Глава двадцать первая. Хмурое утро
Утро туманное, утро седое.
Нивы печальные, снегом покрытые.
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
И. Тургенев
Обычно, Иван Иванович умел договариваться с ночным кино. Время от времени, он даже управлял сюжетом, и различал тайный смысл посланий. Но, в первую ночь под родной крышей, интерактивное TV разладилось. Олле Лукойе прислал короткий документальный сон. Безнадежный и страшный. Мама уходит и обещает вернуться вечером вернуться за ним. Семилетний мальчик сражается с мыслью о ее гибели целые сутки. Он лежит на полу павильона в Таврическом саду и смотрит через щель в досках в ту сторону, куда она ушла.
Надежда остывала медленно, как убитый человек. Она была мертвой, но теплой. К ночи это чувство можно было хоронить. Бросив последние комки земли на скромный холмик, он предложил Вере и Любви отпуска по ранению. Они не вернулись. Слезы душили генерала во сне, но он не позволял себе плакать. Заплакать, значит признать мамину гибель. Горечью жгло горло, он хотел проснуться, но попадал из одного сна в другой, почти такой же. Мама снова уходила и снова обещала вернуться. Сны не были копиями, генерал видел себя и ребенком, и взрослым, и молодым, и старым. Но ни в одном возрасте он так и не смог заплакать.
Просмотрев пять безысходных эпизодов, Иван Иванович обессиленно выпал из сновидения на кушетку в своем кабинете. Повседневность так хмуро глянула на сновидца-мученика, так придавила многовековой серостью, что слезы брызнули у него из глаз. Генералу было о ком поплакать – о пропавших Любаше и Александре, о погубленной им Иван-Чай, о несбыточной мечте Гербере, о погибших дедушке и матери Семена, о своем сыне, убитом в Ленинграде, о застреленной красавице Варе. Он лежал, уткнувшись лицом в восточную подушку, расшитую яркими цветами, и всхлипывал, как ребенок, впервые столкнувшийся с несправедливостью и жестокостью человечьего муравейника.
Иван Иваныч много лет не давал слезам воли и сейчас сильно увлекся процессом. Когда, он по третьему разу оплакивал погибших и без вести пропавших друзей, в кабинете раздался тяжелый, полный сочувствия, вздох. Генерал замер на полувдохе и сел на кушетке, подтягивая к себе колючий шотландский плед. Прямо перед ним, в его рабочем кресле, плавно покачивался полупрозрачный господин в черном сюртуке и серых нанковых панталонах. На седобородом лице отражалась борьба сочувствия и нетерпения. Похоже, пожилой господин сидел здесь давно и был несколько раздражен ожиданием.
-- Честь имею, генерал Иван Край, нынешний хозяин дома, -- отрекомендовался Иван Иваныч.
Призрачный господин нарисовал в воздухе две горизонтальные черты, как знак равенства, между собой и собеседником. Линии красиво светились зеленым светом.
-- Вы полагаете, между нами есть нечто общее, то есть в чем-то мы равны? – после рыданий, голова медленно включалась в работу. – Мы с вами… мы с вами хозяева этого замечательного дома… Я в настоящем, а вы в прошлом?
Фантом согласно кивнул седой головой.
— Значит, я имею честь беседовать с господином Эрнстом Михаэльсом, директором Северогерманской кредитной компании? В его посмертном состоянии?
Господин в сюртуке махнул рукой в знак сожаления.
-- Понимаю ваши трудности… вот так, среди бела дня… догадываюсь, что дело, которое заставило вас явить себя в мире живых людей, носит исключительный характер.
И снова попал в точку. Директор-привидение еще раз кивнул, и правой рукой показал, как стреляют из пистолета. Левой он указал на середину своего лба.
-- Вас беспокоит, произошедшее в нашем доме убийство? Сутки назад? – гадал на словах Иван Иванович.
Эрнст опять закивал и вернулся к пантомиме. Показал, как стрелял мужчина, как пуля попала в голову молодой красивой девушке. Но этим дело не кончилось. Призрак показал второй выстрел.
-- Так, так, и куда он попал со второго захода?
Директор банка выплыл из кресла и метнулся к двери, жестами призывая следовать за ним. Генерал, как был, босиком и в пледе, выскочил из кабинета и помчался в комнату с камином. Времени было около десяти часов утра, многие уже проснулись, с трудом приходя в себя после крепкого сна. Иван Иваныч, в шотландском – плаще? килте? прапоре? – произвел изрядную суматоху. Но, главное, разгадка жестокого убийства шла прямо в руки, а все остальное было неважно.
Генерал покинул свой кабинет и его шаги затихли в коридоре. В этот момент, разместившаяся на чердаке, сестрица Вереск произнесла нейтрализующее заклинание. Несколько часов подряд, она охраняла спящего Ивана Ивановича. Поставив временную защиту на кабинет генерала, ведьма воспользовалась магическим зрением и слухом. Попытка навредить, была бы тут же обнаружена и предупреждена. Вереск ужасно устала и потратила почти весь запас энергии «ци». Поврежденная нога к утру разболелась, нужно было сделать холодный компресс или приложить лед. Прыгая на одной ноге, аварийным ходом, Вереск направилась в спальную комнату.
Иван Иванович, не стучась, вихрем ворвался в гостиную. Клинический снайпер Смыслов и кинолог Сергей вскочили с постелей и вытянулись в приветствии.
-- Здравия желаем!
