Павел Андреевич. – Твоя жизнь зависит от меня.
–И да и нет. Без моего желания вы не сможете меня заставить работать на себя, я сумею провести свое отключение, я уже знаю, как это сделать, – острая боль перешла в тягучий жар, медленно текущий от кончиков пальцев к лопаткам и шее. – Я хочу видеть здесь моих друзей.
Павел Андреевич дернул рукой, но пульт больше не выкручивал руки, показывая достижение допустимого болевого уровня, он со злостью бросил его на пол.
– Ты думаешь, что ты такая важная персона? Да таких, как ты сотни, сотни! – заорал он. – Ты должна радоваться, что Система дает тебе шанс жить и работать на благо человечества!
– Нет, спасибо. Я лучше буду утилизирована. Таких же как я сотни, что со мной возиться, а?– Рита открыто ухмылялась ему, болевой жар сменился холодным бризом, организм приспосабливался к истязанию, максимально расслабляя мышцы.
Дверь отворилась, и в комнату вошел молодой парень.
–Павел Андреевич, – позвал он.
– Что?! Не видишь, я работаю!
– Там пришли.
– Кто пришел? Я занят!
– Ну там,– парень замялся. – Ну эти, сами понимаете.
– Что им, черт возьми, надо здесь?! – вскричал Павел Андреевич, но повиновался настойчивому взгляду парня и вышел. Парень вышел следом, закрыв за собой дверь.
Она не знала, что происходит за дверью, но интуиция и предварительный расчет, который она сделала еще несколько часов назад, успокаивали ее, пока все по плану, можно сказать, что по ее плану. После побега из школы она долгое время думала, трезво оценивая свои шансы на свободу. Чем дальше они отдалялись от Города, тем отчетливей она понимала, что они идут прямо в расставленный на них капкан, вопрос лишь том, когда захлопнется крышка клетки, а то, что они уже давно были в ней – в этом она не сомневалась. Сидя в этой комнате, она вновь сопоставила события последних месяцев, детально проанализировав свой побег и последующие события, сомнений не было, все это была не ее воля, а чужая, хорошо продуманная игра.
Дверь отворилась, и в комнату вошел стройный мужчина с темными короткими волосами, сквозь которые пробивались серебристые тонкие пряди. В отличие от других он был одет в немного старомодную одежду: тонкий шерстяной белый свитер, темно-коричневые брюки. Он взглянул на Риту и поднял с пола пульт. Магнитные браслеты щелкнули, освобождая ее руки и ноги, второй щелчок, и они раскрылись и упали на пол.
– Ничего не болит? – спросил он, расстегивая две пуговицы на вороте белоснежной рубашки. Рита отрицательно покачала головой, растирая покрасневшие запястья.
– Ничего, через пару дней пройдет, – слегка улыбнувшись сказал он. – Перед тем, как мы с тобой начнем разговор, я должен тебе показать, с кем ты имеешь дело.
Он сел на стул к ней спиной и завернул ворот вниз, обнажив свою шею. Рита от изумления открыла рот, увидев на ней родинку, точно такую же, как у нее.
– Я не буду скрывать, что ты нужна нам. Я думаю, что ты уже давно поняла это, или, может рассчитала?
– Рассчитала, – улыбнулась Рита, вновь принимаясь за уже остывшее какао.
– Значит, я в тебе не ошибся, –мужчина сел к ней лицом и положил руки перед собой ладонями вверх. – У тебя, наверное есть вопросы ко мне, или к нам, если быть точнее.
– Да, есть, – кивнула Рита. – Зачем?
– Нам надо было тебя проверить. Не только тебя, шанс давался многим, но воспользовалась им только ты.
– Шанс? – она рассмеялась. – Разве я смогла выйти из Системы?
– И да, и нет, –улыбнулся он. – Любой выход – это только лишь переход.
– А переходы позволяют Системе стать гибкой, не разрушиться изнутри.
– Именно. Ты это уже давно просчитала, я смотрел твою тетрадь.
– Да? – глаза ее загорелись. –Вы там что-то поняли?
– Да, но не все. Я надеюсь, что ты сама почитаешь мне свои стихи, когда захочешь.
