чувствуя более своего тела, падала куда-то вниз, в красноту, тонула в ней. И только голос – далёкий, доносившийся словно сквозь толстый слой ваты, напоминал:
–Останься…останься здесь.
–Нет! – попробовала Стефания возмутиться, но язык предал её, тоннель заставил перекувырнуться ещё раз.
–Останься…– велел голос. Нет, не велел. Просил. Но всё-таки не оставлял ей выбора.
–Нет…
Губы не слушались, язык предавал, и ничего кроме красноты не существовало, когда вдруг полёт в никуда прекратился. Красная муть рассеялась на мгновение, и она увидела над собою лицо. Своё лицо.
Нет. не своё. Конечно же, нет. у неё никогда не было таких пышных ресниц, никогда не было таких пухлых губ. Это лицо, похожее на её собственное, принадлежало кому-то другому.
–Мама? – Стефания не верила. Губы не шевелились, но мама услышала и улыбнулась:
–Да, дочка.
–Мама…– Стефания никогда не обращалась так ни к кому. Знала, что её матери нет на свете и теперь, впервые произнеся это слово по отношению к самому близкому человеку, она почувствовала небывалую силу этого простого слова. Всё в этом слове было: и любовь, и нежность. И облегчение…
Мама здесь! Неважно даже где, но рядом! Впервые рядом есть кто-то, кто любит её, Стефанию! Ведь любит?
–Да, дочка, – улыбалась мама и ласково касалась щеки Стефании. Лицо оставалось онемелым, но тонкие прикосновения Стефания всё-таки чувствовала, издалека, не полностью, но это меркло по сравнению с фактом того, что её мама есть, вот она – склоняется над нею.
–Как же… – Стефания никогда не имела вопросов к ней или к отцу, которого также не знала, но сейчас вдруг поняла, что у неё их очень много. И все были важными, даже самые бессвязные. Но нужно было выбрать, а самое главное, нужно было схватить маму, удержать её подле себя, и…
Руки не слушаются. Голова не может повернуться. Мама распрямляется с улыбкой. Нет! она же уйдёт! Нет, нужно её оставить, и Стефания шепчет, молит, не зная, предают ли её ещё губы, и паника рождается в ней.
–Мама…мама. Не уходи!
–Мне нужно, – лицо, похожее на лицо Стефании, только много раз красивее и лучше, ведь оно мамино, искажается скорбью.
–Нет. пожалуйста. Пожалуйста…
Стефания снова пытается пошевелиться и не может. Чужая воля держит её.
–Мне нужно, – с нажимом повторила мама. – Эх, дочка, как бы я хотела остаться.
–Останься! – закричала Стефания, но едва ли крик реален. Губы как будто бы совсем не её.
–Остаться? – мама на мгновение задумалась, а затем просветлела лицом, – тогда согласись.
Согласиться? На что? Где? Куда?
–Согласись, – убеждала мама и улыбается. Теперь её лицо снова близко к лицу Стефании. Так близко, что она видит её глаза над своими и красноватый блеск на дне её взгляда.
Красноватый блеск?..
–Согласись, – прошептала совершенно чужая Эйша, мёртвая и ушедшая в небытие, – и я останусь с тобою, а ты со мною. И я научу тебя всему, во имя памяти.
Стефании попыталась рассмеяться, но не смогла. Неловко попыталась хватануть воздух ртом, и тот отозвался странной колючей болью в груди, прошёл по рёбрам.
–Согласись! – лицо матери исказилось злостью. – Ты, несносная девчонка…
–Ты мертва! – закричала Стефания и попыталась зажмуриться, но красноватый блеск радостно полыхнул в глазах матери и тоннель снова приблизился и вдруг…
И вдруг всё закончилось. Красный свет сменился чернотой, и наступило спасительно бесчувствие. Стефания мотнула головою и застыла без движения.
–Что за натура! – Влад был уверен, что появление матери, появление образа Эйши заставит Стефанию сдаться и остаться с магией, подчиниться его воле. Но она сумела, к полной неожиданности и к большому его удивлению, устоять.
