Я сказал, что приезжий, что уже третий год в общаге живу на Ломоносовском проспекте.
- А родина твоя где? - с любопытством смотрел на меня и улыбался Свирежев. - Где родители живут, и кто они? Расскажи в двух словах: мне интересно.
- Родина моя - Тула, - быстро назвал тогда я приблизительный адрес, не желая выдавать своего глухого провинциального происхождения. - А родители… родители мои самые что ни наесть простые русские люди, выходцы из крестьян. И, соответственно, должности занимают самые скромные, низкооплачиваемые.
- А ты из самой Тулы, Саш, или из области? - не унимался Свирежев. - У меня просто в Тульской области дальние родственники живут, - вот поэтому я так подробно и допытываюсь: вдруг мы раньше с тобой там, сами того не ведая, пересекались…
Делать было нечего: пришлось называть точный адрес, выдавать себя.
- Я из области, Юрий Михайлович. Из деревни Каменка Богородицкого района, что на юге от Тулы находится, в 70 км от неё по трассе Москва-Воронеж, если знаете.
- Так что же, ты деревенский что ли?! - продолжая приветливо улыбаться, вытаращился на меня Учитель. - Ты из глухой деревни на мехмат поступил?!
- Нет, не совсем так, - смущённо пояснил я, краснея. - В 1961 году, когда мне было три годика, отца сократили с шахты, он у меня шахтёром был, точнее - подземным электриком, и наша семья переехала в Богородицк на ПМЖ. Поэтому-то Каменку, родину свою малую, я практически совсем не помню. Так, отдельные моменты, когда несколько раз на лето к бабушке туда потом приезжал… Но в 64-м году оттуда увезли и бабушку, деревня окончательно вымерла, бурьяном и лебедой поросла. Связь с ней была потеряна. Навсегда. И родиной моей с той поры стал уже Богородицк. Там я и провёл своё детство и отрочество; там же в средней школе учился, взрослел, ума и знаний набирался, сил. Оттуда и в Университет поступил - не из деревни, не думайте, - ещё больше нервничая и краснея, добавил я под конец, чуть-чуть стыдясь отчего-то своего недавнего деревенского прошлого.
Свирежев это заметил, такое моё смущение и красноту, - и сразу же бросился меня утешать.
- Не надо смущаться, Сань, ты чего?! - перестань! И не надо стыдиться своих родителей и корней: последнее это дело! Я вот тоже провинциал: в Москву из Владимира в 55-м году приехал. И ничего, как видишь, живой и здоровый, и даже в меру упитанный. И выучился, и кое-чего тут за 22 года добился - не меньшего коренных москвичей. И ты всего чего захочешь - добьёшься: не переживай. Духом только не падай и не комплексуй, не унижайся и не раболепствуй перед местной кичливой братвой - не трать понапрасну силы и веру. Тогда на любую научную вершину вскарабкаешься, запомни мои слова, любую задачу и проблему решишь, если в себя самого как в Господа свято верить будешь. У нас в Академии наук СССР, да будет тебе известно, процентов восемьдесят её членов во главе с президентом академиком А.П.Александровым - глубокие провинциалы. А некоторые, как и ты, - бывшие деревенские жители… В общем, я беру тебя к себе. Точка. Только пойдём на кафедру и заполним с тобой анкету, оформим наш договор официально - чтобы комар носа не подточил…
6
Так вот и стал я осенью 1977 года учеником Свирежева Юрия Михайловича с Божией помощью и подсказкой, три студенческих года был под его постоянной опекою и крылом - и не ведал горя. Честное слово! Клянусь! Ходил к нему на спецкурсы и семинары прилежно, старательно выполнял его поручения, писал под его руководством курсовые и дипломную работу, практиковался полгода. Хотя уже под конец 3-го курса понял, что математические модели в биологии и генетике не близки мне и не станут моим призванием, научной стезёй: не задевали они моё сердце ни сколечко, не воспламеняли мозг, не грели душу и всё остальное, что называется сущностью или естеством человека. Не относился я к этой отрасли естествознания сколько-нибудь серьёзно - ни тогда, ни теперь. Увы. Не в обиду это всё говорится моему дорогому Учителю, и, уж тем более, не в укор ему: сам-то он в это дело свято верил, этим дышал и жил, отдавал все силы… А я, его ученик, - нет. И чем дальше - тем больше.
