масштаба пример. А теперь приведу и другой, помельче и попроще - уже из собственной жизни. Так вот, у меня есть жена Маша, с которой мы ещё в школе вместе учились и за одной партой сидели с 6-го и по 10-ый класс. Вместе школу заканчивали, аттестат получали на руки, поступили потом в институт, в родной МИРЭА оба, и там же и поженились на первом курсе, стали мужем и женой. Машу я знал давно: её родители работали на заводе Хруничева, как и мои, и получили квартиру по очереди от предприятия в нашем доме и нашем же подъезде. Такую же как и у нас двушку. Только они жили на четвёртом, а мы на втором этаже. Поэтому-то мы с ней были знакомы и дружили с детских лет: я её и её семью хорошо знаю. Отец у них, правда, умер рано, когда Машке моей исполнилось 11 лет. Их с братом потом одна мать воспитывала, моя тёща. Старший брат её, когда женился, ушёл к жене. И они несколько лет вдвоём проживали. Ну а уж когда мы с Машею поженились, я переехал к ней на четвёртый этаж. Так что можно сказать, что и не уезжал от родителей, с которыми мы и теперь ежедневно видимся, которые не вылезают от нас, внучку нам помогают воспитывать, нашу Оленьку.
- Но это не главное в моём рассказе. Главное только теперь начинается, слушай. У моей Машутки, признаюсь тебе, открою нашу семейную тайну, коли уж пошёл такой разговор откровенный и доверительный, были проблемы с гинекологией с юных лет, с начала менструального цикла по сути, из-за которых она, бедная, всё по больницам и поликлиникам бегала с 15-летнего возраста, где её вечно футболили и унижали тамошние специалисты-гинекологи, гоняли по кругу без толку, процедуры разные идиотские назначали, исследования-проверки, которые, как потом выяснялось, были там никому не нужны - вообще! - которые врачи и не смотрели-то на приёмах, не проверяли и не изучали. Почему такое происходило? - понятно теперь, по прошествии времени. Потому что моя Маша скромной и тихой всегда была, не требовательной, не брехучей, и потому что никакого блата у неё никогда не было, мохнатой лапы, связей. Да и лишних денег - тоже: ну какие деньги у её несчастной матушки, в одиночку поднимавшей сына и дочь, на двух работах вечно трудившейся за копейки, питавшейся всухомятку… А там, в гинекологии этой проклятой, если б ты только знал, Витёк, при коммунистах в 80-е годы одни нацменки в наших столичных клиниках работали как на подбор, армянки и еврейки как правило, которые бесконтрольно и безнаказанно правили бал, проворачивали делишки, у которых одни левые заработки были на уме и на языке, взятки, подарки и подношения; которые, что существенно, “бесплатно” и пальцем шевелить для нищеты не хотели, да ещё и гадили в отместку, твари.
- Вот и ей гадили постоянно, скромной и бедной Машке моей, можно даже сказать - издевались: заставляли посещать их, бездарей, чуть ли не каждый день и часами просиживать в душных очередях за всякой ерундой и мелочью, бесконечные анализы собирать целыми месяцами, которые потом, при ней же прямо, выбрасывались в корзину; заставляли рисовать ненужные графики, схемы, температуру регулярно мерить в ночные и утренние часы - кому это всё нужно было! Но, главное, на проблемы с весом они, врачи эти наши долбанные и коррумпированные, ей вечно пеняли - самое выгодное прикрытие собственной бездарности и никчёмности, самое надёжное из всех. И когда 50 кг весила в школе - “было плохо” по их словам, и 60 кг, и 70. «Срочно худейте, голубушка, - зевая, говорили ей. - Иначе мы Вас не вылечим, уж извините»… Сказали бы честно, признались по совести, как на духу, что не лечится её дисфункция, как теперь уже ясно; что, мол, успокойтесь, гражданочка, не мучьте себя понапрасну пустой беготнёй, суетой, маетой, поберегите здоровье и силы. Объяснили бы доходчиво, на пальцах, как и какие принимать лекарства, гормоны так называемые, чтобы поддерживать нормальный менструальный цикл и избегать лишних чисток и кровотечений… Так нет же, не объясняли и не признавались в собственном врачебном бессилии - вот что горше-то, обиднее и подлее всего: всё гениев медицины из себя корчили и подарков и денег ждали, твари! А когда подарков не видели на столе - начинали беситься прямо-таки и стращать её: пророчили ужасный скорый конец, диагнозы самые жуткие предрекали. Ну не суки они после этого были, а?! Скоты бессовестные, подлые и продажные!… В общем, погоняли мою бедную жёнушку в молодые годы по всем наличествующим кругам медицинского советского ада, поиздевались над ней вволю упыри в белых халатах, бессистемно попоили гормонами дешёвыми, очень для здоровья опасными, от которых быстро садятся печень и сердце у всех, почки те же; да ещё и многочисленными “чистками” помучили, абортами по сути. Одна такая “чистка” особенно ей запомнилась, про которую она мне после не выдержала - и всё рассказала, излила ноющую душу свою.
