потому что современное искусство это интернациональное явление, которое никогда не замыкается на одной стране, но обращено ко всему миру, так же как, в принципе, и мировые религии. Они находятся на какой-то почве определённой, но обращены ко всему миру...
— Роман, вы сказали о феномене Иконы, на ваш взгляд, куда должен эволюционировать этот феномен, где возможен прогресс?
— Дело тут вот в чём. Выставка задумывалась именно как диалог между художественной общественностью и сообществом верующих. А также как внутренний диалог художника, в котором может присутствовать и вера и творчество, и так далее. Как диалог между современностью и наследием традиционной культуры христианской, и не только христианской, а вообще изобразительной религиозной культуры. Это диалог в широком смысле, а не только с РПЦ МП. Диалог, куда входят крупнейшие конфессии нашей страны. Икона стала интерконфессиональным явлением всё-таки. Но, я думаю, если брать Икону как культовый предмет, присущий православию и католичеству (потому что в католичестве тоже присутствует Икона. Если вы зайдёте во многие католические соборы Европы, то обнаружите: там за алтарём стоит, например, Владимирская Божия Матерь или Троица Андрея Рублёва именно православного письма)... Итак, куда может эволюционировать феномен Иконы? В какие формы?
Давайте посмотрим от противного: почему он не развился? Что мы сейчас имеем? Ведь не развивается у нас Икона в стране после 20 лет религиозной свободы, это стало совершенно очевидно! Вроде бы сняты все барьеры, созданы условия, а мы не получили нового церковного творчества. И эта ситуация, как отметил на пресс-конференции Марат Гельман, уникальна. На самом деле, такого не было раньше в России, такого нет во всех крупнейших христианских церквях... С чем это связано? Это загадка.
Я стою немножко на радикальной точке зрения, так как склонен осуждать конкретную организацию Русскую православную церковь и её нынешнее руководство. Может быть, я не прав. Я готов отказаться от своей точки зрения. Я считаю, что упомянутая организация слишком косная, слишком далёкая от мистической жизни, которая свойственна религиозному сознанию. РПЦ погрязла в коррупционных играх с государством, давайте будем называть вещи своими именами... И упускается мистическая сторона религиозной жизни, частью которой является церковное искусство. Поэтому мы имеем там кризис. Но, я повторяю, могу ошибаться, чего-то не знать.
Есть и объективные причины. Произошёл культурный разрыв в 1917 году, после чего в принципе не только не могло развиваться религиозное искусство, но и религия оказалась под запретом как таковая... Конечно, очень сложно из этого выбраться, очень сложно начать опять дышать полной грудью, восстановиться. Церковные структуры заботились о том, чтобы сохранить минимальную идентичность, а не о развитии. Они погрузились в стилизаторство, копиизм, и он был оправдан до определённого момента. Сейчас эта оправданность исчезает, сейчас требуется новое творчество как доказательство того, что религия живая, как доказательство того, что иконопочитание живо. Если этого не произойдёт, то православное сознание коллапсирует и православие будет маргинализовано как цивилизационная составляющая нашего российского пути. Если православные лидеры будут противиться вхождению нового, они окончательно войдут в противоречие с самой православной традицией, потому что в православии всегда была обновляемость стилей, всегда. Начиная с IV века, когда искусство соединилось с церковью в некоем мистическом альянсе, оно постоянно обновлялось. Церковное искусство всегда соответствовало мейнстриму, а сейчас православные авторитеты склонны оправдывать отгороженность от большой культуры тем, что та, якобы, демонизировалась.
Они сами её демонизируют. Они говорят, что это культура последних времён. Мол, дело идёт к Апокалипсису, к концу света. И черпать там нечего, всё плохо, всё лучшее было позади, а впереди — Страшный Суд. ...Скорей бы уж, хочется на это ответить! Любой христианин понимает, что Страшный Суд это для него не горе, а счастье, это встреча с Спасителем. Но ведь средние века в своём ожидании Страшного Суда были «почище нас», однако искусство-то развивалось. Возьмите готику. Уж как там ждали Страшного Суда, а искусство процветало! А у нас ничего не процветает, странно, не правда ли?!
— Роман, насколько я понимаю, если мы говорим об обновлении Иконы, о живой Иконе, то здесь, на этой выставке, представлены её образцы? На меня большое впечатление произвели, например, «Всадники Апокалипсиса»...
— Да, это работа Юрия Шабельникова. То, что здесь представлено (за исключением работы Евгении Мальцевой из проекта «Духовная брань»), это, конечно же, не иконы. Эти картины являются рефлексией на Икону, на иконографические темы, на понятие иконичности в широком смысле слова, от образа до знака... В перспективе иконы, как принадлежности культа, они являются неким техническим ресурсом. Вот, если бы церковное искусство в России решилось всё-таки развиваться так, как католическое искусство, как униатское искусство где-нибудь в Канаде или США, в Европе... Как греческое православное искусство, которое гораздо живее нашего российского... Вот, если бы решили развиваться, то тогда тут показаны стилистические, концептуальные, композиционные возможности такого развития. Это как бы...
— Лаборатория?
— Мастерская, пространство для диалога для тех, кто хочет эти темы рассмотреть с разных сторон.
— То есть вы приглашаете иконописцев, чтобы они приходили на выставку ICONS и учились, находили новое?