Уже в Университете, знаете, мне казалось какой-то взрослой и престранной забавой, баловством и гордыней ума описывать дифференциальными уравнениями - и обыкновенными, с одной переменной, и с частными производными, когда переменных много, - фауну и флору Земли, живую природу то есть. А в целом, условными символами и знаками, бездушными и холодными, пытаться описать на бумаге саму матушку-Жизнь! Это с её-то страстями, порывами и внутренним напряжением, всегдашней загадочностью, хаотичностью ежедневной и турбулентностью, метафизичностью, многогранностью и иррациональностью, без-конечностью во всех смыслах, гипотезах и значениях и трансцендентностью, экзистенциальностью и непредсказуемостью, регулярными социальными взрывами и форс-мажорами, катастрофами и катаклизмами, наконец, которым несть числа! И никогда не будет! - надеяться нечего! Потому что земная разумная Жизнь - это всецело Божье Создание и Творение, Божий Необъятный и Необъяснимый Промысел, Святой Испытательный Полигон, Ему Одному, Всеблагому Отцу-Вседержителю нашему, доступный, ведомый и подвластный. И негоже, и неправильно, и даже грешно и кощунственно по-настоящему верующему человеку лезть туда, на Небесную Природную Кухню, - с его-то куриными человеческими мозгами и хилой душонкой, немощной и чуть живой.
Поэтому-то я даже и к своему диплому не относился серьёзно («Математическая модель роста дерева как элемента лесного биоценоза»). Хотя написал туда около сотни различных уравнений - дифференциальных и интегральных, и всяких иных. Гонял программы на ЭВМ - для вида больше, для галочки, для отчёта руководству кафедры и факультета, не для души, хорошо понимая всю пустоту и ненужность написанных мною программ, формул и алгоритмов… А уж когда оперился в научном и человеческом плане и возмужал, - математические прогностические и иные модели в биологии и генетике у меня и вовсе вызывали одну лишь саркастическую ухмылку. И это самое мягкое и самое корректное определение, какое я могу всему этому учёному чудачеству дать…
7
Диплом, однако ж, дипломом, сарказм - сарказмом, неверие - неверием, - но сам-то Юрий Михайлович мне очень и очень нравился. Как человек, а не как учёный муж, не как генетик. Как учёного я его по сути и не знал совсем, или знал плохо - поверхностно: одни лишь решённые им задачи и написанные монографии и статьи. А как он всё это делал? - я в подробности не вдавался и не вникал: не интересно было… По этой причине я и не могу теперь оценить адекватно и по достоинству его истинный вклад в науку. Об этом пусть лучше рассказывают его соратники и коллеги по лаборатории экологии - Д.О.Логофет, В.П.Пасеков, В.Н.Разжевайкин, Д.А.Саранча, А.М.Тарко и другие учёные товарищи, с кем он добрый десяток лет бок о бок трудился, писал научные статьи и книги. Что они теперь и делают, к чести их: славят своего бывшего руководителя на все лады, много и хорошо о нём - именно как об учёном - пишут. Молодцы! Правильно! Так и надо! - всякому смертному должное воздавать!
