создать рабочую группу, чтобы отработать каждый такой случай. Я верю, что доктор Гаус руководствуется искренними и добрыми побуждениями, поэтому даю поручение разобраться, без проволочек или излишней бюрократии. Доктор Гаусс, а как вы выходите из положения?
ЕГ: Иногда никак, дети умирают от судорог, а мы ничего не можем сделать. Никто из вас даже себе представить не может, что такое, когда на твоих руках умирает ребёнок, а ты, врач, обученный, квалифицированный, ничего не можешь сделать – ничего! (Есения плачет, но продолжает, повышая голос всё сильнее, чтобы сбить плач. Она борется с собой, заставляет успокоиться, но слёзы текут по щекам, на стол, она их не замечает). Здесь не в чем разбираться – надо менять систему, исключить подлый алгоритм! Мы закупаем нужные препараты, но, получая пожертвования от неравнодушных людей, возвращая невостребованные препараты обратно, получая менее трети стоимости на закупку другого препарата, вынуждены отчитываться перед всеми силовыми органами, будто бы мы торгуем наркотой! У нас постоянные проверки, сверки журналов, хотя они все уже в электронном виде и каждая маркировка препарата учтена в системе – всё учтено, всё отмечено, а к нам врываются, обыскивают и унижают как преступников! Да чёрт с нами – это мешает нашим детям, они боятся этих сволочей с автоматами, которые зачем-то врываются в отделение, пугают детей и медсестёр!
ПРФ: Я прошу вас успокоиться. Вы подняли очень много вопросов и по каждому, я сказал, по каждому этому вопросу соответствующие министры мне должны доложить завтра. Вы все поняли меня?
ЕГ: Всё без толку, вы можете устраивать какой угодно публичный нагоняй министру или ещё кому, неважно, а отвечать нам. К нам потом ворвутся и отомстят! Но я не закончила про отказы – система выдаёт на отказ после подачи запроса на закупку через 37 секунд! Каждый раз за 37 секунд! За это время невозможно просто открыть все наши документы, не то, что прочесть, проверить! Вот, здесь все отказы, все паспорта запросов ¬ все документы предоставлены, вот есть код, проверка пройдена, а вот время подачи запроса, например 10:30:32, отказ получен в 10:31:09. И так каждый раз!
ПРФ: Передайте мне эту папку, Антон Евгеньевич, возьмите папку у доктора Гаус и подойдите ко мне.
(Министр здравоохранения нехотя встаёт и подходит к Есении. Он вырывает из её рук папку и идёт к президенту, на лице рабская покорность).
ПРФ: Как-то наша конференции о новых технологиях лечения рака ушла в обсуждение процесса предоставления медпомощи больным. Антон Евгеньевич, что вы можете сказать по этому поводу?
Министр: Надо разбираться, почему алгоритм выдал отказ.
ПРФ: Прекрасно, вот и разберитесь. Вы же держите реабилитационный центр доктора Гаус под личным контролем? Думаю до завтра, вам времени хватит. Да?
Министр: Сделаем, всё сделаем.
ПРФ: Прекрасно. Доктор Гаусс, скажите нам, что вам нужно для вашей работы?
ЕГ: Мне нужно, нам нужно, чтобы подтвердили проведение третьей фазы испытаний.
ПРФ: А почему вы до сих пор не получили это разрешение?
ЕГ: Это испытание препарата на детях. Я подчёркиваю, на неизлечимобольных детях. У нас готовы все документы, все родители готовы и заключили с нами договоры.
«За веру», вскакивая: Они продают детей! Они торгуют детьми! Вот, вот доказательство, они заключили договора на покупку детей для своих истязаний бедных детей!
ПРФ: Уймитесь уже! (раздражённо хлопает рукой по столу) Я прошу никого не перебивать! Доктор Гаус, значит, родители согласны и понимают все риски?
ЕГ: Да, понимаю и знают, что нет никакой гарантии. Мы не можем заявлять, что это поможет всем. К сожалению, выживут не все.
ПРФ: Вы готовы отвечать за них?