– А если не захочу?
– Пусть так, неволить тебя не стану. Но стихи не могут жить на бумаге, они должны звучать.
– Я не знаю.
– Если ты захочешь, твои друзья смогут поехать с нами.
–Правда? А куда мы поедем?
– Хм, я думал, ты уже поняла. Твоя подруга Каролина сама нашла путь к нам.
– Так Вы из «Старого Города»?
– Да, мы специально разбрасываем эти мелки по дорожке, указывая путь тем, кто его ищет.
– А где мои друзья?
– Они в соседней комнате, с ними моя жена. Все хорошо, никто не пострадал.
–Но я не хочу.
– Понимаю, я тоже не хотел, тогда. Но ты должна понять – мы с тобой плоть от плоти и есть Система, мы теперь Система. Ты не сможешь убежать от себя. У тебя будет много времени все обдумать, ты сможешь выбрать то, что по нраву тебе.
– А как же мои родители? – воскликнула Рита.
– Какие родители? О ком ты говоришь?
– Мои, настоящие.
– Ты хочешь знать, кто отдал тебя в Комбинат? Ты действительно хочешь это знать? – удивился мужчина.
– Нет, я говорю про моих настоящих родителей.
– А, ты имеешь ввиду Евгения и Альбину. Интересно, а ведь ты их знаешь совсем недавно, к тому же они и не женаты.
– Вы поняли меня, – твердо сказала Рита, сверкнув глазами.
– Ты молодец, что не забыла. Мы не можем заставить их приехать к нам, но мы можем их пригласить. Может это сделаешь ты?
Рита утвердительно кивнула, он открыл ящик стола и вытащил из него ее тетрадь и зеленую ручку. Она ненадолго задумалась и быстро написала письмо, покраснев от волнения.
– У тебя есть еще вопросы? – спросил он, принимая сложенное письмо для Евгения и Альбины. – Я читать не буду, не беспокойся.
– Можете прочитать, разве Вам неинтересно?
– Интересно, но не буду. Это не мое дело. Так, последний вопрос и пойдем, скоро наш рейс.
–Как Вас зовут?
– Меня зовут Роберт.
– Это Ваше настоящее имя?
– Да, также как и твое, Маргарита.
14.
Перед зеркалом стоял бледный худой человек, сквозь колтуны давно немытых волос пробивалась ровная седая прядь. Его одежда неестественно болталась на нем, оставив попытки сесть по фигуре. Взгляд холодных горящих гневом глаз на короткий миг скользнул по отражению в зеркале и вновь ушел в глубокую задумчивость. Он тяжело вздохнул и надел браслет на руку, браслет сильно сжался, надежно фиксируясь на руке.
Резкий порыв ветра, запах морозной свежести, легкий снежок, летящий в лицо, забытое, давно забытое щекотание кожи лучами слабого зимнего солнца – все это заставило его остановиться прямо у входа в высокое серое здание, из которого он только что вышел. Хотелось дышать полной грудью, смотреть, щурясь, но не мигая, на озорное солнце, отвечавшее ему своей улыбкой, хотелось просто так стоять и больше ничего, ничего, что могло его связать с этим миром. Он не хотел в него возвращаться, не хотел больше иметь с ним ничего общего, хотя и понимал, что это невозможно.
Несколько прохожих боязливо обходили его стороной, косясь на безликое здание, и прибавляли шаг. В какой-то момент ему показалось, что он может растворится в этом воздухе, от этой глупой мысли он рассмеялся глухим, чужим смехом.
Браслет завибрировал, требуя немедленно обратиться в медчасть, так как его состояние здоровья на грани критического. Он даже не посмотрел на предложенные адреса ближайших станций, а не торопясь пошел в сторону своего дома, пока своего.
Согласно врученному ему предписанию он должен был в течение недели покинуть квартиру и переехать далеко за Город, где теперь и находилась его новая работа. Смешно, это было просто смешно. Он шел и думал, как же оказывается просто вот так взять и выбросить человека из общества. Нет, ему не было обидно от того, что по новому статусу его приравняли к рабочим станциям, теперь он должен подобно Р-кам работать там, где не может ступить нога Человека. Да, Человека с большой буквы, а кто он теперь? Никто, а был ли он кем-то? Да вроде нет, получается, что ничего и не потерял, кроме комфорта. От этой мысли его снова поразил приступ глухого смеха, перешедшего в сухой кашель.
