опустив глаза.
- Обещались, - Андрюха посторонился и подтолкнул меня вперед. – Вот, принимай гостя. Прошу любить и жаловать – Степан, - он, запнувшись, обернулся: - Как там тебя, барин, по батюшке?
- Для вас – просто Степан, - я, проявляя галантность, осторожно подхватил ее ладонь и поднес к губам.
- Христя, - залилась краской девушка, смущенно высвобождая руку.
- Ну, вот и познакомились, - нарочито бодро провозгласил я, перехватывая у Стахова инициативу. – Вы не против моей компании на несколько дней?
- Та ни дай Бог? – всплеснула она руками. – Тильки буду раденька. Тут насомоти, одной, то есть, дуже боязно, особливо по ночам.
- Вот и ладушки, - в тон ответил я и повернулся, крепко прихватил Андрюху за рукав. – Тогда мы сейчас перекурим, и располагаться будем.
Вытолкнув удивленного Стахова обратно в сени и плотно притворив за собой дверь, прошипел ему в ухо:
- Быстро, охламон, рассказывай, к кому меня привез?
- Дык это, - в полный голос попытался он ответить, но я тут же шикнул:
- Тихо ты, не ори.
Андрюха прикрыл ладонью рот и понимающе затряс головой. Затем шепотом продолжил:
- Это ж Христинка, бывшая зазноба их превосходительства Николая Александровича.
- Какого такого Николая Александровича? – не сразу дошло до меня.
- Как какого?! – возмутился Стахов, вновь повышая голос. – Прохорова, разумеется. Иль запамятовал? Я ж сказывал тебе про нее. Сам же тогда наказал встречу устроить.
И тут меня словно обухом по голове ударило.
- Так это что ж получается, покойник успел наследника заделать?
- Ну да, - без особых эмоций отреагировал Андрюха. – Трепали много про слабость его превосходительства по женскому полу. Но враки это, ей-богу враки. Сам видишь.
Опираясь спиной о стену, я сполз вниз на ослабевших ногах. Сидя на корточках, обхватил руками голову.
- Что ж ты мне раньше-то не сказал, черт рыжий?
Растерявшийся Стахов испуганно открестился:
- Дык я и сам недавно узнал, - словно испуганный ребенок оправдывался он. – Мне и рассказать-то некому было. Ты, барин, пропал. Вот и я раскрылся господину околоточному. Он-то Христинку здеся разыскал, да под крыло взял.
Больше не слушая вполголоса бубнившего Андрюху, я вспотел в промороженных сенях, уразумев, на каком краю балансировал, так беспечно проживая в имении бывшего покровителя.
Кое-как выковырнув дрожащими пальцами папиросу из портсигара и прикурив, пробормотал под нос:
- Добрейшей души барышня оказалась. А могла бы и притравить между делом.
- Ась?.. Сказал что? – прервался Стахов.
- Ничего, - выкинув окурок за дверь, рывком поднялся. – Пошли в дом. Зябко здесь.
Повесив пальто на гвоздь в крохотной выгородке для хранения верхней одежды, я прошелся по дому. Потрясенный царившей в нем стерильной чистотой не удержался и отвесил хозяйке цветистый комплимент по этому поводу.
Порозовев, она опустила глаза и видимо от смущения окончательно перешла на родной язык:
- Вот у мойый матуси в хате з пидлоги можна було йысти. А цей хлив невзмози вимити.
Я усмехнулся в усы:
- Да уж тут, с чем сравнивать. Буханевич вон, пройдоха, за первый разряд немалые деньги дерет, а пыли по углам – траву сеять можно. И тараканы среди бела дня шастают, как дома у себя.
- Та ни дай боже, - мелко перекрестилась Христина. - Нема в нас цёго смиття, ни тарганив, ни щурив, ни мишей бо йым тут йссти нема чого. – И горько улыбнулась.
Хлопнув себя по лбу, я поманил пальцем пристроившегося за кухонным столом и хрустевшего невесть откуда взявшейся черствой краюхой Андрюху. Когда тот, с грохотом отодвинув табуретку, подошел, смахивая крошки с бороды, сунул ему червонец.
- Мухой лети в лавку и вези сюда провиант. Да не жадись, на все бери. Понял? – я погрозил ему пальцем. – Проверю.