ЕГ: Да, я готова отвечать.
ПРФ: Вы понимаете, что каждый ваш шаг теперь под усиленным контролем?
ЕГ: Да понимаю и не боюсь этого.
ПРФ: Антон Евгеньевич, я уверен, что команда доктора Гаус предоставила вам полный пакет необходимых документов. Стоит не затягивать с выдачей разрешения, насколько я смог понять, это процесс небыстрый, вы должны ещё наработать препараты под каждого больного, подготовиться. На это уходит много времени, и, если метод доктора Гаус работает и спасёт жизнь хотя бы одному ребёнку – это надо делать. Я согласен с доктором Гаус, медлить нельзя, и нам придётся стать немного жестокими и жесткосердечными, но зато это потом спасёт сотни и тысячи жизней.
Министр: всё сделаем, на следующей неделе разрешение будет выдано (он с ненавистью смотрит на Есению, но она его не видит, у неё закатываются глаза, она дёргается, пробуждаясь от секундного сна).
ПРФ: Доктор Гаус, а вы готовы послужить государству? Да вы сядьте, не переживайте больше, ваш вопрос решён, и я вам благодарен, что вы нашли в себе силы и сказали всё прямо, как есть, не то, что эти мужички.
(Зал одобрительно смеётся).
ЕГ: Я готова, что надо сделать?
ПРФ: Я считаю, что такие люди, как вы, честные, открытые, прямые должны влиться в ряды нашей партии, растрясти это болото. Это должно быть ваше решение, но я считаю, что вам стоит это сделать.
ЕГ: Да, я готова вступить в партию.
(последние слова она произносит медленно, повторяет несколько раз, всё тише и тише, боится, что её не услышали, и падает в обморок. Сергей Николаевич успевает подхватить её, берёт на руки и уносит из зала, за ним уходят все приглашённые сотрудники научного центра. Видно, что у них у всех дрожат руки).
ПРФ: Ну вот, довели хорошего человека. Антон Евгеньевич, если у доктора Гаус из-за вашей волокиты будут проблемы со здоровьем, вы ответите лично. Вы поняли меня?
Министр: Да, я всё понял. Всё сделаем.
(в зал возвращается первый заместитель министра здравоохранения и докладывает)
1ЗМЗ: У Есениии Викторовны обморок. Её привели в чувство, она сильно перенервничала. Угрозы её здоровью нет.
ПРФ: Я очень рад. Побольше бы нам таких упрямых, в хорошем смысле слова, людей, как доктор Гаус. На этом закончим, или у кого-то ещё есть что добавить? Только прошу по существу, мне не нужны пустые отчёты. Так есть что? Вижу, что нет. А всем министрам, особенно вам, Антон Евгеньевич, завтра ко мне на беседу, будем разбирать дело доктора Гаус.
На этом трансляцию прервали. Подлость интернета выразилась в полной мере, когда кадры с Есенией растиражировали, перемонтировали, насадив дикое количество мерзкого контента. Это мерзость и сейчас можно найти, почему-то никто её не убирает, не удаляет. Никогда ещё на моей бывшей родине столь пристальное внимание к личности одного человека со стороны государства не заканчивалось хорошо.
На этом мы умолкаем, пусть дальше говорит Есения.
P.S.
В десятый раз пересматривая эту конференцию, я не могла отделаться от мысли, насколько это действо нереально и сюрреалистично в той же степени, как и ужасно. Страшный и уродливый Изумрудный город, рожденный болезненным воображением Есении существует, и мы существуем в нём. Скорее всего, я слишком остро воспринимаю заметки моей подруги, и, принимая действительным Изумрудный город, я воспринимаю всё, связанное с ним и Есенией, как действительное. Эта формула работает в любом направлении, как не пересчитывай, не перекладывай её.
Но страшнее мне от того понимания, точнее непонимания, за что всё это выпало в жизни Есении? Если есть где-то властный и ревнивый БОГ, то что она могла такого сделать, чем смогла так прогневить это жалкое божество? Выжила? Наверное, этим, другого объяснения я не нахожу.
