любого, но очень многих. Так вот, сейчас же мы имеем иную ситуацию — на наших глазах рождается новый человек, я бы назвал его сверхчеловеком. Ты помнишь вчерашний отчет?
— Да, помню. Черт возьми, мне кажется, что его никакая зараза не берет! Мы уже принудительно вводили ему вакцины, он даже не кашлянул, вообще никакой реакции.
— Я конечно не иммунолог, у тебя своих спецов хватает.
— Да какие спецы! Все приходится перепроверять!
— А ты не хочешь с Лизой поговорить? Она тут порядок бы навела.
— Я пробовал, — Александр Иванович сел за стол и залпом выпил остывший кофе.
— Она не хочет, ей нравится там, куда я ее сослал, прикинь, нравится! Меня чуть ли не каждый день Бодров благодарит.
— Это тамошний воевода?
— Да, главврач, козел.
— А, я не закончил. Что хотел сказать, что даже я вижу, что мы имеем дело с иммунной системой другого рода, не знаю, более совершенной, если можно так сказать.
— Именно! У него все другое — ты же заметил, что он мало ест, да? Вот, а сил больше чем у других.
— Мне кажется, что это твое субъективное мнение, возможно, что тебе хочется так думать. Интересное у него будет потомство, как, кстати, у него с материалом, на анализ брал?
— Не получается, не дает.
— Как так не дает? В его возрасте должен стоять при любом намеке на близость.
— А вот так, стимулировали, все тщетно.
— Может он гомик?
— Нет, проверяли, — ведет себя как бесполое существо.
— Интересно-интересно, — загорелся психолог.
— Да все у него нормально, — Александр Иванович сделал вид, что мастурбирует. — Прямо на камеру, ничего не стесняется. Он над нами смеется.
— Смеется. Это точно. Надо снимать препарат, он уже начал к нему привыкать.
— А что тогда делать? Так мы им хотя бы управляем.
— Нет, не управляем, а подавляем. А делать ничего не будем — надо его отпустить.
— Как отпустить? Не понимаю.
— Да все просто: вошьем чип вот сюда, — психолог показал на точку около запястья, — и дадим убежать.
— Ты думаешь, что он захочет убежать?
— Захочет. Я думаю, что он уже все продумал, просто ждет удобного момента. Мы сделаем вид, что ищем его, потрясем слегка родителей Артема, ту медсестру, как ее звали?
— Ульяна.
— М-м, какое красивое старое имя. А ведь сейчас так детей больше не называют.
— Ну, ее же назвали.
— Это скорее исключение.
— А как мне это объяснить инвесторам?
— Скажи им правду.
— Какую правду?
— Скажи, что это продолжение эксперимента — возвращение питомца в естественную среду.
— Может быть, может быть. Так и этот скандал утихнет, а то уже от журналюг прохода нет, этим гадам все равно, кто им платит, ни стыда ни совести!
— Третий закон Ньютона.
— Да-да. А ты, кстати, видел последний отчет по среднему возрасту?
— Нет. А что он показал, сколько он проживет?
— Более трехсот лет.
— Ого, — психолог аж присвистнул.
— Может это ошибка, ведь пару недель назад было только сто с небольшим.
— Нет ошибки, нету! — Александр Иванович хлопнул рукой об стол, — я же тебе говорю, у него иной метаболизм, износ органов минимальный.
— Ну, вот мы и родили бессмертного Голума, — покачал головой психолог.
— Тебе самому не страшно?
— Страшно. У меня контракт заканчивается через два года.
— И что потом?
—