Нисколько не обиженный нескрываемым недоверием, Стахов выразительно щелкнул пальцем по густо заросшему рыжим волосом кадыку.
- А с этим как?
После секундного колебания я обреченно уронил руку.
- Черт с тобой, давай. Только порядочное, да про даму не забудь, - и, не обращая внимания на робкий протест Христины, вытолкнул его за дверь с напутствием: - Одна нога здесь, другая там.
- Ой, лишенько, ну нащо так себе непокойыть Я же ни в чом не маю потреби. – Тихонько причитала хозяйка, опершись о косяк и машинально поглаживая живот. – Ви все не так зрозумили. Я-то сюди писля Колинойы смерти перейыхала. Попершее, це так было, ледве з голодухи не померла. Хиба не Петичка… Петро Аполлонович, - она всхлипнула, прикрыв лицо подолом фартука.
Я подошел ближе и легонько потрепал ее по плечу:
- Будет уже, будет… Давай-ка лучше чайку, что ли организуй. А то продрог с дороги.
Христина встрепенулась, заохала:
- Ой, боже ж мий, що ж я, зовсим з глузду зйыхала. Гостя як привичаю. Ви до столу сидайте, а я зараз…
Когда через час, заполняя комнату шумом и ядреным морозным духом, заявился Стахов в компании с Селиверстовым, я успел выпить три чашки чая и подробно ознакомится с биографией собеседницы, изголодавшейся по общению.
Околоточный, с застывшей улыбкой, больше походящей на оскал, обдирал намерзшие на усах сосульки и исподтишка настороженно стрелял глазами по комнате. Затем, помогая выгружать на стол продукты и бутылки, фальшиво балагурил, откровенно сверля меня подозрительным взглядом.
Улучив момент, я оттер полицейского в кухоньку и прошипел в самое ухо:
- Как-то ты, Петр Аполлонович, вдруг стал не слишком приветлив. Или обидел кто? Так ты прямо скажи, не томи.
Селиверстов вздрогнул, отстранился и тихо, но очень твердо заговорил:
- Тебя, Степан Дмитрич, очень уважаю, и можно даже сказать, люблю. Но за женщину эту, - он мотнул головой в сторону комнаты, где хлопотала, накрывая на стол, Христина, - любого в клочья порву.
Я отвернулся, кусая губы, чтобы не дай Бог не расхохотаться в голос, такой комичной показалась неожиданная вспышка ревности околоточного.
Овладев собой, я приобнял новоявленного Отелло за плечи, проникновенно заглянул ему в глаза и как можно мягче сказал:
- Петя, клянусь, чем хочешь, хоть собственным здоровьем, здесь я тебе совсем не соперник. Честное-пречестное, самое благородное, можно сказать – благороднейшее слово. – И протянул раскрытую ладонь. – Ты мне веришь?
Селиверстов некоторое время заворожено смотрел на нее, затем вздрогнул, наконец, обретая способность трезво соображать, и ответил крепким, прочувствованным рукопожатием. Как раз в этот момент нудно заныл Андрюха:
- Эй, господа хорошие. Хватит уже по углам жаться. Стол давно накрыт, а хозяйка меня к нему никак не допускает. Теперича что ли с голоду подыхать, всю ночь вас дожидаючись?
Полицейский облегченно хохотнул и крикнул в ответ:
- А у тебя одно в жизни счастье – лишь бы брюхо набить. Идем уже, идем…
Застолье затянулось далеко за полночь. Съестного и выпивки привезли столько, что даже неугомонный Стахов, как ни старался умять все, вынужден был сдаться. Когда он отвалился на спинку стула, сытно рыгнув и поглаживая заметно выпирающий живот, оживленный общий разговор уже распался.
Пока Селиверстов, что-то нашептывал на ухо смущенно разрумянившейся Христине, тиская под столом ее руку, я, ощущая приятную легкость от выпитого вина, слегка пошатываясь, вышел на крыльцо.
Справив малую нужду, запрокинул лицо и вдохнул полной грудью. Голова закружилась не столько от гуляющего внутри алкоголя, сколько от хрустальной чистоты обжигающе холодного воздуха и открывшегося великолепия – переливающегося замысловатой вязью созвездий черного бархата неба.
