Украинский гамбит

шарику и улыбаются при этом тебе ласково и нежно. Лицемерие – главная политическая черта США. И армия тоже заражена лицемерием, хотя с Биллом приятно пить «белую лошадь», но доверять ему нельзя.
Лейтенант куда-то исчез, а их остался сторожить рядовой с азиатской внешностью. Японец, не японец? – гадал Костя, не поймёшь. Японец следил за ними цепким взглядом, сжимая свою штурмовую винтовку, как дубину. Но не приближался ближе, чем на пять метров. Знает службу, обучен, подумал Костя и потерял к рядовому всякий интерес. Игорь, как бывалый солдат, тут же уселся на землю и привалился спиной к дубу, в ветвях которого беспечно суетились птицы.
– Война войной, а жизнь берёт своё, – произнёс он философски, следя за птичками.
– Что? – удивившись, переспросил Костя, усаживаясь рядом.
Он давно подозревал, что Божко в душе сентиментален, но тщательно прячет от всех эту свою черту характера.
– Я говорю, – поправился Игорь, – ранило меня не ко времени.
Сашка с укоризной заметил:
– Можно было ещё из катера сбежать.
– А Завета?.. – удивился Костя. – Ты о ней подумал? – и подмигнул ей, чтобы она не тушевалась и не обижалась на Тулупова. Уж она-то выглядела эффектно в лагере американцев – подтянутая, легкая, стильная, и казалось, что волнения придали ей чувственности, а глаза в тени чёрных волос стали ещё темнее и привлекательнее.
– Да-а-а… – согласился Игорь и потрогал перевязанную руку. – Влипли мы по самое не хочу, – и тоже улыбнулся Завете, но тепло, по-дружески. – Куда же мы без тебя, сестричка.
– Хватит себя хоронить, – заметила Завета. Она не присела, а стояла, с любопытством разглядывая лагерь. И добавила загадочно: – Ещё не вечер.
Вот это правильно, с облегчением подумал Костя. Редкое совпадение мнений. По крайней мере, с американцами есть шанс договориться. Самое большее, потреплют нервы. Оружия у нас не было, а то, что сняли, это наша работа, не хуже и не лучше, чем любая другая. Разве француз, немец или итальянец поступил бы по-другому? Все ищут жареных фактов и все рискуют, и мы ищем, и мы будем рисковать, такая у нас профессия.
– Идёт… – сказал Сашка и сделал постную физиономию, глядя на которую невозможно было догадаться о том, что Сашка печётся о своей шкуре.
Вместе с лейтенантом подошёл маленький, сухой полковник в пилотке и сказал что-то настолько важное, что Завета невольно вздрогнула. Костя поднялся и обратился в слух.
– Я начальник штаба, – представился полковник. – Мы обнаружили на вашей камере записи, – перевел Билл. – Предварительный анализ показал, что эти записи способствовали разгрому четвертой дивизии бундесвера. Пока мы не можем предъявить вам обвинений в сборе разведданных в пользу России, но ваши материалы будут изучены командованием и решение будет принято позже. К сожалению, вас придётся задержать на трое суток для выяснения деталей. По нашим законам вам грозят десять лет тюремного заключения. Кроме этого вы должны будете выплатить штраф в американскому правительству.
Все были страшно поражены. Даже Сашка Тулупов не посмел, как обычно, хмыкнуть. Из всего услышанного Костя понял, что американцев не заинтересовала запись российских войск. Возможно, они уже об этом знали. А вот танковая дивизия немцев сыграла с нами злую шутку. И зачем я тогда приказал заснять их лагерь? Но даже при таком повороте дел, обвинение в шпионаже предъявить нам будет затруднительно, насколько я понимаю в юриспруденции, думал Костя, хотя у американцев наверняка свои соображения. Так что полковник зря старается и зря берёт нас на понт. Хотя второй раз я бы Сашку снимать танки не послал бы. Впрочем, если бы я знал, где упадёшь, соломки подстелил бы.
Маленький сухой полковник козырнул и ушёл Лейтенант Билл Реброфф скомандовал подчеркнуто сухим тоном:
– Господа, прошу следовать за мной.
