диагностики. Нет веры во врачей, нет веры ни в кого – это выгодно государству, так можно снять с себя ответственность, переложить на больных, экспериментировать, опробовать новое или сокращать расходы, корректируя таким образом численность населения.
Получается какое-то людоедство. По мне, вполне обычное людоедство, примитивное и убогое. ЯЯ читала в старых книгах о врачах, об отношении к ним, в те времена, когда их уважали, когда врач был чуть ли не единственным образованным человеком в сотнях вёрст, уважаемым человеком, как и учитель. Мне видится это таким наивным и глупым, уровень доверия как священнику, из-за необразованности, дремучести и мракобесного страха перед неизвестным. Этот страх никуда не делся, он живёт внутри нас, я вижу это по здоровым людям и больным, вижу его в их лицах, в суетливом взгляде, нервных жестах, когда они встречаются с нами, с врачами. Вижу этот страх и во врачах, которые те же люди, зачастую роботы, выполняющие сложный алгоритм, который с каждым десятилетием становится всё проще. Страх перед неизвестным, древний, мракобесный ужас перед грозой, молнией или вздохами земли жив внутри нас, просто он переродился, стал иным. Теперь никто не падет в ниц перед ударом молнии в дерево, никто не бьёт лбом об пол заслышав раскаты грома, все стали образованные и ещё более трусливыми. Выкидывая перед собой все знания, которые успели нахватать, запомнить, переврать, перемешать в плотный субстрат из общественного мнения, опыта предков из высших достижений медицины, они защищаются им, наивно полагая, что сидящий напротив человек с бейджем и в белом халате знает больше. Уровень доступа к информации определяет, решает. Заблуждение, воспитанное и укоренённое, забетонированное в мозгах обывателей, что в сети есть вся информация, что можно самостоятельно до всего дойти. Уровень диагностики достиг таких высот, что, просто сдав свои жидкости на анализ, можно узнать о себе всё, обширная практика неинвазивных или малоинвазивных вмешательств, новые технологии, новые продукты, рост продаж. Всё подготовлено, встроено, опробовано годами, десятилетиями и работает или не работает, как повезёт. Это так кажется, что медицина шагнула далеко вперёд, что светлое будущее не за горами и скоро по капельке крови в бытовом нанопорном секвенаторе можно будет строить свой план лечения, план жизни без болезней, без старости. Но любой, даже самый тщедушный вирус ломает эту радужную картину мира, как это было давным-давно и продолжается до сих пор, когда это выгодно власти
Я много раз объясняла Оле, маме, что это иллюзия, что вы можете узнать только то, что вам разрешено знать. Так устроены все открытые ресурсы, где выкладываются статьи, видеоматериалы и прочий контент, пододвигающий вас к вере в новые технологии, дающий нужную картинку, чтобы вы поверили, чтобы вы почувствовали себя специалистом, ну или хотя бы знатоком. Меня понял Дамир, рассказав, что то же самое происходит и в его сфере. Открытость информационного пространства эволюционирует в обратную сторону, но это не деградация, а тоже развитие, просто вектор поменяли. Я это поняла после того, как получила доступ к материалам немецкого института, стала сравнивать, искать подобное и не находила. Даже в нашем научном центре, где, казалось бы, собрались учёные, опытные, образованные, даже здесь я слышу наивные мечты, рассуждения о прорыве в медицине, и всё чаще в пример ставят наш проект, мой проект, не понимая, что это такое же гадание, случайность, как и у древних, подмечавших, не сразу, что убило пациента, а что нет. Всё новое –¬ это гадание, получится или нет, а супертехнологии, синтез молекул и прочее –¬¬ это отработка навыка, того, что и так уже знаешь и умеешь, как ремесленник набирается опыта в процессе работы.
Мне плохо, очень плохо. Я боюсь… себя… ведь точно сделаю что-то не то, скажу не так, испорчу! Зачем они потащили меня на эту конференцию к небожителям? У меня слишком много вопросов к ним, слишком много!
Послезавтра едем, накрашенные и напомаженные, как на смотрины в древности. Будем себя продавать. Перечитала всю муть, что написала в этом драфте, стало ещё хуже. Хочу сбежать, спрятаться, от всех, навсегда. От себя подальше. Снова хочу простой и понятной жизни.
Мы ехали долго, я уснула по дороге, и снилась мне такая чушь, что и описывать не хочется. Зато, что удивительно, я проснулась бодрая и чуть раздражённая, такая весёлая раздражительность, которая никогда не заканчивается хорошо. Очень хотелось сделать какую-нибудь гадость. Серёжа неверно понял моё оживление, обрадовался, а зря! Я знала, что хотела сказать, и, почему-то была уверена, что смогу всё высказать им в лицо. Не зря же я готовила папки с документами, с нашими отклонёнными запросами из хосписа на рабочие препараты? Не зря! Всё закончилось много часов назад, мы уже дома, а меня до сих пор трясёт от бешеной лихорадки, спать не могу, хочу скорее всё записать, завтра не захочу, испугаюсь!
Не так долго мы ехали, как потом ждали начала. Проверки, вопросы, сканирование, потом опять вопросы, хорошо ещё, что не заставили раздеваться, не устроили полный досмотр. В этом и есть лучшее применение прогресса и развитие высоких технологий – можно больше не унижать человека публично, просканировал рентгеном, увидел всё, что хотел и даже больше. Это всё не важно, меня больше поразил сам комплекс Сити, уже не новый, безумные башни, в которых трудились тысячи муравьёв.
