Белые шары

верят, и вместе с ними хочется верить и нам, простым людям. Россия Радищева и Россия Шешковского. Остаётся только выбрать, на чьей ты стороне. Лично я по-любому предпочитаю вольнодумцев, нежели жандармов.
Утром проснулись часов в восемь, умылись, оделись, после чего Елизавета, куратор семинара, повела нас в столовую завтракать. Честно сказать, я ожидала, что завтрак будет так себе. Однако еда оказалась очень даже неплохой. Печёнка с жареной картошкой, кофе со сливками – весьма нехило!
Семинар открывался на свежем воздухе – в сквере имени Полины Осипенко у памятника Пушкину и Достоевскому. Местные поэты, писатели, деятели искусства, организаторы семинара говорили приветственные речи, желали нам творческих успехов, ну и счастья в личной жизни. В завершение для нас станцевали вальс артисты местного драматического театра.
После торжественной части началась, собственно, работа – в библиотеке имени Крупской критики нещадно разбирали по косточкам наши тексты. Первым, кто попал под обстрел битых фантастов Золотова и Стрельченко, была Оксана Ивушкина. Её текст был про девушку, которую подло изнасиловал молодой человек. Тогда она обманом завладела машиной времени, изобретённой её бывшим одноклассником, и проникла в прошлое, чтобы избежать изнасилования. По мнению критиков, текст оказался совершенно безнадёжным. Вторым разбирали мой.  Я думала, что меня эти акулы пера тем более зарежут по полной программе. Но нет – к моему тексту у них как раз особых претензий не нашлось.
Потом для нас провели экскурсию по городу – по набережной с памятником Чкалову и длинной лестницей, ведущей прямо к мосту, по Советской улице с театром, музеем, городским парком и церковью в конце.
Обедали мы в кафе рядышком, которое также находилось на Советской. А после обеда снова разбирали тексты. Работы одних участников критики сочли в принципе неплохими, посоветовали только чуть-чуть отредактировать, некоторые – слабыми, которым уже и редакция не поможет, проще написать что-то другое.
Вечером в драматическом театре награждали победителей конкурса «Капитанская дочка», местные поэты читали свои стихи.
Завершился этот насыщенный день ужином в той же столовой, где мы завтракали. Ну, а после – свободное время вплоть до завтрашнего дня.
Тогда-то я и решила прогуляться до набережной, где граф Разумовский провёл последние минуты своей жизни. Когда ещё выдастся такой случай?
Пройдя по Советской, я оказалась у памятника Чкалову. Спустилась вниз по каменной лестнице, окружённой с обеих сторон беседками с колоннами. Внизу в свете фонарей виднелся длинный мост. Я устремилась туда.
И вдруг… Чем угодно я могла бы поклясться, что спиртного сегодня не пила. Галлюцинациями сроду не страдала, ровно как и какими-либо заболеваниями психики. Но шары, которые я увидела на тёмных водах… Белые, почти прозрачные, они, казалось, светились изнутри. И похоже, им не было никакого дела, верю я в их существование или нет.
Что же мне, скажите, прикажете делать? Загадывать желание? А вдруг они убьют меня, как и Разумовского? Умирать-то в тридцать лет что-то не очень хочется. Нет, пожалуй, ничего у них просить не буду. Счастье, богатство, успех… Если оно мне по судьбе, то придёт и без всяких шаров. Ну, а если нет… Ну, значит, нет, что тут поделаешь? Однако упустить шанс сфотографировать такую красоту я не могла. Достала из сумки смартфон, включила камеру. Щёлк! Теперь с этого ракурса – щёлк!
Нащёлкав эдак с десяток фотографий, я зашла в Фейсбук, чтобы поделиться с друзьями. Но тут моя рука сама собой потянулась в группу «Дело Дмитриева». Сегодня же у него должен был быть приговор, а днём я была так занята, что не нашла ни минутки заглянуть в Фейсбук.
