Три дуба. Падовская сказка

стучит и требует :
- Полетели уже, колодку тебе на шею! Не успею я всего показать! Будешь потом срамоту одну резать!Тьфу!

Посмотрел на него Иван, взмахнул крыльями и скамеечку задел.
- Э-эх, ты, мыша блохастая! - ругается филин, - И летать-то порядком не научился! Лапти сыми, а потом ужо и в небеса лезешь! Полетели уже, маята неумытая!

Взмахнул филин крылами и на ветку дуба присел. Попробовал взлететь и Иван : на борток взмахнул, но не удержался - вниз пошёл, да опосля выправился, крыла пораскинул и давай ими махать, что есть мочи! Почитай, разов несколько поляну-то облетел, всех пичужек разогнал да мошкары неизвестно сколь прихлопнул, а филин с ветки на него всё ругается:
- Полно, полно куражится, хомут тебе на загривок! Летим уже, а то я с тобой всю службу профукаю! – ухнул филин два раза, сорвался и полетел в лес. Взмахнул крылами Иван и за ним поспешил.

Вот летят они над лесом, только листва ковром сплошным под ними мелькает. Филин и говорит Ивану :
- Низами я через тебя не пошёл – ты ж там враз расшибёшься! Мне это всё едино - ну, сожрут тебя волки, только перья и останутся, да только кто ж диво будет на дереве стругать? Что ж, мне всю вашу братию уму-разуму обучать? Ты гляди, чичас в понижение пойдём, так ты шею себе раньше времени не свороти!

Увидал тут Иван обрыв впереди, а как ближе они подлетели, полянка большая обозначилась. Стали снижаться : филин на дубок курс держит, ну, и Иван не отстаёт, старается! Сели на ветку.
- Мо-ло-де-е-ец! – удивляется филин, - Ежели б не пустота в работе твоей, я б тебя оставил - в помощниках у меня ходил бы!
- Благодарим покорно! – смеётся Иван, - Да только мне сподручнее ногами землю топтать!
- Цыц, балаболка! – ругается филин, - Я тебя не трещать сюды позвал! Гляди!

А в ту пору темно уж совсем стало, да только видит Иван, словно днём. Глядь, а на полянку зайцы выскочили, видимо–невидимо, и встали они большим кругом, лапки вместе сложили, ушки задрали, и, как скомандовал им кто, землю принялись рыть, да так, что трава в разные стороны полетела! Вырыл, положим, зайчик ямку, и вперёд прыгнул, и давай другую ямку рыть. И скоро зайцы так всю поляну перерыли и к деревьям отбежали, а по разрытой земле шевеление пошло, и кроты из ямок показались. Выползли на землю, и землю бороздить, да не абы как, а кругами, а самый серёд они меж тем не трогают.

Кроты пропали, белки обозначились : в лапках зёрнышки тащат, квирк–квирк, и в бороздки те зёрнышки кладут, квирк–квирк, хвостами пушистыми заметают. А как все бороздки белки засеяли, змеи поползли – ужи, медянки, гадюки : спинками своими блестят, по земле веретёнами крутятся.
Слышит Иван, рядом ветка скрипит. Глянул, а глазищи у филина, словно два факела светятся - оно и понятно, змей филин только на обед уважает, да ничиво! Покрутились змейки, повертелись и в лес отправились, а над поляной светлячки стали стайками собираться – висят, словно фонарики, и посевы звериные освещают.

Не сразу заприметил Иван, как в бороздках махонькие росточки появились - ввысь торопятся, цвет набирают, листья распускают. Ветерок вольный с ними играется, в разные стороны стебельки колышит, к земле наклоняет.
Но вдруг устихло всё! Зайцы с белками в землю носами уткнулись, сидят, словно шарики мохнатые. Видит Иван, и филин свою голову под крыло спрятал, а промеж деревьев свет появился.

Ждёт Иван, а свет тот ближе и ближе к полянке подходит, и скоро от него глазам больно сделалось! Зажмурился Иван, а поглядеть-то охота! Вот он через силу глаза открыл, а свет столбом посерёд полянки стоит. И стал тут свет потихоньку меркнуть, а вскоре скоро из столба того девица показалась. Иван чуть с ветки на землю не свалился!