- Произошло это в конце 80-х годов, сразу же после её родов и рождения нашей дочурки Оли. Тогда жена опять попала в больницу с очередным обильным кровотечением. И сама заведующая отделением, холёная упитанная еврейка бальзаковского возраста, взялась ей операцию делать. Других врачей, попроще и поскромней, и подушевнее - главное, тогда почему-то не оказалось на месте… А заведующая та, по всему видать, к обязательной наличной предоплате привыкла от пациенток: чтобы её работу, значит, заранее все оплачивали. А кто не платил по каким-то причинам, тот становился её личным кровным врагом, заставлявшим-де её, такую-то матрону важную и образованную, ядрёна мать, работать “бесплатно”, по нескольку часов кряду у операционного стола стоять. Как к врагам она к ним в точности и относилась…
117
- Вот моя простодушная Маша и попала в такие враги, хотя она всегда перед выпиской лечивших её врачей обязательно благодарила: цветами, коробками конфет, словами добрыми, искренними. Ну а чем же ещё-то?! чего другого-то она могла им дать и сделать?! Для неё и коробка конфет была дорогим удовольствием, которые она сам отродясь не ела... Но чтобы деньги кому-то совать, да ещё и заранее, давать взятки, то есть, - нет, таких крамольных мыслей у нас с ней, молодых людей, привыкших жить по чести, по совести, по закону, никогда в голове и не было-то…
- Чем супруге моей эта наша семейная простота грозила и во что обошлась, Маша уже на операционном столе узнала, куда её привезли рано утром на “чистку”. А тут ещё как на грех ей молодой и неопытный врач-анестезиолог попался, всё никак не могший вены у неё на руках найти и быстро ввести наркоз необходимый: чтобы её усыпить и от боли избавить. А разозлённая “скупой” пациенткой заведующая ни минуты не желала ждать, с утра уже была вся на нервах, на взводе; и принялась делать чистку так, как во время войны, вероятно, на фронте за неимением лекарственных средств делали - всё чувствовавшему и всё понимавшему человеку… Бедная Маша, которой молоденький анестезиолог всё ещё нервно иголкой по венам тыкал, наркоз не умея ввести, Маша от боли принялась истошно кричать. Да так, что в соседних с операционным блоком палатах больные те её душераздирающие крики слышали - и от ужаса содрогались. Но садистка-заведующая не останавливалась, не прекращала операционную пытку - продолжала скребком металлическим её, бодрствовавшую, ковырять и скоблить, да ещё и ядовито шипеть при этом: «Я вот тебе сейчас матку-то проколю, будешь знать, дура, как орать, как ногами своими сучить и дёргать»…
- Когда трясущаяся от слёз и обиды жена вечером мне всё это рассказывала, меня, пришедшего её навестить, от злобы больше её самой трясти начало: мои кулаки так сами собой и сжимались И попадись мне тогда на глаза та сука злобная в коридоре, та вампирша в образе доктора, я бы её на куски разорвал! Не вру. Психологически я готов был к этому. А уж покалечил бы - точно.
