Палач по закону

отмучилась.
Эда и Леа замерли от этих слов, не сговариваясь, переглянулись. Бегущий же гвардеец за братьями, окоченел на бегу и в него едва не влетели такие же бравые люди, как он.
-Померла-померла, - вторит второй братец, распахивая ногою дверь экипажа, - покончила с собой, грешница безвольная!
Эда и Леа так и остались смотреть то на отъезжающий экипаж, то на дорогу, то на застывших, совершенно растерянных людей, то на взбешенный подходящий народ…
Леа опомнился первым, взяв Эду за руку, он привычно потащил ее за собою к парадному входу замка, где бушевало людское море. Пройти – задачей было нелегкой, но они протиснулись каким-то чудом, испачкавшись при этом в земле, свином сале факелов (они горели, несмотря на уже полное торжество света) и даже в чьей-то крови, вид приобрели самый героический, который как-то не вязался с сумбуром в голове Эды и легкой растерянность Леа – он не ожидал такого поступка от Катерины, но, размышляя, находил его даже благородным, ведь в своем последнем земном деянии принцесса избавила их от необходимости вершить ее судьбу.
Они протиснулись среди примятых розовых клумб, усыпанных теперь золою, какой-то грязью и даже чьими-то брошенными тряпками. Смогли миновать небольшую аллейку, где какой-то молодец пытался свалить прекрасную статую королевы, оставившей павшего короля Вильгельма с двумя дочерьми.
И даже небольшая лужайка перед замком теперь не выглядела так, как прежде. Всюду были люди. Трава, изумрудная, привезенная из-за моря, высаженная и заботливо взращенная в чужом для нее климате, посерела под ногами и примялась к земле и Эде почему-то подумалось, что никогда больше не будет этой лужайки.
И этого песка под ногами, который до того был в жиру, золе и каких-то каплях, что было неприятно смотреть.
И лестница перед замком, где кто-то уже машет руками, привлекая к себе внимание, тоже больше никогда не будет белой.
Кто-то машет…Леа стиснул руку Эды и она вскрикнула, но никто не взглянул в их стороны, заразившись общим шумом и безумством.
-Ронан! – выдохнула Эда, ее вскрик не означал боль, он обозначил ее удивление, облегчение и ужас…
Не помня себя, Эда бросилась в толпу и Леа кинулся следом. Они оба работали локтями, но Эда ввинчивалась ловчее, стараясь никого не задевать – все равно сохранялись в ней какая-то брезгливость и страх перед этими людьми. Перед всеми людьми!
И Эда, прорвавшаяся ближе к Ронану, забывшая мгновенно всякий разлад между ними, довольная тем, что он пережил эти страшные часы, пришла в ужас, увидев, как изменился он, и как видно это было ей теперь.
Это был фанатик. Горящие глаза и грозные черты напомнили Эде одного из Девяти рыцарей Луала – так был грозен этот лик. У него был вдохновенный вид, как у убийцы, что наслаждается агонией жертвы или как у целителя, что уже понял, что может спасти и спасет безнадежно больного, попавшего к нему. Кровавая же царапина на левой щеке усиливала это страшное, поразительное сходство с чем-то высшим, непостижимым и бесконечно грозным.
Неудивительно, что народ смотрел на него. Нет никаких сомнений в том, что толпа последовала за ним.
Леа подскочил слева к Эде, и позвал Ронана:
-Ронан! Ронан, мы рады тебе! Мы здесь.
И Ронан взглянул на того, кто выбивался, окликая его, и сразу же увидел и Леа, и Эду. Улыбнулся, но это не было теплой улыбкой. Так мог улыбаться сам Луал, встречая погибший своих Девятерых рыцарей у врат чертогов, где коротать им теперь вечность.
Но вот распахнулись, а затем и смялись, словно бумажные, ворота справой стороны от замка, и народ, как единый человек, и одно из божеств – Ронан, не сговариваясь, повернули головы туда, на грохот барабанов и солдатский марш.