Тринадцать лет… Тринадцать! Пожилому, заведомо невиновному человеку! Человеку, который всю жизнь посвятил возвращению памяти безвинно убиенных! Мерзавцы! Как таких только земля носит? С трудом сдержалась я оттого, чтобы прямо здесь, на мосту, при белых шарах пожелать этой судье Алле Раць всего-всего. Такого, чтобы она от души пожалела, что на свет родилась. Нет, Ася, не здесь и не вслух. А то ведь шары услышат.
Шары услышат… Так ведь они могут не только Юрия Алексеевича из тюрьмы освободить, но и сделать так, чтобы в России более не сажали за решётку невиновных людей. Чтобы президент, упорно цепляющийся за власть и не гнушающийся переделывать Конституцию под свои личные интересы, всё-таки этой самой власти лишился и ответил за всё то, что сделал со страной и с народом. Чтобы преступники-полицаи, хватающие порядочных людей, судьи, выносящие заведомо несправедливые приговоры и прокуроры, запрашивающие гигантские сроки для ложно обвинённых, сами сели на скамью подсудимых и получили то, что заслуживают по закону и по справедливости. Шары могут покончить с произволом и тотальным грабежом и сделать Россию свободной и процветающей страной.
Да, они могут. Но они же могут и убить за такую просьбу. Но ведь могут и не убить. Дарье, Алёнкиной подруге они же ничего плохого не сделали. И ребёнка её спасли, не взяв ничего взамен. Может, если я попрошу о демократии, мою просьбу они тоже исполнят просто так?
Но всё же я решила не торопиться. Поднявшись вверх по Чкаловской лестнице, я вернулась на Советскую, зашла в кофейню. Обычно я не пью кофе по вечерам – даже нежный латте. После него я не могу спать, ворочаюсь почти до самого утра. Но сейчас, когда эта чашка кофе может стать последней в моей жизни…
- Дайте мне, пожалуйста, латте с лавандой и взбитыми сливками, - попросила я девушку, протягивая пятисотку.
Не отрываясь, смотрела я, как взбивается с шипением нежное молоко, как вливается в него тонкой струйкой крепко сваренный кофе, как ложатся на него пышной шапкой взбитые сливки.
Когда латте был готов, я сказала барменше: «Спасибо!» - и вышла из кофейни.
- Девушка, сдачу возьмите! – кричала мне вслед барменша.
- Возьмите себе! – сказала я, обернувшись.
А про себя добавила: «Может, эта сдача мне больше не понадобится. Пусть хоть память обо мне будет».
Спускаясь по лестнице обратно на набережную, я позвонила маме с бабушкой, намеренно включив видеокамеру. Рассказала, как прошёл день, пожелала спокойной ночи, сказала, что люблю их.
Никогда ещё латте с лавандовым сиропом не казался мне таким вкусным. Крепкий кофе, нежные сливки, терпкая лаванда… Может, это близость смерти так обострила вкусовые рецепторы? Или осознание того, что, может быть, это происходит со мной в последний раз? Шары плавали по воде, словно ожидая меня. Надо торопиться, пока они не исчезли? Или не стоит? Может, их исчезновение не даст мне совершить непоправимого?
В конце концов, я решила никуда не спешить. Однако когда весь кофе был выпит, и все сливки с пластиковой ложки слизаны, шары всё ещё светились на поверхности. Ну что ж, значит, судьба! Не поминайте, люди, лихом, если вдруг чего!
Выбросив пустой бумажный стакан в урну, я побежала на середину моста, повергая в дрожь металлические пластины под ногами.
- Пусть Россия станет свободной и процветающей! – крикнула я как можно громче. – Пусть тиран уйдёт, а политзаключённые выйдут на свободу!
Только когда были сказаны последние слова, мне стало по-настоящему страшно. Но почему, почему сейчас, когда уже ничего не вернёшь, назад не отмотаешь? Ведь эти слова действительно могут стать последними в моей жизни, которая теперь проносилась перед моими глазами с астрономической скоростью. И тишина, которая последовала за моими словами, казалась зловещей. Что же теперь будет?
- Да! Да! Да! – раздался вдруг еле слышный шёпот.