– Слушай, а что с нами теперь будет? – спросил Костя, догоняя его.
– Меня из-за вас едва не отдали под суд. Разжалуют до рядового точно, – чуть усмехнувшись, ответил лейтенант. – Всплыло, что мы с тобой пили виски.
– Ну и что? – удивился Костя. – Это предательство?
– Нет, конечно, мы не такие дегенераты, как ты думаешь. Но как выразился наш полковник – тенденция сближения с противником. Стокгольмский синдром. Через три-четыре дня плена я начинаю воспринимать вас как друзей.
Казалось, что он сам не верит своим словам. Костя посмотрел на него внимательнее, но лицо у лейтенанта было непроницаемым.
– По-моему, ты воспринял сразу же.
– Это потому что у меня родители русские. В этом всё дело. Признаться, мне было приятно общаться с тобой и твоими друзьями.
– Так бывает, – согласился Костя.
– Но ведь я давал присягу. Я разделяю идеалы американского народ и правительства. Мне нравится Америка. Это большая и очень хорошая страна.
– Которая почему-то нападает на другие страны, – не удержался Костя.
– Это целесообразная необходимость, – защищался Билл Реброфф.
– Как я тебе сочувствую, – хмыкнул Игорь и взглянул иронически с высоты своего роста.
– Не то слово, – добавила Завета.
– А я умилился, – признался Сашка, – американцы оказались не такими сволочами, как я думал.
– Ну да… – в конце концов растроганно согласился Билл Реброфф. – Я объяснил полковнику, что вы не представляете опасность для США, а он своё: записи бундесвера, то да се… Так что не обессудьте… Вы же снимали танки?
– Снимали… – вздохнул Костя.
– Ну вот видишь, – развёл руками Билл Реброфф, полагая, что уже ничего невозможно изменить.
– Ну и что теперь будет? – спросил Игорь. – Повезёте в Штаты?
– Это на усмотрение командования, – признался Билл Реброфф. – Может, вас в Европе немцы будут судить?
– И всё-таки я не понял, – сказал Костя. – Зачем из-за этого такой сыр-бор?
Лейтенант поморщился, но промолчал.
– Зачем вы потеряли столько людей из-за каких-то журналистов? – повторил вопрос Костя. – Нелогично?
– Ладно, – махнул Билл Реброфф, – всё равно узнаете. Всему причина ваши соотечественники…
– Бандеровцы, что ли? – перебил его Игорь.
– Ну да… – нехотя согласился он. – «Оранжевые». В общем, это было главным условием операции «ковер демократии». Вы им нужны. На вас сделана ставка, не только конкретно на вас, но и на всех тележурналистов, которые попадут в плен. Но вы предпочтительнее…
– Чего?.. – безмерно удивилась даже Завета.
– Вы что, передадите нас националистам? – спросил Костя.
Почему-то он был уверен в таком исходе, ведь ясно же было, что из-за снимков этих чертовых танков осудить не могут, а других причин не было. Поэтому насчёт шпионажа – это явно надуманный предлог.
– Ну да… – кисло согласился Билл Реброфф. – Была б моя воля… Но главное не это. – Он снова повторил: – На вашей кассете обнаружены записи наших союзников. Три часа назад они все погибли. Целая дивизия. Вы понимаете? Пять тысяч человек и куча техники.
– Понимаем… – упавшим голосом ответил Костя. – Но при чём здесь националисты?
– Вы их основной козырь в операции «ковер демократии».
– Лучше бы назвали дорожкой, – мрачно пошутила Завета.
– Чего? – в свою очередь не понял Билл Реброфф.
– То есть вы готовите провокацию? – наконец-то догадался Костя.
– Не провокацию, а операцию «ковер демократии». Нам нужно оправдать своё присутствие здесь и дальнейшее развертывание третьего экспедиционного корпуса. А «ковер демократии»…
– Название дурацкое, – перебил его Сашка.