-- Некогда! – неизвестно кому пробурчал Иван Иваныч, -- Эрни, ну, где вы затерялись?! Показывайте вторую пулю, немедленно!
Разнесся тяжкий вздох и от стены отслоился призрак в черном сюртуке и серых нанковых брюках. Разговоры за спиной смолкли, хотя взбудораженная публика продолжала подтягиваться из коридора. Господин Михоэльс выбрал одно из кресел. В подголовной подушке, действительно, имелось пулевое входное отверстие.
-- Доктор, я вас прошу! Вытащите мне пулю вот отсюда, пожалуйста! Проделайте экстренную пулеэктомию, или как вы это называете!
Районный нарколог достал чистый скальпель, и принялся вскрывать мягкое кресло. Сцена до смеха напоминал веселую книжку про двенадцать стульев. Тем не менее, никто не улыбнулся. Напряжение среди зрителей дошло до максимума. К призраку уже попривыкли, и не такое видали, а вот с креслом получалась некоторая лотерея с сомнительным результатом. Смыслов разрезал обивку, и вытаскивал толстый войлок кусками. Один из них показался тяжелее прочих. От чувства близости удачи заломило затылок. Доктор протянул комок Ивану Ивановичу.
Карманным ножом генерал разрезал жесткий кусок, и торжественно продемонстрировал собравшимся совершенно целую пулю от револьвера «Magnum». Даже те, кто не успел войти в курс дела, устроили скромную овацию доктору, генералу и призраку. Костюм Ивана Ивановича не имел карманов, и он отдал вещдок доктору на хранение. В ту же минуту, под сводами гостиной, прозвучал самый душераздирающий вздох из всех вздохов на свете, и, откуда-то сверху, спланировал лист старинной, очень плотной бумаги. Прошелестев по паркету, пергамент остановился у босых ног генерала. Иван Иваныч поднял послание и не смог прочитать ни строчки. Документ был составлен из слов с завитушками, фраз с завитушками, и просто завитушек без ничего. Выглядел почти, как «Хартия Вольностей», которую генерал осматривал при посещении Тауэра. Тем не менее, можно было поручиться, что его писали нынешней ночью. Чернила блестели, не успев высохнуть, как в старых манускриптах. Генерал лизнул палец и провел им по особенно закрученному росчерку пера. Так и есть! Линия смазалась.
И это было все, что они смогли выяснить. Текст был на немецком языке.
Генерал опешил. Не мог же он позвать переводчика! В этих строчках разгадка тайны, обличение убийцы. Но готический шрифт не хотел открыть секрета. В голове что-то застопорилось, напряглось и загудело. Идея была рядом-рядышком, но никак не давалась в руки!
-- И что я тут стою? Анастасия же щебечет на тевтонском наречии!!!
Придерживая края пледа, генерал устремился на второй этаж. Ни дать, ни взять – Сципион Африканский. Или Цезарь. Полуобнаженный, полубожественный, вдохновенный. Aut Caesar, aut nihil!
В спальне теплая, сонная тишина царствовала неограниченно. Сестра Гербера вернулась к пяти утра в образе черной кошки. Совсем заморенной кошки. Запрыгнув на свою кровать, она свернулась клубком и тут же заснула. Настя дремала чутко и почувствовала, что пришла пора вмешаться. Попытки разбудить кошку-брюнетку были тщетны. Не просыпалась. Мяукала жалобно, мурлыкала громко, даже пыталась кусаться. Не просыпаясь. Настасья накрыла соню одеялом и выскочила в коридор.
У лестницы сидел и грустил Злотый.
-- Злотушка, выручай, котик мой драгоценный, помоги, мой хороший!
-- Я грущу, как Блок, о своей незнакомке, -- кот зевнул во всю пасть и облизал нос, -- что делать-то?
-- Надо быстро забраться на чердак и отыскать там одежду сестры Герберы.
Связанные в тугой узел вещи кот нашел моментально.
-- А теперь, доктор наук, подумай, как разбудить крепко спящую кошку?
-- Есть способ. Секретный.
Они вернулись в спальную комнату. Кошка спала без задних лап. Настя разложила одежду мотоциклистки и внимательно осмотрела ее. Все было пропитано серой дорожной грязью.
-- Злотый, буди брюнетку! – Настя приготовила свой запасной халат, -- ты знаешь заклинание Мерлина для превращения? Задом наперед прочесть сможешь, если я собьюсь?
-- Я прочту вместо тебя. Оно не очень темное, но есть в нем что-то… тебе не стоит!
Злотый пребольно цапнул спящую за ухо. Кошка открыла глаза и зевнула. Настя не давала ей заснуть обратно, а кот бегло мурлыкал перевернутый латинский текст. Сработала энергосистема и на секунду у них потемнело в глазах. Когда изображение вернулось, на постели лежала Гербера. Без одежды она была прекрасна, как дочь Афродиты. Рыжий перестал дышать. Настя завернула красавицу в свой запасной халат и накрыла одеялом.
-- Котик, хорошего не до слез! – грустно улыбнулась Анастасия. -- Ступай, мой хороший, не будем компрометировать даму.
Контуженный любовью Злотый ушел, с трудом переставляя лапы. Настя легла и снова начала дремать. Она медленно погружалась в сон, глубже и глубже. На глубине полторы тысячи футов исчезало всякое представление о жизни на суше, и наступал глубокий сон. Впервые за много лет, она не хотела терять из вида мир, где ее нашли такие друзья, и такие приключения.