Но вы спросите меня, а где живёт этот мерзкий божок? Кто он? Ответ прост – это мы, он внутри нас, по крупицам, по осколкам, но, когда мы вместе, сплачиваемся безумной массой, он оживает и правит нами. (Ольга Маникеева).
Глава 48. Наши маленькие коллеги
Прошло два месяца с того памятного дня. Разрешение на третью фазу испытаний мы так и не получили, но, что ещё важнее, не получили и отказа. Я не сомневалась, что это вопрос времени, и продолжала работать, как и остальные. О своём обещании я не помнила, не могла помнить, как и многое другое, что было тогда на этой конференции с президентом. Пришлось просмотреть запись, заставила себя.
Не могу сказать, понравилась я себе там или нет, трудно оценивать себя со стороны, мне всегда кажется, что это другой человек, я себя не узнаю. Выступила бы ли я лучше сейчас? Не думаю. Сдержала бы эмоции, не грохнулась в обморок? Сомневаюсь, было бы ещё хуже, нервное напряжение внутри меня достигло высшей точки, вот-вот взорвусь. Я стала нервная и молчаливая, как меня Серёжа терпит, не понимаю. Шоком для меня в видеозаписи было то, что зал не был весь в золоте, как видела я его: обыкновенный зал, пол действительно из мраморных плит, но всё в целом довольно аскетично и современно. Не было ни огромных золотых люстр, зеркал в золотой оправе, ничего подобного… я схожу с ума, возможно, уже сошла.
Итак, я обещала войти в партию «Великая Русь!», других вариантов и не было. От неё несло за версту, как говорили наши предки, молодая, если оценивать официально, формально, но старая с рождения партия, вобравшая в себя всё от предыдущего воплощения государственной власти, центральной партии. Нет смысла описывать, что это был за субстрат из маразматичных стариков, хозяев жизни и палачей, перемешанный затёртыми истрёпанными лицами деятелей культуры и спорта. И вот я должна была влиться в этот поток, а меня мутило, тошнило от них. Это сначала ты готова сделать всё, пойти на любое унижение, сломать себя ради главной цели. Ты готовишься, учишь роль, начинаешь потихоньку верить в это, а как доходит до дела, так трудно сделать даже самый малый шаг вперёд. И я заставляла себя, не могла, откладывала на потом, ссылалась на занятость, отписывалась, что помню, не забыла, но мне надо выкроить время.
Со временем и правда было туго, вторая фаза была завершена, как я и предсказывала, умерли все. После публикации промежуточных результатов, СМИ запестрили снова статьями и сюжетами про «доктора Смерть», моё имя не называлось, но всем было понятно, о ком идёт речь. За этим следила Марина, по моей просьбе, раз в неделю погружая меня в этот смрад лживых обвинений и клеветы, я так и не поняла, в чём разница между обвинением и клеветой, а Дамир видел большую разницу, собирая материалы для суда. Он от моего имени подавал жалобы, заявления, которые умирали в колодце судебной канцелярии. Их регистрировали, присваивали номера, как положено, и на этом всё, ни отказа, ни движения.
Сегодня приходил ко мне сотрудник администрации, какой не назвал, но по понтам было видно, что с самого верха. Он вежливо поговорил со мной, выслушал мои объяснения о занятости, кивал, соглашался, вздыхал, но в конце разговора неприятно улыбнулся и сказал, что у меня осталась одна неделя или проект закроют. Не понимаю, зачем я им нужна?
Намёк был понят, вечером мы собрались на семейный совет: я, мама, Серёжа и Дамир. Я вместе с Дамиром заполнила заявления, подгрузила их на Госуслугах, подать заявку на вступление в партию нужно было именно оттуда. Оставалось лишь нажать кнопку подписать и всё, заявление было бы успешно зарегистрировано и отправлено, но я медлила, не решалась.
Мама и Серёжа не настаивали, они считали, что я должна сама принять решение, и проект здесь не причём. А я спорила, доказывала, что от моего решения зависят жизни наших пациентов, может и
