Украинский гамбит

не волнуйтесь вы так, – откуда-то сбоку из туннеля, согнувшись, появился Большаков. – Бомба была небольшая, можно сказать, игрушечная, всего-то треть тонны. На нас уже такие падали. А не долетела она до цели примерно в километр.
Ничего себе, подумал Костя. А если бы долетела? А если бы попала? Но Большаков рассеял все его страхи:
– Даже такая бомба ничего не может сделать с фортом. Слишком мелкая. Тонны две-три, а то и шесть-восемь, это да, это опасно, а такая мелочь для нас сущий пустяк.
– Ничего себе пустяк, – насмешливо хмыкнул Игорь, – наш командир едва выжил.
Косте не то чтобы стало стыдно, он готов был провалиться сквозь землю. Но к его удивлении, Большаков среагировал вполне адекватно:
– Бывает. У меня больше половины бойцов в лежку лежало после первого же обстрела. Привыкнуть надо. Я и сам, помню, когда под бомбежку попал, едва, пардон, не обделался. Вот если второй раз или третий – такая же реакция, значит, человек к этому делу не пригоден, хотя кто к ему пригоден? Никто! Человек вообще существо нежное. Пойдёмте, я покажу, где бомба упала.
И всё равно Косте было стыдно. Они поднялись вслед за Большаковым к центральной бронебашенной батарее, где до сих пор сильно пахло порохом. Один из стволов, массивный и длинный, источал жар, как печка.
– А что произошло? – догадался спросить Сашка.
– Шла колонна танков… – сказал Большаков и замолчал на полуслове, насмешливо поглядывая на всех них, мол, разберётесь сами или нет, или надо подсказывать?
– Ну и?.. – удивилась Завета. – В смысле, шла себе и шла…
– А то, что мы имеем право упреждать и не пущать. Те танки, которые остались целы, повернули назад, – радостно объяснил Большаков.
Должно быть, его радость происходила оттого, что появился повод напомнить противнику, что «Петрополь» на месте, как кость в горле.
– А-а-а… это хорошо, – сказал Игорь, окая, как волжанин.
– Так отсюда же нечего не видно? – опять удивился Сашка и вопросительно оттопырил губу. – Как вы узнали о результатах стрельбы?
– Есть средства и возможности, – таинственно сообщил Большаков, выпучив красные от недосыпания глаза. – Но это тоже военная тайна, – он хихикнул в свой огромный кулак.
Тоже мне тайна, насмешливо подумал Костя, наверняка спутник навёл?
– А вон и воронка от бомбы, – сказал Большаков, показывая на противоположный берег реки.
Все невольно посмотрели туда, где дымило и коптило небо на фоне истерзанного леса. Танк, который должны были утащить, уже утащили, по крайней мере, разглядеть его было невозможно. Левобережье вообще было плохо видно, потому что над ним стлалась рыжеватая мгла, которая на горизонте смешивалась с чёрным дымом пожарищ.
– Не утащили, – словно угадал их мысли Большаков, – его просто отбросило взрывом, – в его словах прозвучало некое торжество справедливости.
Вот тогда-то все и увидели, словно вход в иной мир – глубокую воронку рыжего цвета. Она казалась чем-то чужеродным и неестественным на фоне весенней зелени. Поломанной сосны не было и в помине. Танк тоже куда-то пропал. И только в стереотрубу, которая находилась в бронеколпаке, Костя разглядел его днище: танк отбросило метров на пятьдесят и теперь он лежал в овражке, беспомощный, как убитый динозавр. А ещё он разглядел какие-то человеческие фигурки, которые мелькали в кустах то там, то здесь и, похоже, убегали подальше от места взрыва.
– А где же наше ПВО?! – вопросил Игорь и задрал голову вверх.
– Честно говоря, не знаю, но, похоже, это результат того, что периодически гремит на востоке, – всё так же беспечно высказался Большаков.
– То есть вы хотите сказать, что американцы разбомбили наше ПВО?
