ПОСЛЕДНИЙ В РОДУ СВОЕМ!

их. Это Души очень высокой пробы! Крепкие, несгибаемые.
Моё письмо, наверное, последняя возможность прямо сказать вам обоим, как я вас люблю.  Как я всегда любовался вашей любовью. А любовь чистая, искренняя, готовая пожертвовать ра-ди других всем, даже жизнью, это и есть главнейший признак на-личия в человеке большой  Души. Причем такой, которую скрыть или подделать невозможно. Но я слишком стал сентиментален.
Вернемся к Элоху.  Наш Genius computatrum, я полагаю, го-воря человеческим языком, спятил. Он превратил жизнь на планете в медленное изощренное ритуальное самоубийство. У него очень тревожные симптомы сбоя важнейших программ. Однако окончательно решать его судьбу будут ИРСы вместе с Коилоном.
Полагаю, что он будет заменен, отремонтирован, отфомати-рован или пройдет еще какие-либо процедуры,  не знаю, как точно назвать их. Или даже уничтожен. Если «лечение» не даст на-дежных результатов.
Еще я решил сохранить ему жизнь и по другой причине. Па-радоксально, но некоторые его программы будут использованы, чтобы планета не впала в животное состояние, как Гелиана. Хотя по преимуществу они обеспечат в целом этакое полусонное цар-ство.
Мне удалось выяснить некоторые факты, которые ты должен передать уже Коилону.  Элох, если я не ошибся, старая мо-дификация компьютера Гелианы, где ты побывал. А, может быть, и предыдущих версий. Каким образом ему удалось совершать  перемещение на другие вновь создаваемые версии планеты, во-прос, заслуживающий особого внимания!
Теперь-то я его лишу такой возможности. Но как он удалял новые программы, заменяя их собой – предстоит выяснить со всей определенностью и в деталях! Чтобы это не повторилось больше никогда.
Элох сейчас вертится вокруг меня, как Луна вокруг Земли. Он явно хочет показать, что его сильно волнует вопрос, как быть с Кодексом  Космической Справедливости? Ведь нынешнее по-коление не может нести ответственности за зло, сотворенное  предыдущими?
Я боюсь показаться тебе жестоким, но мое личное мнение – не только может, но и должно. Имеет ли право называть себя че-ловеком существо, которое не нуждается в знаниях. И заменяет их ложными мнениями других людей? Действует во зло природе, другим людям?
Я не огорчен, что часть этих людей не имеет права рассчи-тывать на Космический Кодекс. И им, конечно, придется не на-много слаще, чем их собратьям с Гелианы. Тем более, что они сами упорно двигались в сторону ядерного апокалипсиса на Теллуре. Кодекс на подобные случаи не рассчитан.
Но задача о минимальных потерях людских матриц мною поставлена. И я просил, чтобы все, на ком нет крови, подверглись реинкарнации, очищению и продолжили бы жить. Мою просьбу обещали выполнить.
Когда произойдет полное отключение компьютера планеты, у нее появится искусственный уровень разумности, хотя и очень слабый. По крайней мере, он позволит сохранить все, что воз-можно.
Вот, пожалуй, и все, что я хотел сказать тебе напоследок. Я завершаю свою болтовню. Надо сосредоточиться на главном. Прощай!»
Я дочитал мысли, которые слушала одновременно и Лорина. Шарик, выполнивший свою работу, обмяк, упал мне в руку и рас-таял. Я поднял взгляд на Лорину. По лицу ее катились слезы.
— Я чувствую себя сиротой! — прошептала она.
Я крепко прижал ее к себе. Он умер, чтобы мы довели до конца  дело, за которое он расплатился своей бессмертной матри-цей! Ты слышала, Ашока отпустил нам всего сутки, чтобы вы-бросить монады своих душ на орбиту за Теллурой, где их должна позже подхватить Тиамана?
— Наш багаж не тяжел. Кроме знаний и памяти, нам нечего собирать в дорогу! Но мы должники наших нынешних тел, слу-живших нам верой и правдой. И мы не можем их покинуть просто так! Возьми меня!
