Черкизон, или Снова "Окаянные дни"

стали таджики.  Одна семья. Четверо братьев. Вернее, братьев было пятеро. Но один, самый старший, никогда не приезжал в Москву: он жил где-то под Душанбе, покоя старость своих родителей. А четверо младших здесь, в Москве, зарабатывали, чтобы кормить всю огромную семью (все они были женаты и имели детей) у себя на родине…
Со старшим, Толибом, мы часто и подолгу беседовали. Он-то мне и рассказал, почему они здесь. Отец их был в советское время председателем знаменитого на весь Таджикистан колхоза. Теперь стар, вышел на пенсию, размер которой в пересчёте с национальной валюты составляет… один доллар в месяц. Сам Толиб – врач-педиатр. Его зарплата была двадцать долларов. Частная практика тоже не спасала: людям  просто нечем платить врачу за здоровье своих детей, а потому смертность в стране в последние годы очень выросла. Вот и стал Толиб ездить в Москву, чтобы забрать деньги, увезти их почти нелегально домой, чтобы дать возможность семье хоть как-то существовать.
Трое младших, Олим, Юсуф и Бахтиёр, живут в Москве практически постоянно. Олим ездит в Китай, закупает там огромные партии обуви и гонит её фурами в Россию. Все вопросы с таможней и прочими властями решает он – человек сдержанный,решительный и бывалый в свои 26 лет. Следующий по старшинству – Юсуф. Маленький, похожий на утёнка, очень приветливый и ласковый. Он и торгует, и улаживает отношения с хозяевами рынка. Организует питание для братьев и (простите уж меня за откровенность) сексуальную жизнь для них: договаривается с местными торговками об оказании интимных услуг. Прямо здесь, на рынке. Контейнер на несколько минут закрывают… там всё и происходит.
Более всех из них нравился мне младший, Бахтиёр. Ему 22. Ослепительной красоты человек. Его даже не портили традиционные  два золотых зуба справа. Он с большим уважением относился ко мне, потому что знал, что я учитель. Расспрашивал меня о моих учениках, говорил, как сам учился в школе. И очень любил рассказывать мне анекдоты (приличные, разумеется), а я очень любил их слушать в исполнении Бахтиёра, потому что после каждого анекдота он мне его ещё и объяснял. Именно объяснения и были кульминациями повествования:
- Давайте я вам расскажу один анекдот,- обычно начинал он.- В самолёте летят два человека, один из них всё время жалуется другому, что он неудачник, а потому очень не хотел лететь. Когда вышла стюардесса и сказала, что самолёт терпит крушение над океаном, и потому она раздаст всем пассажирам спасательные пояса и свистки, чтобы отпугивать китов, в большом количестве обитающих здесь, неудачник сказал соседу: "Вот точно, мне или неисправный свисток достанется, или кит глухой попадётся…"
Я вежливо смеялся. А потом смеялся уже искренне, видя, как лучатся глаза Бахтиёра, довольного тем, что доставил мне минуту радости. Но рассказчик не останавливается и продолжает с сильным азиатским акцентом:
- Понимаете, Борис Олегович, он испугался, что если свисток неисправный, то он не сможет предупредить кита, что падает на него, а если кит будет глухой, то даже если свистеть громко, он всё равно не услышит.
Тут уж я смеюсь совершенно искренне. Бахтиёр считает, что история нуждается в увесистой коде, и финиширует:
- А посмотреть вверх кит же не может…
Я, сквозь уже гомерический смех, спрашиваю:
- Почему же?
- Ну, он же рыба. А зачем рыбам смотреть вверх? Выше них только вода и Аллах. Но они про это не знают.
Ну нельзя было не восхищаться таким замечательным пареньком!
Когда у него закончилась временная  регистрация в Москве, я предложил помочь продлить её. Были у ребят и свои каналы, но уж очень мне хотелось доказать им, что не всё в России за деньги, что существуют здесь и простые человеческие отношения.
Сделали мы её честно, по всем правилам. За один день. И ни копейки не переплатили. Хотя унизительно долго рассматривал нас майор в паспортном столе, сверяя фото в паспортах с нашими лицами.
Через два дня расстроенный Бахтиёр подошёл ко мне на рынке и сказал, что сегодня утром, когда шёл он на работу, остановил его милицейский наряд, проверил документы. Всё было в порядке. Но лейтенант всё не отдавал назад бумаги, а потом спросил:
- Что, не понимаешь?..
- Не понимаю,- ответил ему Бахтиёр.
- Ну тогда и стой здесь, пока не поймёшь,- сказал милиционер, сел с напарником в машину и увёз с собою документы -  и свидетельство о регистрации, и паспорт.
Не знаю, как, но братьям и землякам удалось отправить Бахтиёра на родину, чтобы там восстановить паспорт. Прощались мы с ним как-то грустно, словно оба понимали, что уж более никогда не встретимся…

… Через несколько дней после его отъезда, ночью, кто-то поджёг контейнер моих друзей- таджиков. А Олим и Юсуф, словно специально, остались в тот вечер ночевать в нём. Или специально остались охранять товар?..
Когда я узнал о трагедии, почему-то вспомнил один наш разговор со старшим из братьев, Толибом. Я как-то сказал ему: «Хорошие у тебя братья. Мужчины настоящие и честные».
Он помолчал, подумал, потом ответил с сильным акцентом:
- Дааа, нишаво получились…

Земля вам пухом, мои дорогие ребята. И вечная память…

… Почти все мы выжили. Живём и теперь. Уже легче. И более всего боимся, чтобы бунинские «Окаянные дни» вновь не стали книгой современной…