А девица округ себя обернулась и лицом к Ивану встала, и всё на свете Иван в единый миг позабыл! Глаза у ней звёздами яркими горят, губы алыми лепестками блестят, в волосах цветки белые вьются, на шее лебединой медянка колечком свернулась, а по платью чёрному ящерки красные ползут.

Ударила та девица в ладошки, и рассыпались на ростки хпылью серебряной! Хлопнула девица в ладошки во второй раз, и ростки цветами золотыми распустились, а в каждом - свет столбом! Ударила девица в ладоши в третий раз, и полетелел свет в разные стороны, словно язычки пламени. Пригляделся Иван, а это человечки махонькие,с ножками - ручками крошечными, а на спинках у них крылышки шевелятся - летят они и пищат так, словно комаров вздумали свои песни хором петь!

А девица тем временем поднялась над землёй аршина на три, и человечки к ней полетели - кружат округ, к платью липнут, на ящерках верхом катаются! Девица постояла немножко, довольная, и к деревьям пошла. Кинулись тут белки с зайцами цветы обрывать да в землю их закапывать, а филин ткнул Ивана в бок клювом пребольно :

- Будя пялиться-то! - бурчит филин, - Все зенки проглядишь! Нам пора - рассвет ужо скоро! – сорвался он с ветки и полетел.
А Иван вослед ему кинулся, да насилу догнал!

Вот летят они над лесом, а Иван всё спросить у филина хочет, что за чудо такое они видели, да боязно!
А скоро прилетели они к трём дубкам и в беседку опустились. Ждёт Иван, когда филин будет его в человека назад оборачивать, а филин нахохлился, словно воробей на морозе, брови сдвинул и ни гу-гу! Сколько–то времени ещё прошло, и не сдержался Иван :
- Прости за Христа ради, - говорит, - а долго мне ещё птицей ходить?

Встрепенулся тут филин, ухнул и заворчал:
- Думаю я, ухи от старого крола тебе в пасть, об жизни думаю! - и взмахнул он на ветку дуба, - А вот чичас самое время! – крикнул он, камнем сорвался вниз и со всего маху ударил Ивана клювом в самое темечко! Вскрикнул Иван и рухнул на пол...

Пришёл в себя Иван, когда солнышко уже до верхушек дерев своими лучами дотянулось. Слышит, недалече вёсла по воде стучат - мужички на работу по воде идут. Сел Иван на пол, на руки свои смотрит - руки как руки, вон и палец его, третьего дня ножичком порезанный. Тронул себя за голову Иван – больно! Пощупал, а в ране уже и кровь запеклась! Неужто и взаправду филин ругачий был, и сам он, Иван Сирота, птицей по лесу ПадОвскому летал? И полянка была,и девица была красоты несказанной? Да не, сказки всё...сон!

Вскочил Иван на ноги, струмент в руки взял, к стенке подошёл и задумался. И слышит он сверху : "У-ух! У-ух!". Голову задрал, а на ветке дуба филин сидит да на глазищами жёлтыми вертит!
Обомлел Иван, хотел филина спросить, да мыслит : "Совсем что ль я с дуба рухнул - с птицей беседы разводить?".

И принялся за работу! Мужички пришли, видят, Иван к стенке прилип, посмеиваются, кричат ему с земли :
- Ванька, к тебе муза, што ль, ночью в гости захаживала?
- Сам к ней ходил! – смеётся в ответ Иван.

Барин к обеду заявился, увидал, что работа у Ивана пошла, растрогался, потому как к своим людям завсегда доверие имел! Об одном только мастера просит:
- Ты уж, Ванюша, не посрами, Христа ради!
Иван молчит, только пот со лба утирает. Постоял барин с Иваном рядышком да рукой махнул:
- Ну, работай, Иван! – и полез вниз мужичков распекать.

А Иван наш так возле стенки цельный день и простоял, а как вечер в полную силу развернулся, мужички стали его домой зазывать, да отказался – поспешать с работой требуется!
И вот как все ушли, филин с веток на беседку спустился, башкой повертел и забурчал:
-Ну, как есть голова строеросовая, без царя! Что ж это ты, хвост змеиный, изузорить тут замыслил?
Поворотился к нему Иван :
- Ишь ты, - говорит, - Гляди-ко, не почудилось! Я было думал, что во сне ты мне показался, а ты и взаправду по-человечьи говорить можешь!
- Да я–то много чиво могу, - хмурится филин, - а вот ты чиво, жабье семя, вытворяешь? Кто ж тебе, тараканья печёнка, на сие резать согласие давал?