А потом мы, поднимаясь вверх, прощаясь, смотрели, на свои тела, свившиеся в объятьях. Они будут жить еще какое-то время. Хотя больше не смогут встать и прошептать друг другу: я люблю тебя! Но мы-то наверняка еще сможем! И, может быть, вернемся сюда!


                ВОЗМУЩЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
                      ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Солитон 29 НУ, ТАК КАК, БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ?
Вроде бы все было недавно! А прошла целая жизнь. Конст Крам  уже позабыл, когда в последний раз под светом «юпитеров» красовался в студии! Наука, Наука! Он ей, как любимой женщине, посвятил всю свою жизнь и деятельность тележурналиста. Сколько всякого – разного прошло перед ним!
Сколько их ученых и околоученых! Молодых и старых. Именитых и безвестных. В вальяжных костюмах, при галстуках, просто в свитерках или даже в рубашках с закатанными рукавами. Яростно отстаивающих, уверенно утверждающих, снисходительно поясняющих, не знающих, как защититься!
Он-то чувствует, что уже не за горами его последний рассвет. Но пока будет жив, не забудет давно погибшего Раймона Керна. Того самого, лауреата с его невероятными параллельными мирами. Он будет вспоминать о нем и в час своей кончины. Мелодия, говорят, обязана кончаться той же нотой, которой началась!
А его жизнь – глядя правде в глаза – началась с Керна. Конст и сейчас видит его, как живого – любимца женщин, – одетого с иголочки, голубоглазого шатена, с вьющимися непокорными, не по-академически длинными волосами. С тщательно выскобленной ниткой усов над верхней губой, вальяжно раскинувшегося в кресле.
Высокий красавец с глазищами, что твои фары, которому, по всему, было чихать, кто и что подумает о нем. И он молодой, элегантный, начинающий ведущий передачи двенадцатого канала национального телевидения «Прикоснись к знаниям».
Еще необстрелянный тележурналист, Крам со страхом ждал этого дня. Он тщательно готовился. Но к утру признался самому себе, что ровным счетом ничего не смыслит, как следует вести и ее, и себя. И боялся, что начнет лепить такое, что его больше не подпустят  к съемочному павильону на выстрел.
Но с Керном оказалось работать легко. В общем, они про-гремели. Шеф был в эйфории и даже повысил молодому журна-листу зарплату, считая его заслугой такое замечательное интервью, для которого он создал прекрасную атмосферу непосредст-венности и раскованности.
Но он-то знал, что в этом его заслуги ни на грамм не было. И порой даже трудно было сказать, кто перед камерами вел ин-тервью — Крам или Керн?
Но эта беседа сделала его тем, кем он стал и оставался все годы работы на студии. Он просто как-то сразу научился думать. И не мешать. Не мешать высказывать свои мысли другим.
Пусть люди говорят то, что они хотят сказать! Это стало его правилом. И оно его ни разу не подводило. Да, старые славные времена! Когда позволялось говорить, нет, конечно, не все, но гораздо больше, чем разрешается сегодня. Оттого и передачи стали такие пустые и грустные. И никому не интересные. И смотрят их только выжившие из ума бабки. Да перепившие мужики.
Но Раймонду Керну он  благодарен не только за то, что тот придал тогда ему импульс и задал вектор. Его знаменитое интер-вью – предостережение, над которым не многие тогда задумались. Впрочем, разве сейчас кто-то его помнит? А он помнил его. И будет помнить всегда. Пока жив!
В тот же он день заказал запись этой беседы. Она так и ко-чевала, оцифровываясь, с кинопленки на видеокассету, с кассеты на диск. Теперь уместилась на маленькой флешке, которую сожми в ладони – и никто и не заметит, что там лежит.
