решительно заступали дорогу.
Оглушенные стражники и учителя падали навзничь. Мы шли не убивать, поэтому избегали лишней крови. Это была моя идея, впрочем, Эталь её поддержала. Эти сенарианцы делали действительно доброе дело, поэтому сейчас страдали понапрасну. Лишать их жизни было бы всё равно, что убивать невинных младенцев.
Заключительным аккордом пьесы стал мой побег с одеялом в рука, в котором якобы находилась похищенная девочка. Эталь прикрывала отступление, расшвыривая во все стороны огненные шары. Хотелось верить, что бескровность нашей операции не вызовет подозрений.
Остальные детишки с ужасом наблюдали эту сцену. Пока я был в спальне, они прятались под кроватки и забивались в тёмные углы. Но стоило мне убежать – все как один прильнули к окнам, несмотря на опасность угодить под магический снаряд. Ребятишки видели в первую очередь красивое шоу, они не могли себе представить, что оно может быть смертельно опасным.
И всё же, не сомневаюсь, что страху мы навели немалого. Миф о том, что злые маги похищают детей, воплотился в реальность. Должно быть, теперь послушание в церкви достигнет небывалых высот. Впрочем, не исключено, что наш рейд останется в чьей-то памяти жутким ночным кошмаром.
Эталь остановилась перед оставшемся в сознании священником. Ему сильно прилетело чем-то по голове, но мужчина цепко держался на плаву, не проваливаясь в чёрное безмолвие. Он ненавидящим взором посмотрел на человека в демонической маске. Чувствовалось, что будь у него силы, бросился бы в бой с кулаками, пусть, и не имея шансов на победу.
– Дочь Тирема теперь у нас! – хриплым голосом похвалилась напоследок Эталь.
– Будь проклят твой Ковен, маг! – с трудом шевеля губами, отозвался мужчина и плюнул в ненавистную маску. Церковники не проводили различия между магами и культистами. И те и другие считались еретиками. Это заблуждение было нам на руку.
Верна зловеще расхохоталась и громко воскликнула:
– Живи червь и до конца своих жалких дней помни сегодняшний позор!
В её словах заключалась жестокая правда. Сенария в эту ночь упустила дочь самого Тирема. И главный подвох заключался в том, кто совершил дерзкую кражу. Конфликт сенарианцев и магов не мог после этого не вспыхнуть на новом уровне. Святая Церковь не забывала и не прощала обид. Фактически, это было объявление войны.
Следующим утром вся столица гудела как растревоженный улей. Ребята Миртиса хорошо постарались – в каждом кабаке знали, что дочь императора похищена. Люди собирались на центральной площади, ожидая выступления Тирема.
Все были встревожены. Будущее империи оказалось под угрозой. Незащищённость наследницы заставляла людей задуматься о том, кто же защитит их, если власть не способна обеспечить безопасность высшим лицам государства. Не окажется ли так, что завтра уже в твой дом заберутся безнаказанные маги, которым никто не в силах противостоять? – задавались вопросом люди.
Но император, у которого не так давно вовсе не было никакой дочери, оказался явно шокирован её похищением. Новость не могла не удивить. Бертрам наверняка понимал, что это часть чьей-то хитроумной игры, вот только вряд ли догадывался, к чему ведёт подобный ход. Он не спешил делать какие бы то ни было заявления, выжидал, хранил молчание. Напряженность, тем временем, нарастала.
«Что теперь делать?» – читалось на лицах обескураженных горожан. Для многих подобная новость была сродни вести о надвигающемся конце света. Суеверные молились, но и у Богов не могли найти поддержки. В церкви быстро прознали о случившемся набеге на приют и сложили два да два. Они «поняли» откуда украдена «дочь императора».
Эталь была моими глазами и ушами в лоне святой матери церкви. Через неё я узнавал обо всех событиях, происходящих за высокими стенами соборов. И настрой священников на этот раз оказался крайне решительным. Все требовали мести.
С одной стороны, похищение наследницы развязывало Понтифику руки. Он снова мог планировать собственное восхождение на трон. С другой стороны, ребёнок был жив, а значит, угроза его возвращения сохранялась. Особенно обидным оказалось то, что дочь императора воспитывалась в церковной школе, значит, из неё можно было вырастить верную дщерь церкви. Получается, что малышку похитили прямо из рук сенарии! Но главная загадка виделась Понтифику в том, кто же на самом деле похитил ребёнка.
Будь то действительно Ковен, в чём он сомневался, или даже эрадрианцы – выходило, что они на голову переиграли сенарию. Это была чувствительная пощёчина. Первейшие соперники оказались лучше осведомлены и решились открыто напасть на собственность церкви! Этого нельзя было прощать. Тем более что после не слишком удачного закона о назначении императором архиепископов позиции Понтифика пошатнулись – ни в коем случае не следовало показывать слабину. А архиепископы требовали крови. Каждый из них давно точил зуб на Ковен.