«Давай завтра сходим с тобой к их главврачу, на эту ведьму пожалуемся: чтобы её за такие дела наказали, как следует, - предложил я тогда жене, её успокаивая и обнимая. - Нельзя же такое спускать, такие дикие вещи!»
«Да ну её к чёрту, дуру злобную, - бессильно отмахнулась бледненькая как полотно Машутка. - Чего толку куда-то идти, нервы трепать? - когда тут и главврач наверняка такой же. Только накричит на нас, да за дверь выставит. Да ещё и прикажет выписать меня завтра же. И после в эту больницу уже не покажешься - вообще зарежут-загубят на операционном столе. С них станется… Ладно, Валер, успокойся, - обречённо она тогда вздохнула только. - Слабые мы с тобой, беззащитные… А значит, надо терпеть, молча сносить обиды. Иного выхода у нас нет. Зря я вообще тебе это всё рассказала…»
- Хорошо помню, как обессиленная “чисткой” Маша через полчаса попрощалась и пошла к себе в палату спать. А меня после её ухода целый вечер трясло-колотило от ярости, и какой-то безумной и дикой злобы на всех, а на заведующую - в первую очередь. Кулаки мои так и чесались сами собой жаждой мщения, огнём горел растревоженный диким рассказом мозг… Но что я мог сделать, Вить, как поверней и посильней наказать ту пиранью-врачиху? - я не знал. Никакого блата ни у меня самого, ни у родственников жены никогда не было… Идти и брехать с ней, сукой поганой, к ней в кабинет я категорически не хотел: считал, что не мужское это дело - лаяться с бабами. Встречать же её, упыря в человечьем обличье, после работы на улице и трахать кирпичом по башке, или же ножом на куски резать прямо в больнице - нет, на такое я тоже не был способен. Увы! Наверное потому, что от рождения слабый был. И на расправу свирепую, на месть не хватало моих силёнок… А ещё потому - и это было самое главное в той истории, - что Бога носил в душе возле самого сердца, Который мне сурово советовал весь вечер не мстить, не марать об ту кровожадную гадину руки. «Мне отмщение, - уверенно говорил Он. - И Аз воздам. Каждому воздам, по заслугам…»
«Какие же есть доктора, сущие монстры прямо, чудовища! - всю дорогу домой, чуть не плача, ехал и думал я, что есть мочи сжимая дрожавшие от волнения губы, удерживая слёзы в глазах. - Никогда не думал, не подозревал, что настоящие садисты и упыри работают в наших клиниках, бездушные кровавые палачи, получающие заряды бодрости от человечьей боли, криков и крови… Это же не женщина-мать, право слово, не человек и не врач никакой. Это - настоящая ведьма, панычка гоголевская, которая Хому Брута терзала в церкви, до безумной смерти того довела. Её, заведующую эту злобную и кровожадную, и на пушечный выстрел нельзя подпускать к больным, коли она их всех люто так ненавидит… Бедная ты моя, бедная! - ехал и думал я про жену, представлял её, измученную, в палате. - Сколько лет уже по нашим больницам мотаешься, на подобных человеко-подобных монстров глядишь с терпеливым смиренным ужасом. Наказы их, рекомендации и советы пустопорожние выслушиваешь и записываешь в тетрадку, пророчества подчёркнуто-“оптимистические” регулярно проглатываешь и перевариваешь в себе по поводу больших и серьёзных проблем в будущем, от которых и здоровый-то человек заболеет, не то что больной… Да больным первое и главное, что требуется, - это слово доброе, приободряющее, от которого они оживут и окрепнут в два счёта, веры и сил наберутся. Гораздо лучше и больше, чем от лекарств. Это же так очевидно даже и мне - не врачу и не специалисту…»
118
-