Но было еще одно  интервью с Керном. Тоже вызвавшее ре-зонанс. На него Крам раскачал ученого незадолго до его смерти. Выудив, как ему удалось кое-что подглядеть в параллельных ми-рах. Сегодня о нем тоже забыли. У человечества короткая память. Но оно тоже на его флешке.
Он раньше часто смотрел оба эти интервью. Обычно перед каждым выходом в прямой эфир. Они его взбадривали. Сейчас-то прямых передач почти нет. Вместо них пускают в эфир «фанеру», которая прошла все цензурные рогатки. 
А не поглядеть ли ему сегодня на сон грядущий вторую бе-седу, посмаковав ее? Особенно некоторые кусочки. Хотя он знает каждую фразу наизусть. Так перечитывают хорошую книгу, на-ходя в ней все новые повороты мыслей и сюжета.
Забот у него уже немного. Остается только размышлять о прожитой жизни, запивая воспоминания компотом. И ждать, когда у его подъезда затормозит черный катафалк! Впрочем, о том ему вряд ли будет известно!
Он вставил флешку в гнездо телевизора. И опять вернулся в дни своей молодости. Экран зарябило, пошли изображение и звук.
— Господин Керн! Говорят, вам известно кое-что об ино-планетянах?
— Что вы все словно с ума посходили! Инопланетяне, ино-планетяне! Дались вам эти инопланетяне!? И кто вам сказал, что обычный человек вообще может с ними встретиться? Земляне уже давно вышли в Космос. Вы ведь знаете это? Но почему они не двинулись к дальним мирам? И никого не обнаружили?
— Оборудование или ракеты еще не совсем готовы к даль-ним межзвездным полетам?
— Лучше летательные аппараты  уже не будут. Эти сложные механические машины просто не способны делать такую работу, потому, что механика для этого не приспособлена. Да они не нужны совсем! Но… я скажу вам по секрету кое-что, вы не выдадите меня? 
— Обещаю, зрители поручатся за меня!
— Тогда слушайте! С первыми же космонавтами, которые вышли за пределы Луны, связь неожиданно прервалась. Когда они возвращались обратно, она сама собой вновь восстанавливалась. Как явствует из донесений, другие космонавты после прохождения определенного расстояния от центра Земли неожиданно начинали слышать голоса своих умерших родственников. А потом у них начинался провал в памяти. Непонятно почему государства засекретили эту часть полетов. А что вы думаете насчет этого?
— Насчет умерших родственников или секретности?
— О глухоте, и немоте,  временно поражавших космопро-ходцев. И о провалах в памяти.
— Да что я могу думать? Ведь мне не довелось побывать в космосе! Вы бы нам подсказали?
— Хорошо! Дело, понимаете ли, в том, что там кончалось действие так называемого шестого энергетического уровня, без которого мы просто не способны думать. Так что за пределы этого круга можно выйти только при одном условии.
— Поделитесь с нами, господин лауреат!
— Надо иметь специальное энергетическое устройство, по-зволяющее поддерживать уровень разумности вне пределов, ко-торые я назвал.
— Но вам же в свое время  удалось проникнуть в соседний параллельный мир?
— Потому что мне дали такую штуку. Ненадолго.
— И кто?
—Да инопланетяне.
— А я понял, что вы считаете, что инопланетян не суще-ствует?
— Почему же? Галактика нашинкована разумом, как булочка изюмом. Очень высоким разумом, не чета нашему. Всех жителей других планет, безусловно, следует считать и называть ино-планетянами. И они существуют в своем реальном времени. Примерно на каждой из десяти – двенадцати планет, в системе которых есть карликовое солнце.
— Почему же они тогда избегают встреч с нами? Если у них такие замечательные технические возможности? Человечество так одиноко чувствует себя во Вселенной…
— Чушь, будто бы людей гложет надежда, что во Вселенной они не одиноки. Большинству глубоко наплевать, существуют ли другие вселенские миры и их обитатели. Они считают, что даже на шарике людей развелось непомерно много. И стараются всеми силами исправить это упущение! А чего собственно следует ожи-дать от такой встречи, если она вдруг