мировоззрением идиотским, псевдо-христианским, с таким менталитетом и психологией…
122
Разговор наш на том и закончился, длительной паузой обернувшись и тишиной, которую нарушали лишь крутившиеся возле нас воробьи своим писком, да проезжавшие мимо машины. Валерка устал рассказывать, а я - слушать… Да и времени было много уже: часы ровно двенадцать показывали, полдень то есть. Солнце поднялось высоко-высоко и замерло в зените как вкопанное. От этого на улице установилась жара, прямо-таки пекло настоящее; было очень душно. Нам, не спавшим ночь, страшно вдруг захотелось спать. Пиво «Балтика», которого мы уже по четыре бутылочки осушили, это наше сонное состояние многократно усиливало…
- Ну что, Валер, - сказал я тогда напарнику напоследок, глаза слезящиеся ладонями растирая. - Спасибо тебе огромное за рассказы твои, которые мне было крайне-интересно слушать всегда и которые мне, провинциалу, на многое глаза открыли. Честное слово, не вру и не преувеличиваю… И за дежурства наши совместные отдельное спасибо и низкий поклон: я их тоже надолго запомню, как и тебя самого. Короче, спасибо тебе за всё, повторю ещё раз, огромное человеческое спасибо... А теперь надо спать идти: я еле на ногах стою, устал за ночь. Да и тебе отдохнуть и отоспаться надо, перед дорожкою сил набраться, вещички свои собрать. Дело-то это хлопотное: по себе знаю.
Мы собрали с ним пустые бутылки молча, отнесли их в урну возле метро, закурили и не спеша направились по направлению к Большой Филёвской улице, по дороге не проронив не слова, совсем уже оба осоловевшие от усталости и от жары, от полуденного солнца знойного, словно сбесившегося в тот день. На углу Большой Филёвской и Барклая остановились ещё разок на минуточку, обнялись напоследок, крепко пожали друг другу руки, пожелали удачи и всяческих благ - и разошлись по домам. Валерка неторопливым шагом пошёл к себе на Новозаводскую улицу, а я к себе на квартиру, которая была недалёко. И больше я напарника своего не видел с тех пор и ничего про него не слышал…
123
После его увольнения я ещё полгодика прожил и проработал в Москве, до Нового 1998 года включительно. А потом рассчитался и уехал к себе на родину в Гусь-Хрустальный - поближе к дому, к семье. От Москвы я сильно устал, признаюсь честно: надоело мне тут по чужим углам да по временным работам слоняться. Тишины захотелось, покоя, размеренной провинциальной жизни, надёжной, правильной и осмысленной, к которой я с детства привык, которая меня вполне устаивала.
Ещё скажу, что после ухода Валерки мне дали другого напарника - 55-летнего неопрятного рязанца, бывшего слесаря-сантехника из ЖЭКа, жадного, мелочного и тупого мужлана. Откровенного провинциала, понимай, этакого неотёсанного деревенского хама, которого с интеллигентным и умным москвичом-Валеркой и близко было сравнить и поставить нельзя, с которым ни о жизни уже было не поговорить, ни о смерти тем более. Который, к тому же, мне категорически не понравился как человек! - только бесил и раздражал всю дорогу, всё “против шерсти” делал. Я с ним две смены всего и выдержал-то, после чего попросил бригадира перевести меня на другие ворота, от греха. Что он и сделал: спасибо ему… Там мне было полегче в психологическом плане: новый напарник не сильно меня доставал. Поэтому-то и проработал я с ним до конца, до Нового года то есть; после чего я с Горбушки уволился, точку в столичной жизни поставил. А может и восклицательный знак!...