— Учились? Не обязательно. Скорее, задумывались над тем, что они делают, может, придут какие-то новые мысли. Речь не идёт о копировании того, что они видят на этой выставке, а о расширении кругозора.
— Когда мы говорим об обновлении Иконы, о живой Иконе, то это всегда соответствует изменениям в самой церкви, пересмотру какой-то части религиозного и исторического наследия государства? Какие значения и смыслы религиозной жизни будут пересмотрены из-за, в том числе, моления прихожан перед новыми образами?
— Да, конечно, это неизбежно будет происходить, если церковная жизнь будет демократизироваться. Сейчас она, к сожалению, узурпирована епископатом, если называть вещи своими именами. То есть церковная община в Русской православной церкви не имеет возможности самостоятельно развиваться. В силу внутреннего Устава РПЦ, где архиереи имеют такую полноту власти диктаторской, какую никогда не имели. Конечно же, если будет христианское искусство развиваться, оно будет развиваться изнутри христианских общин. У каждой общины оно будет своим.
Может, какие-то общины вообще не станут его развивать, но важно, чтобы это было их решение. Например, известный казус Билибино на Камчатке... Им сделал прекрасные работы художник Виталий Мельничук по мотивам Феофана Грека. (Здесь в ICONS, кстати, также представлены картины дагестанского суфийского художника Аладдина Гарунова по Феофану Греку.) Но приехал епископ Диомид (впоследствии запрещённый к служению), ему не понравилось, и вот он волевым решением всё отменил, сказал: снимайте всё, а повесьте «софрино» обычное... Такого быть не должно. Если община не хочет, то не хочет, а если хочет, и это удовлетворяет литургическим требованиям, то есть определённый набор объективных требований к Иконе: узнаваемость, набор сюжетов, отсутствие карикатурности и т. п. Если община хочет иметь иконы в стиле Ирины Затуловской, допустим, то они должны иметь такую возможность. Хотят люди иметь иконы, которые в стиле модерн, как у Рериха, тоже должны иметь такую возможность, если там соблюдены богослужебные нормы. Нет стилевого канона, но есть канон богослужебный. Икона как культовый предмет должна удовлетворять определённой богослужебной функции, а вот в каком стиле это сделано, никто никому указывать не должен. Тогда мы получим возрождение церковного искусства.
— Вы, Роман, считаете, что представленные на выставке IKONS картины, иконы могут исцелять?
— Дело в том, что в функцию иконы не входит обязательно исцеление. Исцелить может всё, что угодно. Исцелить может личная вещь какого-либо святого, прикосновение к нему, исцелить может молитва... Икона сама по себе не исцеляет, исцеляет молитва, через икону обращённая к Первообразу... И в этом плане, почему нет?! Могут и такие вещи происходить... Я видел, как к картинам Константина Худякова на выставках в Ульяновской, Самарской, Пермской областях приходили со слезами люди, некоторые верующие крестились и прикладывались к этим образам, хотя они не были освящены, и, подчёркиваю, иконами не являются. Да, это изображения священной истории, да, мы старались изображать их максимально точно, сосредоточились на узнаваемости, но чтобы стать иконой работа должна быть каким-то образом освящена в церкви, принесена в храм.
— Роман, когда я пришёл на выставку, меня поразило то, что она абсолютно религиозна... Мне кажется, религиозный эффект от её посещения больший, чем от нахождения в некоторых храмах...
— Я бы сказал, что выставка более живая, чем интерьер некоторых храмов. Я бы не сказал, что в ней больше религиозности, потому что в храм, какой бы он ни был, люди приходят, точно зная, что здесь их религиозное чувство может быть удовлетворено, а на выставку всё же идут за другим... Просто та область, которая живёт здесь, во многих храмах не живёт. Мы имеем там некоторые фетиши, с которыми связаны те или иные верования, но мы не имеем эти изображения как часть сакрального искусства.
Надо хорошо понимать идеалы, которые провозглашались отцами 7-го Вселенского Собора. Сегодня они, конечно же, не принимаются во внимание иконописцами. Если бы они им следовали, то ни о каком копиизме речь бы тогда не шла. Потому что идеал, который тогда провозглашался, это именно живость. Это то, что писали святые отцы об иконах, когда они пытались рассказать, какой должна быть Икона после века иконоборчества, когда всё иконное наследие Византии, которое включало не только иконы на досках, не только фрески, но и скульптуры было уничтожено.
Идеал святых отцов в том, чтобы изображения производили живое впечатление. Расшифровывая языком современного искусства, это натурализм и актуальность. С приходом новых визуальных техник натурализм отошёл на второй план, а вперёд выдвинулась актуальность. Это очень важный момент. А если вы спросите современных иконописцев, то они будут говорить о некоей отстранённости, холодности. Они ошибаются или не знают. Чаще всего не знают, не читали материалов Вселенских Соборов, не понимают богословия, связанного с иконами, не могут соединить его с сегодняшним днём.
— Роман, над чем вы сейчас работаете, каковы ваши творческие планы?
— Я не художник, а интерпретатор и исследователь. Достаточно давно мы готовим проект вместе с группой Tanatos Banionis, который называется Heavenly Forces (Небесные Силы). В полном объёме он пока нигде не был представлен. Мы попытаемся рассказать об ангелах именно как небесном воинстве на языке современной изобразительности, на языке современной концепции войны и армейского вооружения. Показать это с
