проходят в Ванькину спальню. Здесь всё по-взрослому: книжная этажерка, патефон, стопка журналов «Огонёк» на круглом прикроватном столике, застланном грубым покрывалом.
- Курнуть надо. - деловито предлагает Иван и, встав на табурет, сует руку за печной обогреватель. - Тут у меня кисетец припасен.
Цветной атласный мешочек до отказа набит самосадом. Подражая Ивану, Женька отрывает кусок газеты и варганит самокрутку, заслюнявливая её края. Самосад свежий, нового урожая и еще не совсем сухой, плохо раскуривается.
- Ну, Женька, если батя нагрянет, то нам с тобой..
- Вот вы где, голубчики! - из-за занавески неожиданно просовывается голова Ивана Васильевича Субботина. - Ну, Иван! Нет, чтобы самому-то бросить эту гадость, так он еще и друга травит!
Зная крутой характер отца, Иван теряется, не знает что сказать.
- Да мы тут…
- Ладно. - устало произносит Иван Васильевич. - Вань, мне надо с тобой переговорить....
Возвращается Иван минут через пять. Бледный и растерянный он снова хватается за самокрутку. Затягивается. Истошно кашляет.
- Ну, что? Попало, Иван?
- Нет, Жека. Знаешь, мне батя дал срочное поручение. Так что, ты дуй домой...
- Ладно. Я пошел. – с неохотой произносит Женька. - Завтра придешь на Садовую? В школу надо идти отмечаться. Мы с Федькой Бакиным договорились… Ты в восьмой-то пойдешь?....
- Не знаю. Тут такое…
За окном послышалось мягкое урчание «Виллиса». Глухо хлопнула входная дверь и в кухне забубнили мужские голоса. Сюда, в Ванюхину комнату доносились лишь обрывки фраз:
- Ты обедай, обедай, Иван Василич. Мы подождем....
- Надолго ли? - встревоженно спрашивает кого-то Мария Кузминична.
- Да нет. Через два-три дня возвернется твой Иван Васильевич целым и невредимым... Так. Ничего не надо... Пару чистого белья…
- Пока не выходи из комнаты. Я сейчас. - тревожно бросает через плечо Иван и исчезает за занавеской.
Шум голосов в кухне усиливается.
- Ничего, Ванюша, не грусти.. - мягко выговаривает чей-то баритон. - Батя будет через пару дней...
Женька старается глянуть в щелку между занавесками.
Да, это голос их соседа, добродушного дяди Гоши, поселкового милиционера.
Рядом с ним, у обеденного стола стоят два мужика в одинаковых военных галифе и коротких шерстяных куртках.
Женька никогда не видел их на руднике. Незнакомцы похожи друг на друга как цыплята от одной курицы. Одинаковый полубокс, одинаковые чубчики, нелепо торчащие из-под казенных фуражек с
фибровыми козырьками. Хромовые сапоги выдают в них людей служивых.
Не смотря на то, что на улице тепло, Иван Васильевич судорожно напяливает на выходной серый костюм теплый бушлат, нахлобучивает по самые брови кепку и виноватым, дрожащим голосом бросает, сбившимся в кучку детям:
- Ну, ребята, живите дружно. Маму не обижайте.
В проеме кухонных дверей растерянно, скрестив руки на груди, стоит Мария Кузминична. Из-за ее спины выглядывает испуганное лицо соседки. Бледный Иван прислонился к дверному косяку...
«Как в немой сцене у Гоголя!» - поражается Женька.
Женьке никогда не забыть диких воплей ванькиной мамы, видимо, чувствовавшей своим женским сердцем, что видит Ивана Васильевича в последний раз. Истерика заканчивается обмороком. Но это случилось уже после того, как за Иваном Васильевичем захлопнулась дверь.
Последнее, что видит Женька в окно - широкий зад урчащего под окном «воронка», да просвечивающееся сквозь грязные зарешеченные стекла лицо Ивана Васильевича...
Так ведь и не вернулся ванькин отец ни через два-три дня, ни через год... Лишь спустя десять лет принес местный почтальон дед Кирилла в ветхий засыпной Субботинский домик на краю горняцкого поселка клочок синей заштемпелеванной бумажки. Из подслеповатого текста следовало, что старший машинист Субботин Иван Васильевич реабилитирован в соответствии...
ВОЗВРАЩЕНИЕ
… В палате тихо.
- Валь, ты здесь?
- Здесь. Здесь я, Женя. Ты меньше разговаривай. Пока что тебе вредно…
- А мне сейчас приснилось, как твоего батю забирали… Палата-то большая?
- Больша-а-я! Метров шесть в длину будет. Там, в дальнем углу такой же тяжелый... - осеклась Валентина.
- А кто? Что с ним?
- Да с горноспасательной. Ты его не знаешь. Бойко Николай ...
- Не могу вспомнить.
- Ничего, как подниметесь оба, так и познакомитесь...
- Как только поднимусь, станцуем с тобой.
- Хорошо, хорошо. - смеется Валентина - Береги силы для танцев. Помолчать бы тебе...
- Лёжа-то я совсем разучусь говорить...
- Уснуть бы тебе, Женя…
- Да сколько можно дрыхнуть? Ребята, поди, на Три Брата ушли. Сегодня же воскресение?
- Не переживай, Женя. Скоро и ты поднимешься. Только поменьше говори. Врач запретила с тобой общаться. «Пусть спит больше» - говорит. - Это самое главное лекарство для него».
Валентина заботливо поправляет сбившуюся подушку... Густой запах одеколона «Ландыш» бьет в ноздри, заставляет придержать дыхание.