124
Но учёного Валерку почему-то не забывал, раз за разом его вспоминал и задавался вопросом: где он теперь? и как там, в Германии своей, устроился? Не тяжело ли, не муторно ли парню в чужой-то стране и с чужими людьми, сильно от нас отличающимися? Болела, словом, за него душа, как за брата или сына родного - так он мне отчего-то понравился, горемычный, запал в душу. И долго оттуда не вылезал. А почему? - не знаю… Всё время, короче, пока я жил и работал в Москве, я про него непрестанно думал, над его ночными рассказами - в особенности. Вспоминал их - и удивлялся: ну отчего, отчего так Россия наша глупо и пошло устроена, в самом-то деле? Почему такие хорошие и грамотные пареньки, трудолюбивые и совестливые, как мой Валерка, патриоты своей страны, матушки-России, - почему они не выдерживают в итоге российского социального гнёта и прессинга, и отсюда на Запад очумело бегут, едва-едва оперившись? После чего силы, знания, энергию и талант отдают туда, там корни свои пускают, стараются изо всех сил на благо старушки-Европы, а не на процветание своей Родины?… Оттого-то она, Европа, так возвышается над Русью и русскими уже столько веков, так над нами смеётся и презирает… А как не презирать-то?! как?! - если здесь у нас остаётся одно “дерьмо” действительно, одни отбросы человеческие, или опарыши, которым - копейка цена, с которыми кашу не сваришь; от которых только вред и убытки одни - правильно мой друг говорил - и ни какой пользы. И чего удивляться тогда, что там, на Западе так хорошо и сытно, и культурно живут; а мы такие нищие и необустроенные. Кто будет обустраивать-то нас, кто?! - если мы вроде как Богом забытые или вообще проклятые…
125
Подобные вопросы мучили меня долго, пока, повторюсь, я не покинул Москву, и память о напарнике после этого меня уже не так сильно тревожила и бередила душу. Но покуда я ещё не уехал навсегда из столицы, я твёрдо для себя решил, зарок даже дал, что когда вернусь обратно домой, обязательно расскажу про своего Валерку и его ночные беседы и разговоры со мной одному нашему учёному мужику, писателю и журналисту местному, редактору нашей районной газеты. Его я неплохо знаю через родителей; знаю, что он давно уже у нас живёт и всё книжки мудрёные про Владимирско-Суздальский край пишет, про его историю и людей, обычаи и традиции. Вот я и загадал для себя: приеду, разыщу и расскажу ему всё в подробностях, что мне Валерка про столичную “райскую” жизнь говорил, про порядки диковинные и непотребные, что творятся, оказывается, в нашей российской науке и космосе.
Про саму-то науку я, разумеется, ничего не понял и не запомнил, про тематику института и всё остальное, заумное и специальное. Куда мне, с моими-то куриными мозгами и средним образованием, до высоких научных тем. Я даже и полного названия Валеркиного учреждения не запомнил. Только первые три буквы всего - НИИ.
Зато я отлично запомнил психологические портреты сотрудников его отдела - всех до единого! А это, как я понимаю, абсолютно уверен в том, во сто крат для народа нашего невежественного и затюканного важней и нужней, который про науку-то и из книжек учёных прочтёт, в случае чего, если такое желание вдруг возникнет... А вот про самих обитателей советских научно-исследовательских гнёзд, наших космических инженеров и конструкторов так называемых, в журналах и книжках правду навряд ли когда напишут писатели и журналисты: сор из избы из них навряд ли кому захочется выносить, чернить учёное сообщество. По головке за это редакторы и критики не погладят. Это уж как водится, как пить дать.
Вот я и попрошу нашего местного светоча-грамотея быть в этом священном деле первопроходцем: осмелиться, выдохнуть глубоко - и попробовать народу глаза открыть: рассказать всю голую правду про советское время. Славы себе этим подвижничеством добыть, а может статься - и денежек тоже. Пусть наберётся мужества, мужик, и сначала выслушает, а потом и законспектирует мой предельно-честный рассказ на бумаге, дома оформит его покрасивей и поярче литературным слогом, как он умеет это, на что его сподобил сам Господь; ну а потом и издать попробует отдельной книжкой.
А что?! А почему нет?! Уверен, что книжица эта, если она выйдет когда, если получится, - понравится и заинтересует многих. Пусть наши граждане, прочитав её, подумают и решат: стоит ли им сожалеть и кручиниться без конца о славном советском времени, канувшем теперь в Лету? И стоит ли нам, славянам-русичам, быть такими уж безмерно-мягкими и пушистыми? щёки всем подряд подставлять, как попы-дармоеды учат? Умно ли, правильно ли вечно заботиться и держать рядом с собой всю эту праздную и никчёмную, пустую, ленивую и бездарную, но до ужаса наглую и прожорливую нечисть и рвань, нацменов так называемых, от которой одни проблемы и убытки, и геморрои на заднице?
Книжку, если она когда-нибудь напишется, разумеется, если увидит свет, попрошу озаглавить «Мёртвые души - 2». Всенепременно! - так я себе загадал, на чём и стоять намерен! Это будет единственное моё, но обязательное к нему, предполагаемому автору книги, условие. Потому что это нелестное и нелицеприятное, в целом, название вроде как сам Валерка придумал, рассказывая мне про Гоголя и его писательскую и человеческую судьбу в последнее наше дежурство. Вот мне и кажется, что придумка напарника лучше всего подойдёт в качестве заголовка будущей правдивой и полемически-острой повести. Или большого рассказа - пусть так, - в котором речь пойдёт о бывших учёных товарищах и коллегах моего московского сослуживца-друга, сотрудников его крутого космического НИИ…
<1999-2000 годы; 2018 год>