Уставился на филина Иван :
- Как это кто? - плечами повёл, - А не ты ли сам мне давеча это показывал?
- Я тебе чиво показывал, пятка куриная? Я тебе зайцев ушастых и белок - свиристелок показывал, хвосты им начисто оборвать, да некогда! – горячится филин, - А этого нельзя, ни в коем разе нельзя, и думать о том забудь! – и крыльями с досады захлопал.
Стало жаль Ивану своего знакомца нового - в токае птица растройство пришла!
Присел он на скамеечку и спрашивает:
- А как же тебя звать-величать? Не филином же - так и неудобно вовсе!

- Матвей Кузьмич! - буркнул в ответ филин.
- Как?! – не удержался Иван, рассмеялся, а филин осерчал :
- Матвей Кузьмич! - крикнул и на столик взлетел, - Больше мне имён не давали!
- Да кто ж назвал тебя так? - дивится Иван.
- Батюшка с матушкой, вот кто! – филин задрал одну лапку, обсмотрел её обстоятельно и обратно поставил, - Почудилось! - пояснил он, - Ты что ж думал, что я вот так птицею родился да по–людски болтать научился? У-ух! Держи карман шире! Я, почитай, ужо 150 годочков птицею по нашему лесу летаю, да только по-нашенски мне с кошками по ту сторону Хопра покалякать и можно! Я им : "Кысь–кысь!" говорю, а они мне : "Мяу!Мяу!" отвечают, – вздохнул филин вздохнул.

Дивится Иван - вот так птица ему чудная попалась! А сам дальше спрашивает:
- А чиво ж случилось-то с тобой, Матвей Кузьмич? Как ты филином обернулся?
Долго молчал филин, а потом решился:

-Чёрт с тобою, - говорит, - а в себе таскать – одно камень, аж летать тошно!Слухай сюды! - перескочил он к Ивану поближе, - ТУтошний я, падОвский - в Падах родился, вырос, и хоть из простых, подневольных, а положеньице завидное имел – у сам-управляющего в помощниках ходил да за мужичками приглядывал, чтоб, значит, всё в исправности было. Шалостев там али баловства какого никогда при мне не было, и думать не моги, а потому сам-управляющий меня ценил дюже. И всё у меня было – и домик справный, и монета звонкая, и почёт, только насчёт семейственности не заладилось. Глянулась было мне девица одна, Марьюшка, - филин так вздохнул горестно, что Ивана аж до сердца самого проняло, - да по одной весне она в Хопре утопла! Я спервоначалу ничиво, крепился работы по самое горло, а как хлеба убрали, посидели мы с мужичками, был грех! И пошёл я, значит, сюды, на Хопёр. Стал серчать, да что там - злобствовал просто, кричал так, что охрип, и без чуйств на землю пал! А как в себя-то пришёл, глядь, а на камушках девица сидит, цветочки в волосах плетёт и песню звонкую выводит. А опосля подошла она ко мне, а глаза у неё, словно и не глаза восе - звёзды! И говорит мне голосом ласковым : " Это кто ж тебя, Матвей Кузьмич, таким ругательствам обучил?". Ну, засовестился я, говорю : " Ты прости меня за Христа ради! Бес попутал!". А она мне : " Ничиво, - говорит, - Матвей Кузьмич, ты мне по нраву пришёлся, такой мне и нужон, а то порядку в моём лесе совсем не стало!". Возрадовался я! Насчёт порядку – это ко мне! Вот я её и говорю : "Как прикажешь, хозяюшка!". Улыбается она, спрашивает : "Согласен служить мне верой и правдою?". Ну, кто ж от такого откажется? Я и согласился! - умолк филин, ухнул, - Протянула она тогда ко мне ручки свои, голову мою обхватила,а дальше - боль ацкая, и не помню я ничиво...А в себя-то уж филином пришёл! Хозяйка меня сразу работы глядеть повела, и с тех пор я у ней завроде как управляющий!

Молчит Иван, на филина глядит, жалеет его. Заприметил это филин, встрепенулся, грудь колесом выкатил, брови насупил, глазищами заворочал :
- А не смотри на меня так, паря! - говорит, - Такого фарту, как мне, не всем в жизни дождаться пришлось! На мне,