«Валя, Валя. – вздыхает Женька. – Я и лицо-то твоё забыл. Какая ты в жизни?... Нина… Девчонки из 10 «Б»…»
ХХХ
Сознание скользит по поверхности прошлых воспоминаний, впечатлений, случаев … И снова море, просоленный ветер … Запах корюшки и просмоленной пеньки … Сухой песок забивает дыхание … Душно …
ХХХ
... Прошло почти три месяца неподвижности.
Лежание на спине принесло свои проблемы. Зрение так и не восстановилось.
Теперь Женькино сознание назойливо посещали живые картины прошлых дней: Садовая улица, домашняя обстановка, лица школьных друзей…
Теперь он четко помнил расставленные на прикроватной тумбочке предметы и в любой момент, безошибочно, не перевернув и не уронив ни одного из них, мог найти нужную склянку, пакетик, кружку. Шло активное освоение правил какой-то новой игры – «вслепую». Давалось все с легкостью, осваивалось с азартом. Неуемное взрослое желание сохранить человеческую полноценность заставляло тренировать память.
Женька не драматизировал свое незрячее положение и теперь по-новому, осмысленно представлял себя «на гражданке». Вот придет он домой... Главное, чтобы успокоились мать с отцом. Надо вести себя спокойно, не суетиться.
«Смогу ли учиться без зрения?...»
Как-то, он читал в одном «толстом» журнале о слепом ученом-математике. Вполне сносная жизнь.
Женькины мысли теперь заняты обобщением когда-то виденного или слышанного о жизни слепых людей. Выходило, что существует иная, тоже имеющая право на полноценное существование, жизнь. Точно такая же, как и та, в которой ему уже посчастливилось прожить некоторое время…
Девятнадцать лет! Выходит, что Женьке досталось несколько жизней! Теперь он начинает совершенно иную, отличную от прошлой. С новыми правилами и ограничениями, новым порядком вещей и требований.
Живут ведь полноценною жизнью глухонемые, незрячие люди, по-своему компенсируя свой главный недостаток. И всё-таки, какое счастье каждый день видеть рассвет и закат, любимое лицо …
«Только, не распускать слюни. - мысленно убеждает себя Женька. - Если поднапрячься, то можно научиться «видеть» руками. Собирать, паять какие-нибудь приборы. А занятия музыкой? В оркестр буду ходить. Я ведь на многих инструментах преуспел! И читать по Брайлю можно… Даже ноты и схемы!
Толька Дашкевич обещал принести специальную книжку, которую читают пальцами. Причем, времени для учебы - мо-о-ре! Целая жизнь! Конечно, спортом особенно не позанимаешься и бокс надо забыть. Но для общего развития… Пусть кто-нибудь ухитрится за двенадцатиметровую отметку толкнуть ядро! Это пока мой личный рекорд...»
Теперь Женька научился угадывать приход нового дня по особым признакам, не ведомым зрячему человеку. Пришло иное ощущение окружающего пространства, новое «зрение».
«Как говорит батя: - Живы будем, не помрем!»
ПЕРВЫЕ ШАГИ .
... В один из, ставших теперь бесконечными и похожими друг на друга, дней в палате шел консилиум врачей. Басовитый, менторский голос, как понял из разговора Женька, принадлежал главному городскому терапевту. Окончательный вердикт решал дальнейшую жизнь парня:
- Пора, голубушка, поднимать молодого человека с постели. – наставлял он лечащего врача. - Нарушение функций очевидно. Дальнейшее промедление недопустимо!... Появляются новые проблемы…
Сразу же после обеда в палату, на помощь дневной сестре, пришла баба Настя:
- Ну, красавец? Теперь будем учиться ходить.
- Я и сам умею. - заволновался Женька и попробовал приподняться на локтях, но его сразу же замутило, застучало в висках...
- Что ты! Что ты! - кинулась к нему пожилая медсестра, слегка прижав его плечи к постели. - И не думай вот так, сразу! Ты у меня не первый. Я эту науку постигла еще в войну, когда расхаживала «лежачих». Это, милок, не простое дело. Сначала, послушай меня. И ты, Валентина, будь внимательней...
Баба Настя прочла целую лекцию о застойных явлениях в организме. Оказывается, долго пролежавший в постели человек, кроме того, что ослаб физически, теряет способность к вертикальному перемещению: как все - на ногах. Организм начинает «забывать, что кроме всего прочего надо сохранять равновесие тела.
«Лежак», становящийся на ноги, должен некоторое время тренировать свой гипофиз, чтобы тот смог давать правильные команды мышцам, другим органам. Иначе, руки и ноги человека будут действовать разсогласованно.
Долго лежащий бедолага не сможет даже держать равновесие. Его будет мотать из стороны в сторону как при сильной качке на море. У «просоленного» морского волка навык противостоять качке вырабатывается годами! Так что, не простое это дело - твердо стоять на ногах...
- Теперь, милок, мы с Валентиной будем учить тебя сидеть на кровати. Бери-ка, Валюша, его под микитки. Смелей! Ну?
- Баба Настя, да я сам... – пытается разрядить неловкость Женька.
- Вот этого не надо. Ты перед кем тут свой форс держишь? Передо мной? Так я уж стара для тебя. Перед Валей? Дак, она тебя видела в разных видах. Так что, слушай, что я говорю...
Женька чувствует нежные объятья. Его берут под руки и начинают отрывать от кровати. Только теперь он начинает ощущать всю тяжесть своего свинцового тела. А соскользнувшие с кровати непослушные ноги, становятся буквально чугунными.
Сохранять вертикальное положение крайне трудно. Не смотря на адские усилия помощниц, Женька заваливался на спину. Голова каруселит. Не хватает сил,