Несомненно, что Игорь был готов укорить его за то, что он не спас это самое ПВО, находящееся где-то в лесах Славяногорья и Изюма аж за четыреста-пятьсот километров. Места там были хорошие, лесистые, в них можно было спрятать кучу войск и техники, а невысокие горы перед Изюмом давали преимущество обзора.
Если что-то и произошло, подумал Костя, то Большаков виноват в этом меньше всего. Но логика на Игоря, казалось, не действовала. Казалось, он вне логики и готов сорвать раздражение на ком угодно – такая у него черта характера: видеть во всех приметах своих умствований непреложный характер и поступать в соответствии с ними. Для незнакомого человека получалась сплошная тарабарщина, если только с Игорем не выпить водки – тогда он всё объяснит и разложит по полочкам. В любом безумии есть закономерность, подумал Костя.
– Чёрт его знает? – признался Большаков, с подозрением взглянув на Игоря и, должно быть, решая, осадить его или нет, – но вы сами видите, – и тоже с беспокойством посмотрел в небо.
Действительно, высоко в небе, так высоко, что, казалась, летит серебряная птица, и даже не летит, а будто просто застыла на месте, поблескивал В-52. За ним тянулся белый, конденсационный след.
– О! – воскликнул Большаков, – ещё одну кинул. – Оказывается, у Большакова было не только хорошее зрение, но и наушники связи. – Ну-ка быстренько вниз! Быстренько! Быстренько!
Большаков, как наседка с цыплятами, сторожил каждое движение своих гостей и даже галантно подал руку Завете, когда она ступила на бетонную лестницу. У лестницы, кстати, не было перил, и можно было преспокойно сковырнуться к её основании и расквасить себе нос о бетонный двор центрального форта. Костя сделал вид, что у него проблемы со шнурками, он присел и крикнул:
– Идите! Идите! Я догоню!
Я вам докажу, кто здесь слабак, цепенея от собственной храбрости, подумал он, вспомнив слова Заветы о том, что он вовсе не железный. Вот убьют меня, тогда поплачешь, да поздно будет! Эта глупая мысль почему-то грела его больше всего.
Поверхность форта мгновенно опустела. Сашка Тулупов, правда, оглянулся в последнею секунду, словно решая, остаться кто или нет, и тоже пропал. Костя посмотрел высоко в небо на маленький безобидный самолётик. Оттуда летела смерть в виде чёрной капли. Это как раз то, о чём говорил Большаков, с интересом подумал Костя, может быть, даже все три тонны. Надо было взять у Сашки «соньку». Капля стремительно увеличивалась в размерах, стали заметны длинные стабилизатор вдоль корпуса, и в тот момент, когда Косте показалась, что она неминуемо попадет в броневой форт и что надо всё-таки каким-то образом спасаться, она, к его огромного удивлению, вообще ушла куда-то в сторону, и «Бух-х-х!!!» с протяжным звуком взорвалась на другой стороне реки, примерно там, где кончался лес. Но даже на таком расстоянии это было весьма впечатляющее зрелище. Вначале вырос огромный столб земли и дыма, внутри которого полыхнуло оранжевое пламя. Столб показался Косте даже выше, чем Эйфелева башня. И прежде чем он стал опадать, Костю ударила взрывная волна, и он едва не улетел к основанию центрального форта. Спас его всё тот же бронеколпак, за который он инстинктивно закатился. Впрочем, другая ударная волна в виде землетрясения подкинула его так, что он очутился в метре над землей и шлепнулся на тот же самый бронеколпак. С минуту он не мог дышать и валялся, как рыба на берегу. Потом, охая, поднялся, держась за солнечное сплетение, и, кряхтя, как старый дед, присев на бронеколпак. Вот и всё, подумал он, а ты боялась, и ничего страшного здесь нет. Боль тихонечко отпускала, и дыхание восстановилось. Земля ещё тихо подрагивала, как огромное животное, а столб дыма за рекой нехотя оседал. Его относило в южном направлении, дым тоже потихоньку смешивался с дымами пожарищ. Лес ещё больше съёжился. Казалось, что он вспомнил предыдущую войну и не хотел участвовать в новой. Таким образом он протестовал против реальности. Но люди этого не понимали и раз за разом всаживали в него снаряды и давили гусеницами, а ещё они его жгли и уничтожали всеми доступными способами.