Ожидали прихода гвардейцев, опасались возвращения Лагота, но то было нечто более мощное явление, чем какой-то там полк гвардейцев, лишенный сейчас всякой веры или мелкий герцог, возжелавший себе власти – это были солдаты, перешедшие на сторону своего народа, и возглавлял их Альбер.
Он по-прежнему был толст, тяжело дышал и был несуразен. Однако двигался с легкостью, недоступной его весу! Он быстро шел и толпа, приминаясь перед ним, расступалась, приветствуя еще одного, почти что обожествленного в эту минуту, защитника своего.
Ронан, хоть и был рад появлению Альбера, явно не был доволен тому почтению, которое теперь оказывали Альберу, забыв про него. Леа, заметив это, подтолкнул Эду и та, превратившись в такое же покорное орудие, как и палач, и топор и все, что может только служить всякому искусному мастеру, вышла к Ронану, протиснулась на ступени к нему. Леа вышел следом. Кто-то в народе пожелал пробиться за ними, но Ронан пожал руку Леа и кивнул тепло Эде, а затем, сам протянул руки навстречу Альберу и выкрикнул:
-Приветствую тебя, Альбер! Защитник народа!
-Приветствую! – ответил зычный Альбер и сам, переваливаясь по ступенькам, забрался к нему рядом. – О…Леа! Друг наш! Эда, наш законник…
Он, приветствуя их таким незамысловатым образом, мгновенно объявил народу, что эти люди из его окружения и служат одной с ним цели. Шепоток пробежал среди народа, но успел, однако прошелестеть ветром и не дал оформиться ни во что – народ нуждался в защите, Альбер знал, кого поведет за собою в то временное правление, пока не будет сформирован новый порядок, но до того периода нужны ему помощники и сейчас фактически он их представлял.
Но…
Брать Мэтта ему не хотелось. Однако у Мэтта и у всех обитателей презренного Пепельного Ряда было другое мнение. Они появились дикие, шумные, грозные в своем ничтожестве и гордые своим решением воевать тоже, вместе со всеми. Проститутки, пьяницы, отравители, грабители, воры, мошенники, наемные убийцы, контрабандисты – все представители самых дешевых цен и самого высшего презрения явились, возглавляемые Мэттом  и смешались с приличными людьми – с торговцами, кузнецами, купцами, швеями, учителями.
А сам Мэтт, не дожидаясь приглашения, взбежал по ступенькам, к Ронану, Альберу, Леа и Эде и громко приветствовал их, так что те, переглянувшись, были вынуждены приветствовать и его в ответ, скрывая всякую свою досаду, что так и рвалась из уст…
И непонятно, как развивалась дальше ситуация, если бы не появилась последняя сила, возглавляемая Кенотом – высшим жрецом при короле Вильгельме с другими жрецами Луала и Девяти рыцарей его. Плащи некоторых жрецов были в крови, что явно говорило о том, что переворот слуг божьих прошел без божьего милосердия.
Кенот – достойный в каждом своем жесте, без труда прошел среди глубоко верующих людей и взошел на ступени к остальным, где был тепло встречен.
Все, стоящие на ступенях, ведущих к замку, что еще оставался закрытым, переглянулись, убеждаясь в правильности. И Эде захотелось сбежать, но она не могла больше отступать и признавала теперь свое место, стискивая зубы.
-Ты, - быстро бросил Кенот, отступая за спину Ронана, чтобы пропустить Альбера вперед.
Альбер не спорил. Он вышел вперед своих соратников и заговорил. Зычный голос его подхватывалый быстрый шепот в толпе, донося до каждого, кто был сейчас на большой площади и кто, не вместившись, набивался к ней, ютясь у ворот, переступая с ноги на ногу в волнении…
-Мы все – люди одной земли. Мы пришли сюда, к королевскому замку, чтобы объявить о том, что больше не нуждаемся в короле. Нами правили глупцы!
-Да! – едино выкрикнул народ.
-Тираны!
-Точно!
-Сластолюбцы, безумцы, воры, что заботились только о том, как набить себе брюхо!
-Да! Так! Все так!