Конечно, усиль Влад нажим, она сломается и будет его, не удержится. Но это всё-таки не нужно уже самому вампиру. Зачем ему марионетка без шанса на восстановление разума? Эйша бы не одобрила. Одно дело, если подвергнуть Стефанию гипнозу, другое, если вытряхнуть её личность и заполнить приказами.
Досада жгла вампира. Девчонка, не проявившая себе прежде ни храбростью, ни стойкостью, устояла! Да что же делается на этой земле?!
Порассуждать о временах и нравах было бы занятно, но у Влада не было на это времени – он ощущал появление в опасной близи мага, хорошо ему знакомого, значит, выяснение дела со Стефанией придётся отложить. Сейчас он сходит, разберётся с этим Абрахамом, упокоит, наконец, эту фанатичную душонку, а затем подумает, что ему с детищем дорогой Эйши делать.
Да, так и будет! – Влад приободрился и отдал мысленно приказ. Не прошло и двух секунда, а в комнатку уже вбежала тень девчонка-служанка.
–Брекста, пригляди! – велел Влад и вышел прочь от Стефании, опасаясь ненароком взбеситься на её неуступчивость и всё-таки прибить или поломать её.
У всех великих древних и могучих рано или поздно наступает период слепоты. Очень трудно, взобравшись наверх, следить за мелкими и ничтожными деяниями и их творцами. Влад честно пытался контролировать всех своих вампирят, держал их строгими законами, велел не трогать местных, но он никогда не считал нужным выяснять, чего они хотят сами. Они приходили к нему, искали защиты и пропитания, спасались от церковников, и он принимал их, объясняя правила и законы, карая за их нарушение. Но он не думал о них как об отдельных, всё-таки имеющих какие-то чувства существах. Влад полагал, что знает их и без того и может дотянуться. А зачем контролировать каждое мгновение, если можно сделать это неожиданно?
Сейчас Влад был озабочен встречей с Абрахамом. Себе он твердил, что на раз-два уложит во имя всех прошлых счетов пронырливого мага, но не верил в такой лёгкий исход. Ему хорошо было известно, что такое Абрахам, его фанатизм и неумение остановиться. Рано или поздно они должны были сойтись в схватке, и Влад не сомневался, что для одного из них двоих эта схватка будет, наконец, последней – слишком много накоплено было уже долга, пора же и платить.
Именно в этой озабоченности, Влад шёл по своему дому, и не занимал мысли ни Стефанией, ни уж тем более какой-то там Брекстой, которую он, в минуту нужды, мог уничтожить одним движением.
Брекста же и при жизни своей, до падения в вампирскую сущность, была глупа. При обращении, произошедшем насильно и грубо, она совсем не поумнела. Более того, голод ожесточил её, молодой вампирше хотелось есть постоянно, а местных трогать было нельзя.
Она и без того приглядывалась к Стефании, думала о том, какая кровь на вкус у этой проклятой девицы, с которой так радостно и мило возиться её хозяин, а теперь, оставшись один на один с потенциальной жертвой, ещё и без сознания, Брекста с трудом удерживалась от того, чтобы не впиться в её горло.
А горло соблазнительно пульсировало от жизни. Для человека незаметно, но вампир чувствует толчки крови…
Стефания лежала без сознания, теперь над нею стояла Брекста, которая не испытывала никаких чувств к ней, кроме тех, которые может испытывать человек, которому после долгого голодания дали еду, но в плотно закрытом контйнере…вроде бы и есть она, еда, и рот уже наполняется слюной, а открыть нельзя.
И видишь её, и аромат чувствуешь, и даже потрогать крышку можно, а не откусить!
У Брексты даже клыки чесались от предвкушения. Но она знала, что с нею сделает хозяин, если только узнает о её мыслях насчёт своей гостьи – Влад всем сделал строгое внушение и все держались и слушались. И Брекста держалась, но ей приходилось хуже. Она и при жизни-то не обладала какой-либо сдержанностью, а тут, в посмертии…
Брекста стояла на тело и маялась. Она знала – ей не жить, но разве такая жизнь, в вечном голоде и в невозможности поесть того стоит?