Даже невооруженным глазом было видно, что вражеские войска, как тараканы, улепетывают во все лопатки. По всем дорогам, и справа, и слева в сторону Старобешева пылили то ли машины, то ли бронетехника. Не понравилось, с удовлетворением подумал Костя. Ах, и пиндосы! Ах, и вояки! Ах, и циники! Не хотят тратить на какой-то вшивый форт высокоточное оружие. Он нисколько не сомневался, что оно у американцев есть, но они почему-то стеснялись его применить и пуляли от дурости по своим же союзникам. А может, они специально, предположил Костя, чтобы немцам жизнь малиной не казалась и чтобы они раскошеливались как можно больше на эту дурацкую войну, как можно сильнее обозлились и как можно глубже увязли в Украине? Предположение было диким, но правдоподобным. Мысли у Кости потекли в привычном русле репортажа. Как бы это всё обыграть? – думал он, поглядывая на виновника бегства немцев – В-52, который, казалось, как висел в небе на одном месте, так и остался там висеть, а ещё казалось, что он совершенно безразличен к трагедии союзников. Есть у американцев такая черта – быть беспощадным ко всем, кто не американец. На этот раз им под горячую руку попались европейцы. Спишут потом на войну, подумал Костя и понял, о чём говорить в эфире, то бишь о чём будет комментарий к последним событиям. А где Тулупов? – удивился он, почему не фиксирует исторический факт. Что мы потомкам скажем? Не успел он так подумать, как бритая голова Сашки, на которой уже образовался короткий чёрный ежик, опасливо появилась рядом с бронебашенной батареей.
– Ну и где тебя черти носят? – спросил Костя, намекая, что Сашка пропустил много интересного. – Давай снимай.
– А мы думали, тебя убило… – хихикнул он, и, обернувшись, крикнул куда-то вниз: – Живой он, живой! Вон сидит, репортаж сочиняет.
Сашка обрадованно скакнул на гребень форта и взялся за свою «соньку». Костя посмотрел на часы. До пролета спутника осталось десять минут. Он достал из сумки ноутбук и не стал набирать текст, а для скорости надиктовал сообщение в микрофон, и всё, конечно, выложил голыми фактами, добавив свои соображения насчёт инцидента с неточным бомбометанием и выводами насчёт немцев и их роли в качестве придатка с планах американцев. Сыровато, подумал он, но сами потом разберутся, и спросил:
– Ну скоро ты там, ковбой?
– Сейчас… – отозвался Сашка.
До пролета спутника осталось минут пять. Минут двадцать длится сам пролет. В общем, время ещё было, но Костя не любил всё делать в последний момент, тем более, что ему стали усиленно мешать: явился Игорь, за ним – Елизавета, и все принялись задавать глупые вопросы: что он, да как он, что почувствовал, и почему, как все, не спрятался в форте. Косте пришлось отвлечься. Он доходчиво объяснил, зачем остался и почему рисковал, с его точки зрения – совсем немножко.
– Большаков с ума чуть не сошёл, – язвительно сообщила Завета, надув свои прекрасные губа и посмотрела на него, как показалось ему, особенно вызывающе.
А-а-а… сообразил Костя, а ты думала из-за тебя. Дудки – из-за работа, а на твои штучки я теперь не реагирую и не попадусь.
– Ну да? – не поверил он. – С чего бы?
Он знал, что бывалые военные, привычные к смертям, так себя не ведут. Да, наверное, было бы жалко. Даже, наверное – очень. А потом списали бы на естественную убыль, выпили бы спиртика, и вперед, воюй дальше. А меня отправили бы грузом двести в Москву. Ну а там, конечно, всё было бы по правилам: дорогой гроб, цветы, слёзы и