– Не в названии дело, – заметил Билл Реброфф, – а в сути. Русские убивают украинцев. Геноцид? Геноцид! Поэтому идея состоит в том, чтобы русское центральное телевидение само показало факт этого самого геноцида и тогда весь мир скажет, что русские в очередной раз плохие, это развяжет нам руки, а России будет труднее отстаивать свои позиции и она не ввяжется в войну на стороне Украины.
– Но ведь это же подло?! Ведь здесь идет гражданская война! Здесь убивают всех подряд! – воскликнула пораженная Завета. А те же самые бандеровцы устраивают провокации.
– А кого это волнует? – удивился Билл её наивности. – Кого? Вашингтон? Не волнует? Уолл-стрит? Тоже. Париж? Париж будет делать то, что мы ему скажем. Остается Германия и Италия. Германия всегда была вашим врагом. Мы пообещаем ей половину пахотных земель Украины. Куда она денется – эта Германия. Италия – как проститутка, куда Европа, туда и она. Я уже не говорю о средиземноморских странах. Они слишком бедны, чтобы иметь собственное мнение.
– Тогда, никого… – согласилась Завета с его цинизмом.
– Поэтому извините, такой расклад. Людей мы много потеряли, пятьдесят три человека, и всё из-за вас и этой самой операции. Ладно, пойдем, выпьем. Я заказал обед. Три дня в условиях войны – это очень много. Как говорится, много воды утечёт.
Костя подумал, что на этот раз ради них лейтенант не будет рисковать своей карьерой.
– Да, – согласился он, оглядываясь на Завету, которая удрученно шла следом.
– Виски я выпью, – оживился Божко, а то в желудке всё слиплось.
– Может, последний в жизни, – насмешливо произнёс Сашка Тулупов, но почему-то, как обычно, не хихикнул.
Ему никто не поверил. Как-то не вязалась обыденность происходящего с этой самой операцией «ковер демократии». Всем она казалась далекой, нереальной, происходящей, где угодно, но только не здесь.
– Ладно… ладно… – пожалел их лейтенант, расплываясь в улыбке, – как это… не накаркай. – Не всё так плохо, как кажется. Полковник склонен видеть в вас журналистов, а не шпионов. Может, вас через сутки увезут в Германию? Кто знает?
– Ну да, – согласился Костя. – Может, обойдется. Получается, что нам выгодней назваться шпионами?!
– Конечно, выгоднее, – согласился лейтенант. – Вашу камеру передадут в бригаду. Там решается ваша судьба. Формально у нас есть повод задержать вас на трое суток. И только через трое суток за вами приедут бандеровцы.
– А почему не сразу? – с некоторым облегчением спросил Костя.
– Потому что мы должны показать, кто здесь хозяин и кто решает все вопросы, – довольным тоном ответил Билл Реброфф.
– Позвольте, позвольте! – воскликнул Сашка. – Но вы нас захватили на другом берегу, заметьте, на территории вам не принадлежащей, на территории суверенного государства. Кстати, ООН не санкционировало ваше нахождение здесь. И всё это беззаконие вы называете демократией!
Пожалуй, Сашка выдал самую длинную и умную тираду в своей жизни. Видно, накипело на душе.
– Если бы всё было в моей власти! – в тон ему воскликнул Билл Реброфф и с надеждой посмотрел на Костю, чтобы он объяснил своим, что к чему и чтобы они не задавали глупых вопросов, а свыклись с лицемерной реальностью.
– Да, да… – согласился Костя, – всё нормально, мы поняли твою позицию. Ты человек подневольный, с тебя взятки гладки.
У самого же на душе кошки заскребли. Больше всего он боялся не за себя, а за Завету и Сашку. Игорь? Тот готов ко всяким неожиданностям и сумеет за себя постоять, а эти двое самое слабое звено. С помощью них можно шантажировать и принуждать. Но, дай Бог, до этого не дойдёт, думал Костя. Не допущу я этого.
В палатке, куда их привел лейтенант, уже стояли подносы с едой: жареная курица, вареное мясо, салаты и много соков – каждому по две бутылки. А ещё пиво, и… чёрный хлеб. Неужели специально для нас готовились? – удивился Костя. Знают, что русские