В себе

и назвали меня конкретным именем, на которое я привык откликаться. Я научился узнавать самого себя благодаря тому, что они нашли меня.
        Но где тогда в этом узнавании я сам? Не является ли это нахождение себя подменой меня? Не есть ли то, что люди называют «я», не-я? Может быть, это не моя сущность? У меня нет полной уверенности в том, что я – это я. Но прежде у меня до поисков самого себя была вера в себя. Что же заставило меня начать поиски себя? Естественно, сознание. Я поставил под вопрос очевидность того, что не требовало доказательств. Это было вроде того, что я стал доказывать, что необходимо доказывать, Как это можно сделать, если мы принимаем само доказательство за данность, а не заданность. Самоочевидность – это факт, которым мы проверяем на истинность то, что демонстрируем. Такой самоочевидностью является «я».
        Сознание имеет себя в виду, когда видит, сознает иное, чем себя. Именно потому, что сознание имеет в виду иное, оно знает себя иным, подставляя его вместо себя. Самосознание уходит на задний план внимания, держа предмет в центре круга обозрения. Люди навязали мне свое сознание, поставив меня в центре круга обозрения Я. То, чем они увидели меня, они сделали условием возможности доступа ко мне. Они предложили мне короткий путь к самому себе. Этот путь есть образование самого себя или воспитание души.
        Но меня не устраивает отписка, что «дорогу осилит идущий». Куда идти, если иду не я? Разве в этом есть смысл, если нет меня. Так что находится в себе, если перед ним стоит задача быть для себя? Для меня  это «что» есть не что, а кто, который уже есть не я. Так зачем мне не я? Неужели этот другой, другое я необходимо мне, чтобы стать самим собой? Разве оно превратится в меня, если оно изначально было другим? Например, когда был жив мой отец, я узнавал его в самом себе. Не означает ли это то, что после своей смерти он стал окончательно мною, так что я не замечаю, что я – это не я, а он?
        Или мне он был дан в качестве другого, чтобы я отличил самого себя от него в себе? Я не могу так сказать о других людях, как о своем отце. Я действительно чувствовал его в себе, когда встречался с ним. Был ли он во мне помимо меня собою или был мною во мне? Естественно, он был собою во мне в качестве своего другого. Аргументом в пользу такого толкования является то, что сравнивать одно с другим можно только на основании того общего, что делает возможным такое сравнение. Этим общим является мое происхождение от него. Но я – это не он. И, тем более, я не есть те люди, благодаря которым я узнал самого себя. Это я узнал себя, преодолев тот образ себя, в котором меня видели образовавшие и воспитавшие меня люди. Я похож на того актера, который вышел из образа, когда покинул сцену, на которой надел маску, персону героя на свое собственное лицо. То, что было во мне, являлось изначально не мною, но стало таковым для меня, когда я сам нашел это в себе. Так оставшись наедине с самим собой, я снимаю маску того, кто, точнее, что есть для других, но не для меня. Для себя я другой, иной, чем для других. Но эта инаковость не является определенной иначе, чем быть другим другим, иным иным. Иная ли она самому иному, а значит не-иная самому себе? Ведь есть не только состояния я «в себе» и «для себя», но есть и состояние я «самим собой». Я есть «сам». Сущность «самого» (сущего) есть «самость». Я (сам) есть Я (самость). Я другой другим сущим, у которых есть своя самость. То общее, что есть у нас, это существование самости, что делает нас подобными друг другу. У каждого есть самость, но она другая, чем у меня или у тебя, уважаемый читатель.
        Другое дело, нашел ли ты в себе эту самость и сделал ли ее для себя самим собой, актуализировал, раскрыл, развернул ли самость или отказался от нее, свернув в себе, выпав в осадок себя.
        Я развернул самость из себя. Она стала моей экзистенцией, будучи инзистенцией в себе. Моя самость (душа) стала для меня. Таким образом, я стал самим собой. Ну, и что? Тем самым чего я добился? Почему нет искомого освобождения от привычки «быть другим» после пробуждения я?  Может быть, потому что я остался один? Но это и есть уединение! Да, оно есть, но другой остался; он просто ушел в тень я. В итоге я оказался наедине со своей тенью. Ведь прежде между нами существовал другой, как посредник. Теперь же он встал на сторону тени. Но готов ли я противостоять тени без помощника, который предохранял меня от близости с тенью? Это нечто иное тому, о чем откровенничал Дмитрий Карамазов у Федора Михайловича, объявляя: «Тут (в красоте) дьявол c Богом боретcя, а поле битвы — cердца людей".
        У меня, напротив, бог остается «за кадром» моей борьбы с собственной тенью. Здесь речь идет не о явленной красоте, а о том, что находится в тени, как в тайнике души. Бог как бы говорит мне: «Если ты утверждаешь, что «бог помогает только тем, кто сам помогает себе», то борись сам со своей тенью». Какое же здесь блаженство? Но я понимаю здесь борьбу как противостояние злу на стороне добра, которое является мне светом сознания. Быть на свету просвещенным, проницательным, оставаться самим собой, не терять чувства Я, предвосхищающем понимание Я. Интуиции Я следует узнать себя в понятии Я. Но что может дать понятие Я тому, который экзистенциально пережил себя? Главное: не заходить в тень Я. Границей, линией демаркации между Я и не-Я является понятие Я. Как раз встав на границу, в транцезусе я переживаю выход из себя как маски и вход в самого себя, где меня поджидает смерть. Маска приросла к лицу и срыв ее чреват гибелью самого себя. Есть большая вероятность того, что я уйду в тень чужого, чуждого мне. Такое предположение естественно вызывает экзистенциальный или философский вопрос: «Насколько я самостоятелен в собственном спасении»? Переход в иное качество существования всегда ставит человека на грань между жизнью и смертью, между светом и тьмой. Бог присутствует как свет, но не он решает, на чьей стороне быть тебе. Склоняет ли он на сторону света? Я далеко не лейбницианец, чтобы бесспорно положительно ответить на этот вопрос.