Загипнотизированный величественным зрелищем я лишь периферическим зрением сумел ухватить летящую на меня из глубины леса глыбу мрака. Несмотря на нешуточный крещенский мороз, откровенно постреливающий стволами вековых сосен, от нее дохнуло таким космическим холодом, что казалось, в моих жилах застыла кровь.
Однако инстинкт самосохранения, стократно обострившийся за последние месяцы, выручил и на этот раз. Рука сама рванула «Гассель» из кобуры. Вспышки следующих один за другим выстрелов стробоскопом вырывали из тьмы жуткую, ни на что непохожую фигуру, от которой с визгом и искрами, рикошетили пули.
Нечто чудовищное с тяжелым гулом пронеслось над самой моей головой, обдав непереносимым смрадом. Громадная, отчетливо различимая на ясном фоне Млечного пути лапа, гигантскими когтями вспорола крышу. На меня, сбивая с ног, обрушилась колоссальная масса перемешанного с соломой снега.
Пока я с проклятиями барахтался в сугробе, с грохотом распахнулась дверь и на крыльцо с выпученными глазами вылетели Селиверстов со Стаховым. Причем полицейский размахивал длинноствольным револьвером, а Андрюха, невесть где найденным топором.
Их вид показался мне настолько комичным, что удержаться от смеха не было никакой возможности. Не в силах остановиться, задыхаясь и давясь слезами, я хохотал, извиваясь в снегу.
Справиться с истерикой удалось только в доме и лишь после того, как меня, толком не отряхнув, подхватили под руки и доволокли до стола. Стахов, больно царапая кожу мозолистой лапищей, ухватил за лоб, крепко прижимая голову к своему животу, другой же бесцеремонно оттянул подбородок вниз. Околоточный, тем временем, второпях расплескивая на скатерть, до краев наполнил водкой стакан и влил его содержимое в мой раззявленный рот.
Давясь и захлебываясь, я, тем не менее, сумел проглотить большую часть обжигающей жидкости. Оттолкнув Андрюху, зашелся в надрывном кашле. Когда немного отпустило, схватил со стола портсигар и дрожащими пальцами выковырнул из него папиросу. Стахов, продолжавший дежурить за спиной, услужливо поднес зажженную спичку.
Селиверстов, решив, что я, наконец, обрел способность к общению, тихонько, с едва уловимой иронией, спросил:
- Если не секрет, на кого охотился?
Стряхнув повисшую на левом ухе соломину и поправив неприятно холодивший шею, мокрый от растаявшего за шиворотом снега воротник, я прохрипел в ответ:
- Не знаю.
- То есть? – откинувшись на спинку единственного в комнате стула, полицейский нехорошо прищурился.
- А вот так и есть! – из пылающего желудка, наливая кровью глаза, плеснула волна ядовитого бешенства.
Изо всей силы раздавив окурок в пепельнице, я резко, едва не перевернув, оттолкнул ее. Селиверстов, видя мое состояние, тут же осадил:
- Ну что ты, что ты, Степан Дмитриевич? Не кипятись. Я ж так, без задней мысли. Любопытно, сам понимаешь.
- Любопытно ему, - внезапно полыхнувший гнев, так же быстро потух. – Мне вот тоже любопытно, что за пакость меня чуть в блин не раскатала, да еще в придачу дом едва не снесла? Мало того, от этого чудища еще и пули как от каменной стены отскакивают.
Белая как мел Христина, застывшая в дверном проеме, приглушенно охнула, зажав рот ладонью. Стахов озадаченно крякнул. Лишь околоточный недоверчиво покачал головой.
- Прямо уж и отскакивают?
Я тяжело вздохнул, прикуривая еще одну папиросу, и съязвил:
- Прямо или криво они отскакивают, мне неведомо, - затем прикрыл глаза, медленно выпуская дым из ноздрей и вспоминая. – Попал я все семь раз. До сих пор как наяву вижу искры при рикошете от каждой пули. А оно легко порхнуло через меня, только что лапищей за крышу зацепило. Когти, между прочим, на той лапище, чуть не с руку длиной.
Пока мои собеседники переваривали рассказ, повисла вязкая
