Есть Божий суд...

         - А шо здесь роблять москали? – зычно прокатился над свадебным столом голос мужчины, сидевшим поодаль на четыре-пять человек напротив нас с братом.
- Цэ наша родына, а не москали , - тут же с другого конца стола  отозвался другой двоюродный брат, он же – отец невесты.
- А защо воны розмовляются по-русськи, а не на мове? –  мужик явно стремился учинить маленький скандальчик.
- На каком языке хочу, на том и разговариваю, - спокойно ответила я. – Это, что, запрещается?
- Якщо ты в Украине, то розмовляйся по-украиньски! –  начал взвинчивать публику этот человек, но тут к нему подошел отец невесты и что-то прошептал на  ухо.  Мужик встал и вышел  из банкетного зала.
В 2007 году мой двоюродный брат  Гриць (Григорий по-русски), живший на тот момент под Киевом, отдавал замуж свою единственную дочь Оксану.  Её женихом оказался уроженец Донецка, учившийся на кого-то там, не знаю, в Киеве. Поскольку Гриць решил затеять свадьбу по высшему разряду, то пригласил всех родственников и друзей с обеих сторон. От какой стороны был приглашен этот субъект, никто до сих пор так и не разобрался. Грицько утверждал, что мужик этот - родственник со стороны жениха и  приехал из Донецка. А сам  мужик потом рассказал, что он здесь, в этом местечке, уже давно работает  вместе с родственницей  со стороны невесты. Но не в этом дело.
На следующий день после регистрации и свадебного банкета состоялось венчание молодых, которое проходило в роскошном и, похоже, очень старинном храме. И венчание, и храм, и  обстановка, сопутствующая церемонии венчания по православному обряду, – все произвело на меня неизгладимое впечатление. Потом молодые в сопровождении толпы подружек и друзей  поехали на машинах по местным святым местам, а  вся возрастная категория гостей пешим ходом отправилась в сторону  уже знакомого мне ресторана на очередной банкет. Пришли рано. Ресторанные работники еще не готовы к торжеству, молодые еще не приехали, Грицько вместе с братом, приехавшим со мной из России, побежали распоряжаться, а я присела на лавочку в стороне от жужжащей толпы. Тут ко мне и подвалил вчерашний оппонент. Бесцеремонно уселся на лавочку.
- Ты, что, обиделась за вчерашнее? – на чистом русском языке спросил мужик.
- Не знаю, как у вас тут, а у нас, в России в таких случаях говорят, что врач на больных не обижается.
- Ха-ха! – громко рассмеялся, потом поднялся и чинно представился, протягивая руку:
- Галушко Тарас Петрович.
- Буду иметь в виду, Тарас Петрович, - ответила я сухо. Мне не хотелось с этим человеком разговаривать.
- Да, ладно, чего обижаться-то? Я же не со зла вчера. Просто хотел предупредить, что у нас тут русская речь не приветствуется.
- Что-то я не заметила, - возразила я.
- В определенных кругах не приветствуется, но я уверен, что скоро говорить по-русски в общественных местах будет небезопасно, если вы собираетесь надолго здесь задержаться. – Эту фразу Тарас Петрович произнес уже по-украински. (Надо сказать, что  весь дальнейший разговор так и проходил: он  по-украински, на том малороссийском диалекте, который называют суржиком, а я говорила чисто  по-русски).
- Это отчего же, позвольте узнать?
- Оттого, что в народе Украины начинает просыпаться национальное самосознание своей идентичности и независимости от России, которая веками подавляла нашу государственность.
- Вы собрались провести со мной курс политинформации? Напрасно стараетесь. Тем более, что я не собираюсь жить на Украине. Мне и дома на Кубани хорошо.
- А-а, так, стало быть, вы с Кубани, а вовсе не какие-нибудь там москали?
- Что-то я не понимаю разницы между теми, кто «с Кубани» и как вы говорите, «москалями».
- Да что тут понимать? «Москали» - это русские, а кубанцы – это такие же хохлы, как и мы. Кубань-то, между прочим, украинцы освоили. Наша эта земля, украинская.