Он заскочил в робобус и сел на задний ряд. Сидевшие перед ним резко встали и пересели вперед. Пускай, это их проблемы, – думал он. Навряд ли они помнили его, да и что они могут помнить? На любой косой взгляд он мог бы предоставить выданную ему бумагу, мерзкий скрипучий архаизм, продублированный десятками электронных оригиналов, копий и заверенных копий, где ему приносили извинения за ошибочное обвинение и, по сути незаконное задержание, но кто они такие, чтоб он перед кем-то оправдывался? Никто, как и он для них, его вполне устраивал этот паритет сторон.
Робобус остановился на его остановке, он вышел. Дом величественно возвышался перед ним, играя в солнечных лучах новым ярким фасадом. Он торопливо зашел в подъезд, не желая больше оставаться на улице, захотелось спрятаться и просто переждать, не думать, не вспоминать, не думать ни о ком. Сердце болезненно сжалось от нахлынувших воспоминаний, и он ожесточенно вбежал по лестнице.
Лифт приехал почти моментально, сквозь уже закрывшиеся двери его ухо уловило звук хлопнувшей двери, кто-то вошел за ним следом. «Черт сними, с меня нечего взять, – сплюнул он на пол.
Евгений стоял перед дверью своей квартиры и не решался войти, магнитный замок уже давно отщелкнул, опознав его, но рука, застывшая перед ручкой, не решалась толкнуть дверь вперед. Послышался звук приближающегося лифта, он быстро вошел, суетливо захлопнув за собой дверь.
Мгновение, одно мгновение, один вдох, тени холодных комнат, разбросанные по полу вещие, его вещи, их вещи, немые памятники прошлой счастливой жизни – вся их жизнь была грубо раскидана по квартире бездушными людьми, растоптанная грязной обувью, поруганная, истерзанная. Он обессилено сел на пол, уперевшись спиной в стену, и закрыл лицо руками. Хотелось плакать, но он больше не мог, организм отказывался выдавить хотя бы еще одну слезинку, тряся его в беззвучных судорогах.
В дверь позвонили, нерешительно, но тут же снова, настойчивее. Стоявший за ней явно торопился.
– Пошли вон! – крикнул Евгений, глаза налились кровью. – Что вам еще нужно, твари?!
Стоявший за дверью начал часто барабанить по пластиковой обшивке, Евгений вскочил, собирая последние силы, с твердым намерением размозжить голову очередному инспектору, ему больше нечего терять.
– Что тебе надо, урод?! – крикнул он, распахивая дверь.
– Женя, Женя! – Альбина бросилась к нему, прижалась и заплакала, повторяя сквозь всхлипы. – Живой, живой, живой.
Он так и стоял, с занесенной для удара рукой, не решаясь двинуться с места. Альбина прижимала его к себе, целовала его лоб, впалые щеки, треснувшие губы, а он не мог обнять ее, пугаясь своего прикосновения, боясь передать ей свою боль, нарушить ее чистоту. Он захлопнул дверь и крепко обнял ее, ловя губами ее жаркие поцелуи, смешанные с соленой влагой слез. Потом они еще долго стояли не двигаясь, глядя друг другу в глаза.
– Вот так, – вздохнул он, обводя рукой вокруг – Вот так.
– Ничего, ничего, главное, что ты вернулся. А я каждый день, каждый день к ним ходила, а потом сразу не поверила, – она опустила глаза. – Я тебя весь день ждала, а увидела, не поверила, что это ты. Прости меня.
– За что? Я сам в себя не верю больше, – сказал он, нежно гладя ее по голове.
– Я должен уехать отсюда.
– Да, я знаю. Мне передали копию предписания.
– Кто передал?
– Не знаю, пришло по почте. Так странно, никогда не получала бумажных писем. Странное письмо. Она достала конверт и передала ему. На белом конверте значилась только ее Фамилия