После того, как нас проверили, удостоверились, что в моей папке нет никакого оружия, взрывчатки или вредоносного порошка, одни бумаги, нас посадили в автобус с зеркальными стёклами и повезли «в неизвестном направлении». Конечно же, я знала, где будет основное мероприятие, и тем сильнее было моё удивление, когда мы приехали в Сити. В автобусе охраны было в два раза больше, чем пассажиров, нас везли, как ВИП-заключённых или шпионов на обмен. Так думали и охранники, давно не встречала таких морд, очень тупых и свирепых, такие ребята, не задумываясь, отрежут голову любому, дай только приказ.
Чем ближе мы подъезжали к главному «инновационному центру», тем острее я чувствовала приступы тошноты. Очень хотелось пить, всю воду и конфеты, что я взяла с собой, отобрали, обещав отдать в конце мероприятия. Меня мутило, наверное, укачало, я сильно нервничала. Как закрою глаза, так вижу Изумрудный город и начинает тошнить, галлюцинации стали настолько сильными, что я расслышала вдали утробное «ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!» Я сильно побледнела, стало стягивать кожу на лице, а по голове бегали мерзкие мурашки. Все с тревогой смотрели на меня, кроме охранников, они ничего и не заметили, а я глупо отшучивалась, что я за врача, сама справлюсь.
От нашего научного центра откомандировали восемь человек, всех руководителей лабораторий и меня. Выступать в основном должны были директора фармгиганта, а мы так, на подтанцовке. План нам прислали за неделю, с приказом выучить роли и не ломать регламента, так как будет прямая трансляция. Вождь нации полюбил снова эти виды общения с народом, уходя в сотый раз по одному и тому же кругу публичного бичевания высоких чинов на потеху глубинному народу. Я возмущалась, для кого это всё, а Серёжа меня убеждал, что это работает, древний и желанный аттракцион.
На месте нас опять проверили, меня отвели в отдельную комнату, где женщина с мраморным лицом, всё же ощупала мои ноги, сунула руку в перчатках в промежность, как я угадала надеть брючный костюм, а то бы не подумав, врезала бы ей между глаз. Пока она лапала меня, я примерялась, как свалить её с ног, если будет невмоготу. Всё было у меня на лице, и она, кивнув напарнице, показала силу, резко вывернув руку назад, желая якобы проверить спину. Я ждала этого, ничему новому они не учатся, и не далась, резко дёрнув рукой к себе. Жаль, что она не упала. Её напарница вскочила, мы уставились друг на друга, и не знаю, чем бы всё закончилось, но, судя по всему, по камерам увидели, что назревает, и в комнату вошёл подполковник и вывел меня к остальным.
Я не успела и словом обмолвиться с Серёжей, как нас потолкали по коридорам куда-то наверх, как отару послушных овец. Меня опять стало качать, хотелось пить до боли в горле, как будто кровь стекала по пищеводу в желудок и разъедала его. Серёжа взял меня под руку, стало легче, но мутило ужасно.
Не помню, как из этих безликих коридоров мы очнулись в залитом ярким светом зале. Я невольно вскрикнула от ужаса, мой коматозный кошмар вернулся и стал реальностью – это был тот самый зал или его двойник, что я видела тогда из зеркал, следя за своим отражением. Много золота, до тошноты роскошно и безвкусно, и как ЭТО могло оказаться в ЦЕНТРЕ ПЕРЕДОВОЙ НАУКИ? Софиты и прожекторы слепили, от золота и мрамора тошнило. Как-то села, Серёжа нашёл для меня воды, и я пила стакан за стаканом, готовая сбежать отсюда, только предложите, выпустите меня отсюда!
Я плохо стала видеть, что-то случилось со зрением, наверное, от яркого света и волнения. Столы были собраны в большой круг, главные места оказались напротив нас. Я и Серёжа сидели в первом ряду, остальные наши сзади. Смешно было то, что наши как бы партнёры сидели ближе к небожителям, далеко от нас. Странная получается совместная работа, а Серёжа сказал, что так даже лучше, всем будет понятно, кто и что делает. Не согласна. Не всем, а очень малому числу людей, которые хотят знать или думать. Да и кто сказал, что режиссёр трансляции покажет всю панораму, а не станет секторами монтировать дискуссию, сливая всех в единый коллектив? Мы же все должны быть едины, МЫ – «Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!». Решила больше не думать, а то точно вырвет прямо здесь. Я стала разглядывать стакан, краем глаза выхватывая знакомые по беспощадной телевизионной картинке лица министров, приближённых, депутатов и прочих ЛЮДЕЙ. И как мы, жалкие рабы, затесались в эту величественную компанию? Не иначе ради смеха или нас потом ритуально сожрут, что более вероятно.
И начался театр, не то пародия, не то абсурд. Ввели главного и его свиту, усадили. Зал грянул в овациях, не хватало криков «УРА!» и колокольного звона. В этой вакханалии я следила за лицом лидера нации, как он нехотя принимает это поклонение, и как оно начинает досаждать ему. Зрение вернулось, но странно, будто бы кто-то дал мне театральный бинокль. Я отлично видела его лицо, изрезанное и обколотое сотнями косметологов, потерявшее даже видимость живого прежнего человека, а кто помнил, как он выглядел раньше? Остались одни глаза, рот открывался, как у куклы-робота, по команде принимая нужную форму усмешки или плотно сжатых губ, какая поступит команда. А глаза живые, настоящие. Их невозможно подделать. Глаза зверя, жадного, властного и злого, довольного своей властью и уставшего. Возможно, будь я другим человеком, то смогла бы пожалеть его, но он бы точно не простил бы никому этой добросердечной жалости.
Что было дальше, я помню очень плохо, от заставки, голосов ведущего конференции и его помощниц, выступлений больших людей в голове шумело так, что я готова была отключиться в любой момент. Так и произошло, не сразу, точно помню, что в обморок я упала не сразу, успела пробить свои вопросы, выбить решение. Серёжа рассказывал, что я даже кричала на