- Ну да, вместе с воронежцами осваивали, орловцами, курянами, рязанцами, казаками Поволжья, Урала и других территорий матушки России, а также местными жителями Северного Кавказа. Историю надо знать, Тарас Петрович, прежде чем ляпать языком. Вы, между прочим, сам совсем не украинец.
- С чего это вы взяли?
- А с того, что диалект у вас малороссийский. Так на Луганщине  и в Донецке разговаривают. Я жила в тех местах одно время, потому отлично знаю особый малороссийский выговор с особенным ударением и произношением.
- А в каком, интересно, месте вы жили?
- В Амвросиемовском районе. Близ Успенки.
- Что вы говорите?! Так ведь я как раз родом оттуда. То есть, я хотел сказать, что предки мои там жили: дед с бабушкой по отцовской линии  и родители мои. Потом родители переехали в Москву. Ну, и я уже в Москве  родился.
- Так вот кто из нас оказывается настоящий москаль?!
- Да нет, в Москве я родился. Ну и детство там мое прошло. Но всю взрослую жизнь я прожил  на Украине. Вообще, я считаю себя украинцем по родству и по менталитету.
- Вот уж не знала, что национальность по менталитету стала определяться.
- А как иначе? Я чувствую себя украинцем, говорю по-украински, считаю, что моя настоящая историческая родина – Украина.
- Да ладно, ладно, не стоит  осенять себя крестом. В родных местах давно бывал?
- Давно. Пожалуй, лет пятнадцать, как не был.
- А дед с бабкой живы еще? Когда последний раз наведывался?
Последний вопрос явно пришелся некстати. Мой собеседник резко изменился в лице. Левый глаз задергался, да и, вообще, сам Тарас Петрович как-то весь скукожился и обмяк.
- Нельзя мне там появляться, -  выдержав минутную паузу, наконец, произнес он. Отвернулся и долго сидел молча.
Я не стала допытываться. Зачем лезть человеку в душу? Принялась рассматривать толпу, крутящуюся вокруг ресторана. Где-то люди молча прохаживались, невдалеке  веселые люди среднего возраста вдохновенно  пели украинские песни, виртуозно при этом приплясывая. Кто-то, как и мы, отдыхал на лавочках, расположенных вдоль парадного входа в ресторан.
Тарас Петрович вдруг резко вскочил на ноги и двинулся куда-то в сторону дороги. Но, пройдя шагов пять, остановился, поворотился и вернулся назад, плюхнувшись на то же место, откуда только что намеревался убежать.
- Видите ли, - без всяких предисловий заговорил он, - раз уж я вам открылся, то расскажу все. Мне почему-то кажется, что вы поймете, насколько я несчастен.
- Может, не стоит, Тарас Петрович? – попыталась я остудить его порыв.
- Нет, стоит! – решительно возразил он. – Я должен, наконец, перед кем-то выговориться. В церковь я не хожу, чтобы там каяться. Да и не верю я во все эти церкви.  А вы мне симпатичны. Нет, это не то, о чем вы можете подумать. Мне понравилась ваша прямота и то, что у вас есть, как это вам сказать, стержень в душе. Я наблюдал за вами вчера и сегодня. Вы сможете понять. 
- Я, разумеется, постараюсь вас понять, но  к чему все это самоуничижение?
- Да к тому, что теперь я уже и не человек вовсе, а так – некое существо. Впрочем, я не жалуюсь. В том, кем я стал, виноват только я сам. Я сам выстроил себе дорогу в тот ад, в котором пребывает сейчас моя душа. Да, собственно, какая там душа?  Душонка, спрятанная под личиной респектабельного преуспевающего человека. Да! Не удивляйтесь.
Я киллер.
Вернее, был им до какого-то времени. Вы знаете, кто такой киллер?
- Да, знаю. Это тот, кто убивает людей.
- Убивают людей на войне, или в драке. А киллеры людей ликвидируют.
- Не вижу разницы.
- Э-э, не скажите! На войне или в драке тот, кто убивает и кого убивают, находятся в одном положении: или ты его, или он тебя. А киллер всегда в выигрыше. Он действует скрытно от жертвы. И здесь он похож на охотника, который выслеживает свою добычу, незаметно подбирается к ней и убивает.