        Конечно, можно быть духовным автоматом. Но будет ли бог делать за тебя то, к чему ты предназначен? Очевидно, нет. К чему же ты предназначен? Быть богом? Конечно, нет. Тогда кем или чем? Ты предназначен быть тем, кем можешь быть. Кем ты можешь быть? Тем, чем все и являются. То есть чем? Стадом, одним из многих, например, овцой, чем питаются, то есть, тем, что кормит других. Или сторожем, кто защищает стадо. Или самим пастухом, который пасет стадо и командует хранителем. Или, наконец, волком, кто соблазняет и похищает заблудших овец. Это все уже готовые роли, которые ты можешь играть, разыгрывая себя. В том еще нет самого тебя. Но ты можешь стать самим собой. Пожалуйста. Только помни, глубокоуважаемый читатель, что никто не скажет тебе «спасибо» за последнюю возможность, ибо ты делаешь это не для кого еще и даже не для бога, но только для самого себя. Бог с тобой, если ты есть. Но есть ли ты, если играешь роль другого, являешься носителем не себя? Многие отождествляют себя с полом, с семьей, с народом, с тем занятием, чем заняты. Где собственно они? Где-то, но всегда не на своем месте и не вовремя. Еще печальнее, если люди считают себя агентами, воплощениями других инстанций (субстанций) или мнят их агентами, энергиями себя. В любом случае они случайны, есть своего рода флюктуация неопределенно чего еще.
        Одной из самых смехотворных иллюзий является бред так называемой «бодхисаттвы», этой куклы спасения. Видите ли, ты готов к спасению, но не спасешься, пока последнее из всех существо не спасется. Что за абсолютная фанаберия быть за всех? Ты хотя бы будь достоин самого себя, сам пробудись, а то осталось сделать последний шаг, и ты сдался, показал свое малодушие. Какой ты махатма («великая душа»)? Ты явно «малая душа». Такое малодушие характерно для человека. Даже сам Будда не сразу освободился после пробуждения. Страх перед освобождением заставил его заняться проповедью бестолковых. Сделав шаг вперед, он сдал два шага назад, чем перечеркнул пробуждение, зависнув на обучении. Это понятно: кому хочется у-ходить одному. То, «что позволено Юпитеру, не позволено быку». Ты – бог, что ли? Кто уполномочил тебя быть спасителем?  Ты сам? Значит, ты бог? Отвечай за себя. Или пробуждение и освобождение – это игра в поддавки с верующими? Как ты можешь отвечать за заблудших овечек? Это их карма, долг перед самими собой. Другое дело, если их самих нет, но есть одна лишь видимость, одно имя пустого класса.
        Самое важное – это быть в сознании до последнего конца. Для чего? Для того, чтобы умереть в сознании собственной смерти. Осознание смерти является необходимым условием существования, жизни после жизни. Жизнь после жизни наступает в смерти. Смерть есть остановка в жизни. Осознание смерти может осуществиться в жизни, при условии, что смерть есть изнанка жизни в качестве возможности невозможности всех других возможностей жизни. Жизнь после жизни – это жизнь сознания после смерти. Сознание смертного становится семенем новой жизни. Для того, чтобы оно проросло требуется новое тело.
        Многие люди отрицают жизнь после жизни. Почему? Потому что после жизни следует смерть, включая и смерть мозга и сознания человека как смертного, конечного существа. Якобы после смерти человека прекращается его жизненная история. В конце истории жизни его ждет смерть. Но наступит ли смерть для сознания, которое осознает смерть его носителя? 
        Михаил Бахтин писал, что для сознания нет не только рождения, но и смерти в том смысле, что состояние сознания рождения и состояние сознания смерти есть состояния сознания, а не акты реального рождения и смерти, акты быть рожденным и мертвым. Но ребенок не может еще сделать собственное рождение предметом осознания в связи с неразвитостью этого сознания и тем более человек не может осознать свою смерть, будучи уже мертвым. Человека больше нет и, следовательно, нет и его сознания. Казалось бы, это так. Но неужели от него ничего не осталось после его смерти?
        Намедни мне приснился сон о том, что есть избранные люди, посредством которых высшие силы сообщаются с остальным человечеством, чтобы не заразиться человеческой слабостью и не быть похожими на них. То, что я написал, напоминает сон, но это было написано после сна и несет на себе печать пробуждения. Между тем важнее переживание смысла сна спящим, а не проснувшимся. В каком контексте я выделил избранных людей из всей человеческой массы? Что послужило основанием для такого эксклюзива? Может быть сила, энергия некоторых, способных приводить в движение массы народа? Может ли такого рода энергия быть альтернативой сознанию в качестве залога бессмертного или после-смертного существования? Такого рода избранные люди называются харизматиками. Они обладают благодатью или даром влиять на людей, внушать им то, что они хотят. Правда, они выдают свои желания за желания высших сил. Их объявляют пророками, святыми, гениями. В некотором роде они действительно живут после своей смерти, но не сами по себе, а в других людях в виде образа жизни, действия, чувства, мысли, которые им внушили. Это