«Я только попробую…» – Брекста успокоила себя этим. Может быть, хозяин и не заметит?
Осторожно, словно Стефания могла в любое мгновение очнуться и обнаружить её, Брекста переступила через полог кровати и крайне аккуратно опустилась на колени. Рука Стефании очень удобно свешивалась с края постели, её-то Брекста и взяла своими холодными мёртвыми пальцами.
Кровь билась… жизнь билась. Тёплая, сладкая жизнь! Брекста осторожно прижалась губами к руке, пока без клыков, примериваясь, и поняла, что не сдержится.
Если очень долго пугать человека, в конце концов, он либо сломается, либо разозлится и решит, что всё, что он тщетно пытается сохранить, может гореть в адском пламени. Голод сводил Брексту с ума, и она так же, как загнанный страхом человек решила, что пусть она лучше сгорит в адском пламени, но зато утолит ту бездонную пропасть кровью. Кровью этой девчонки.
И пусть пропадут в этом же адском пламени все церковники и вампиры! Брекста хочет есть, Брекста не может больше терпеть такого издевательства, в отличие от других, в отличие от собратьев, она не такая стойкая. Она не может терпеть!
Брекста примерилась и укусила. Терпкий тянущий горло вкус крови мгновенно наполнил ненасытный рот. Стефания задрожала, зашевелилась, застонала от боли, но Брексте было уже всё равно.
И в эту минуту в комнату вполз перепуганный полным отсутствием кого-либо и в край потерянный Базир.
Брекста была глупа и неосторожна, а припав к руке Стефании, и вовсе забыла про всё, что есть в свету и во тьме, про всё, кроме крови. Ничего, кроме крови не интересовало её, и она слишком поздно ощутила присутствие ещё одного человека в комнате.
Слишком поздно… вырвав клыки из раны Стефании, повернула уродливую, искажённую извращённым удовольствием голову, и в то же мгновение острый, освящённый святой водой длинный кинжал пропорол ей горло. Брекста упала, забилась, захрипела и зашипела.
Базир, поудобнее перекинув кинжал, не позволил Брексте восстановиться. Он ещё трижды ударил её в грудь, и нежить окончательно обратилась в труху, сдаваясь под напором святой воды.
–Спаси тебя… – Базир осёкся, ему не хотелось даровать прощение света этой твари. – В общем… кхм!
Он поднялся с пола, отряхнулся от трухи, что ещё недавно была телом Брексты, и только тогда обратил внимание на капающую кровь с дрожащей руки Стефании.
–Потерпи! Потерпи…– взмолился Базир, бросился к кровати, чтобы оценить рану. Рана была глубокой – два клыка хорошо прокололи руку, и кровь не останавливалась так просто…вампирское отродье!
Базир, не раздумывая, оторвал рукав от своего плаща, разорвал его ещё раз пополам, образовывая две повязки, и перемотал туго руку, но кровь мгновенно проступила и Базир выругался – вампирская слюна не позволяет крови свернуться, а эта тварь не только прокусила Стефанию, но и покормилась ею.
Базир спешно стянул повязку. Время уходило, в любую минуту могли появиться другие вампиры, а то и сам граф, нужно было срочно помочь Стефании.
Базир принялся скручивать разорванный плащ на манер жгута – решение так себе, конечно, но лучшего он точно придумать не мог. Зафиксировав ткань на руке Стефании, чуть выше раны, он наложил, наконец, вторую часть рукава и глянул тогда только в её лицо.
Оно было бледным. Ужасная бледность едва ли отличала Стефанию от только что убитой им вампирши.
–Стеф…– позвал Базир, похлопывая бледное лицо девушки, – Стеф, надо уйти. Ты слышишь меня?
Она дрожала мелко-мелко, но не выдавала реакции.
–Стефа, это я, Базир! – он попытался приоткрыть её глаза, а в следующее мгновение, едва он только коснулся её