- Скорее, похож на хищного зверя.
- Вот именно, похож. В этом и весь кайф.
- Зачем вы все это мне рассказываете? Мне это не интересно.
Я поднялась и хотела уйти подальше от этого человека.
- Погодите! – он  удержал меня. – Я очень прошу  выслушать меня.
Теперь мне элементарно стало страшно сидеть рядом с человеком, способным на убийство ради кайфа. Но перед такими людьми не следует проявлять слабость. Я опять села на лавочку.
- Продолжайте! Я слушаю вас.
- Вы не бойтесь, теперь я не занимаюсь киллерством, - он будто угадал мои мысли. - Теперь я работаю в  местном Управлении. Нет, не работаю - служу. А точнее  – выполняю кое-какие деликатные поручения. За деньги, разумеется. Я всегда  все делал только за деньги. Ну, с тех пор, как понял, что деньги, большие деньги, обеспечивают власть над людьми, комфорт и полную независимость от всяких душевных колебаний. И я никогда не утруждал себя ни умственно, ни физически, добывая эти самые большие деньги. Я выполнял деликатные  задания больших и очень больших людей, когда был киллером, и выполняю теперь, когда занимаюсь другими делами.
- Какими, если не секрет?
-  Я разыскиваю людей, которых надо ликвидировать.
- За что ликвидировать?
- За то, что они продались москалям.
- И в чем же разница между тем и этим делом.
- Большая. Киллер – это грязное дело. А тут я просто нахожу, довожу до сведения и  указываю. Остальное не мое дело.
- А вам не жалко тех людей, на которых вы указываете?
- Нисколько. 
- А тех людей, которых вы сами ликвидировали?
- Нет, не жалко. Киллер не должен кого-то жалеть. В конце концов, это просто работа – и никаких сантиментов.
- И многих людей вы убили или подставили под пулю?
- Я не считал. Кроме того, в какой-то степени я тоже рисковал. Ведь в случае разоблачения  или невыполнения задания  я сам подвергался ликвидации. Впрочем, за свою работу я получал огромные бабки.
- Но теперь, как я понимаю, вы ничем не рискуете.
- Ничем. Мне эту работу дала наша власть.
- Ваша – это чья?
- Партийная. Власть партии «Батькивщина» Юлии Тимошенко. Теперь, кстати, наша Юля – премьер-министр в Украине.
- Это я знаю. Стало быть, вы работаете у Тимошенко?
- Совсем нет. Я работаю под крышей партии Тимошенко. А мои работодатели - более серьезные люди, которые не трещат с высоких трибун, а практически занимаются вербовкой и воспитанием новых граждан украинской нации.
- Так в чем же все-таки состоит ваше несчастье, о котором вы обмолвились в начале нашего диалога, и которое подвигло вас к такому странному покаянию? Я что-то совсем не понимаю, что вы от меня-то хотите, рассказывая все это?
- Во-первых, я хотел предупредить вас, чтобы вы поскорее уезжали к себе на Кубань…
- Да я и без вашего предупреждения через пару дней спокойно собираюсь  уехать.
- … а, во-вторых, я хотел бы попросить вас об одной услуге.
- Ага, я поняла: вы хотите завербовать меня? Ничего не получится.
- Нет-нет! Ни о какой вербовке не может идти речь. Вы ведь, вероятно, когда-нибудь поедете к своим родственникам туда, в Амвросиевку?
- Возможно.
- Я хотел бы передать моим родственникам…  а, впрочем, нет, все это теперь уже ни к чему.
- Да что такое, в конце концов? Говорите, раз уже начали!
- Вы спросили меня, много ли я людей ликвидировал? Но вы почему-то не спросили, я убивал только взрослых, или и детей тоже?
- Ну? Так вы убивали только взрослых, или и детей тоже?
- Только взрослых. И одного ребенка. Восьми лет. И этим ребенком стал мой собственный сын.
Я чуть не упала с лавки.
- К…как?! Как же это?!.. Видимо, это случилось по ошибке? Вы перепутали адрес?
- Ничего подобного! Я шел убивать именно этого ребенка. Заказ был точно на него. Ну, и