-Но сегодня пришел день, когда мы скажем свое слово!
-Скажем!
-Сегодня день, когда начинается новая история нашей земли, когда мы отменяем все то, что было прежде и отказываемся склонять голову перед одним человеком, единственная заслуга которого состоит в правильности рождения, от древней крови! Но мы, чья кровь древнее, мы, в чьей крови родилось страдание, свободны!
-Свободны…
-Мы теперь не нуждаемся в толпе безумцев, в дворянах, в змеином клубке древней крови. Мы хотим также решать свои жизни, и мы можем.
-Можем!
Альбер, оглядывая толпу, заметил несколько выходцев из Пепельного ряда и подумал вдруг, что в его идеях равенства все равно будет те, кто немножко равнее…
-Мы знаем, что должны жить. Мы знаем, что должны делать, и что мы можем делать для сегодняшнего дня. Довольно поклонения. Довольно налогов во имя прихотей. Довольно войн из-за глупостей. Довольно самолюбования в роскоши!
Альбер, имевший каждый прием пищи не меньше трех смен блюд, говорящий о роскоши, конечно, был занимателен, но это была такая минута, когда верили даже в это и ничего не казалось странным.
-Мы образуем новое правление, и откроем возможности для всех…
«Почти всех, чертов Мэтт!»
-Мы дадим доступ к должностям каждому.
«Мэтт, Луал тебя забери!»
-Вне зависимости от происхождения! Только по достоинству, по личным качествам, а не по крови! Кровь больше ничего не значит! Кровь больше не имеет привилегий!
-Да!
-Вы видите перед собою людей, что начали этот путь, они стали первыми, кто посмел начать это возвращение справедливости! – Альбер чуть отступил, представляя по очереди всех. – Это Ронан, именно его идея формирует наш новый порядок! Кто возражает против его голоса, и его речей? Его сердце повело нас, его сердце, отравленное несправедливостью нашего положения, повело нас…
Ронан, смущенный, но довольный, как триумфатор, достойно принял вопли и восторги толпы. Лишь поднял руку, приветствуя ликование.
-Это, - Альбер указал рукою на Кенота, - жрец Луала и Девяти рыцарей его, Кенот, что призвал на помощь всю божественную благодать для нашего пути.
Кенот принял свои восторги с достоинством пастыря и скромностью необычайной, так как знал, что именно скромность будет отмечена больше. Сказал лишь:
-Луал и Девять рыцарей его не оставят тех, кто верен.
-Это Леа, человек, помогавший нам на пути, организатор всего нашего сопротивления старому миру, - объяснить толпе, что такое Леа было сложно. Альбер ограничивался общими фразами и толпа это тоже приняла.
Леа же высказался тоже, однако, по факту своей природы:
-Пусть торжествует добродетель!
-А эта девушка, - Эда попробовала упираться, но Альбер дернул ее и она покорилась, вышла вперед и была ослеплена множественностью толпы, - будет беречь наш закон.
-Закон – высшее благо, -сказала Эда и тут же захлопнула рот, отступила под спасительную тень Кенота и Леа.
-Верно! – с жаром подхватил Альбер, - закон. А не всякая прихоть тех, кто однажды поставил себя выше. А это…Мэтт.
Как его представить, что сказать, если говорить и представлять совсем не хочется – это вопрос не из легких, но Альбер нашелся:
-Защитник!
Мэтт, довольный вырванным местом в новом мире, приветственно замахал своему Пепельному Ряду и выкрикнул бодро:
-Все равны, все имеют свои права!
Но его мягко оттеснил Альбер и продолжил свою пламенную речь:
-но ни один из них, ни я – не сделали бы ничего, без каждого из вас, без поддержки, без каждой жизни, что была утеряна в досадных стычках и в том, что может быть еще будет утеряна! Мы пойдем к новому миру…
И договорить он не успел. Закрытые двери, ведущие в замок, медленно начали открываться. Альбер, Леа, Кенот, Мэтт и Ронан отступили со ступенек единогласно, ожидая уже всякой подлости – заслуженной или нет, от гвардейцев