Я же Свирежева знал больше как человека, Патриота и Гражданина своей страны, Учителя с большой буквы, Наставника молодёжи и Просветителя. Видел на протяжении трёх студенческих лет, как он старательно семинары и спецкурсы вёл у нас на мехмате, как доверительно и подолгу общался с нами, студентами, как за каждого из нас страстно боролся и отвечал перед руководством кафедры. У него было железное правило: если уж взял заботу о человеке - борись за него до конца, чего бы тебе это ни стоило. И он ему неукоснительно следовал. Всегда! Даже если его ученик и никудышным был - не старался и не учился, не проявлял огня, желания и способностей.
Хорошо помню, к примеру, такой показательный случай, что в голову крепко засел. Мой сокурсник и товарищ по кафедре, что тоже у Свирежева в учениках ходил: не стану называть его фамилию, чтобы не дискредитировать уважаемого человека, каким он стал теперь, многого добившись на чиновном поприще, - так вот в середине третьего курса он откровенно заявил Учителю, что, дескать, разочаровался в теоретической математике полностью и не хочет больше ей заниматься: опостылела она ему, осточертела. А поскольку куда идти, он не знает, не определился пока, - он и решил доучиться до конца и получить диплом. А там, дескать, видно будет, чем заниматься и куда грести: жизнь подскажет.
Юрий Михайлович спокойно выслушал ученика - и даже и лицом не поменялся, продолжая ласково и по-отечески улыбаться по обыкновению. Дымя сигаретою, он лишь сказал ему тогда озорно, что это, дескать, его личное дело - выстраивать свою судьбу по внутренним лекалам и зову сердечному, - и чинить препятствий, разумеется, он ему здесь не станет. Зачем? Главное, добавил он, смеясь, чтобы не разочароваться потом, не попасть впросак и не пойти на попятную. А так - думай, мол, дружок дорогой, ищи себя, везде попробуй и испытай, определись и встань твёрдо на ноги. Кто тебя здесь осудит и кто против пойдёт? Он, Свирежев Юрий Михайлович, этого делать не станет точно. Ведь на то, дескать, и дадены человеку молодые вольные годы - чтобы в жизни правильно сориентироваться и определиться. А на что же ещё?… Вообще же, главным свирежевским девизом в труде и в быту были простые, но верные до боли слова: учёным можешь ты не быть, но Человеком быть обязан. Ему он и нас учил, и сам всегда твёрдо следовал.
Открывшего же ему душу парня он после этого перестал заданиями нагружать, от курсовых и диплома полностью освободил, от иной-какой мутотени: дипломом у того студента-отказника стала ранняя неопубликованная работа самого Юрия Михайловича, перелопаченная чуть-чуть и адаптированная. А также он ставил ему автоматом зачёты по всем обязательным спецкурсам, не принимая у него их, не мучая человека придирками. Со стороны мне даже казалось порой, что он того паренька ещё больше зауважал - после такого его признания и откровения, больше похожих на исповедь.
Да и самому мне, рабу Божьему Александру, Учитель несколько раз реально помог, горой за меня вступился, от больших неприятностей и хлопот избавил, - но про то я писать не стану, уж извините. Это - глубоко личное, не показное, что касалось лишь нас двоих. И пусть оно так и останется между нами. Господь-Вседержитель, надеюсь, про это всё знает и помнит, и кому надо и сколько надо воздаст. А это - главное…
8
Мы, студенты, очень любили своего Учителя - без кривляния и лукавства про то скажу! С удовольствием с ним всегда встречались и общались на факультете, без нервозности и напряга ездили к нему в лабораторию на улицу Вавилова, не страшились экзамены ему сдавать, получать зачёты. Потому что он по натуре был ЛИБЕРАЛ, не по названию, и был человеколюбив и нежен до крайности - никогда никого не валил на экзаменах, не третировал, подозрительностью не унижал, двоек принципиально не ставил, не напрягал утомительными пересдачами и потерей стипендий: это было для него табу, нонсенс. Он нас, своих студентов, любил и ценил, и очень дорожил нами.
До сих пор очень хорошо помню и внутренне умиляюсь от такой, например, показательной и характерной картины, как в перерывах каких-нибудь семинаров