Решение созрело само собой. Кто бы не украл наследницу престола, обвинить следовало магов. И воспользоваться ситуацией для усиления собственных позиций. Вскоре на аудиенции с императором глава церкви потребовал объявить членов ковена вне закона.
Этим он надеялся убить сразу двух зайцев: уничтожить или ослабить позицию извечного противника, а возможно, под шумок устранить наследницу имперского трона. Даже если её удастся спасти, Понтифик не сомневался, что малютку вновь отдадут на воспитание в Сенарию, раз уже сделали это единожды. А уж тогда-то он приложит все усилия, дабы воспитать послушную своей воле марионетку, которой предстояло занять трон.
Но ещё до визита к императору расчётливый глава церкви озаботился поведать всему миру «правду» об ужасном похищении. В его изложении история выглядела поистине зловещей. Полчища нападавших магов, доблестно гибнущие безоружные священники и невинные дети...
Слухи разнеслись как пламя по сухой траве. Вскоре не только столица, но и все главные города империи буквально пылали. Истовые проповеди пробуждали в людях настоящую ненависть. Сенария готовилась показать свою силу. Власть над умами – вот истинное предназначение религии! – мог бы сказать Понтифик, взглянув на разъярённо гудящий улей, в который обратилась вся страна. Но, разумеется, к открытой агрессии миролюбивая церковь призывать не могла. Поэтому действовала исподволь, искусно настраивая паству на нужный лад.
Семена легли в добрую почву. Маги никогда не были любимы населением, ведь в их рядах не встречалось простых людей. На обучение принимали только членов знатных и богатых семей. Зазнавшиеся повелители неведомых и пугающих сил никогда не старались нравиться – они заботились только о своём благе, собственных интересах и привыкли ни с кем не считаться.
Ситуация нагнеталась с каждым днём. Всё чаще и чаще люди собирались на площадях и требовали от властей решительных мер. Графы не знали, как реагировать. Протестующие хотели не столь многого. Демонстранты были мирными. Пока что. И в то же время их гнев мог в один миг обратиться против не слишком расторопных правителей. Случись так, и неизвестно, на чью сторону встанет собственная стража. Вряд ли они будут разгонять собственных жен и детей.
Сам император тоже оказался в непростой ситуации. Каждый день ему приносили донесения о нападениях неизвестных на отделения Ковена. Жаловались маги, требуя защиты, жаловались на магов, требуя изгнать с земель империи демонопоклонников и похитителей детей. Власти на местах ждали высочайшего решения, не отваживаясь действовать на свой страх и риск.
При всём при том император знал, что никакой дочери у него нет, и никогда не было. Но страна была убеждена в обратном. Вихрь, закружившийся вокруг мифической наследницы, который сначала казался безобидным ветерком, грозил перерасти в настоящий ураган. Тирем чувствовал, что надвигается едва ли не гражданская война. Слишком быстро и мощно развивались события. Народ жаждал крови, и он должен был её получить.
Требовалось либо жестко подавлять самоуправства и вандализм, либо надавить на Ковен. Верховные маги, как назло, не спешили с объяснениями и даже не явились на встречу. От них пришла холодная весточка с требованиями немедленно прекратить погромы. Иначе они грозили разобраться с нарушителями спокойствия собственными силами. А этого допускать не следовало ни в коем случае.
О похищении ребёнка в послании не было ни слова, и Бертрам понимал почему. Один из высших магов лично обследовал императора и подтвердил диагноз – бесплодие. Поэтому нынешние события в Ковене воспринимали не иначе как спланированную провокацию.
Зарвавшихся магов неплохо было бы урезонить, призвать к подчинению. Соседние государства и сами переживали не лучшие времена, что позволяло не беспокоиться о вторжении извне. Бертрам знал, что сил покорить империю у потенциальных врагов не хватило бы и в лучшие времена. Казалось, что самое время сейчас заняться укреплением власти внутри страны.
И всё же Тирем не желал кровопролития. Мирный выход казался ему наилучшим. Вот только момент был упущен. И всё же император решил попытаться. Он наивно решил, что сможет прекратить бучу, если всенародно признается в собственном половом бессилии. Я лично видел, с каким видом он вышел на балкон для обращения к своим гражданам. Это был человек, решившийся поведать страшную правду, за которую ему было совестно.
Но к счастью, в человеческие планы как всегда вмещалась Случайность. Не успел Бертрам начать речь, как толпа, наученная агентами церкви, стала скандировать в едином порыве:
– Слава императору, позор магам!
Сенария открыто демонстрировала Тирему, что она владеет ситуацией. И пока что церковь была на стороне власти. Ковен же устранился, не желая даже обсуждать происходящее с Бертрамом. Наверняка император с лёгкостью сопоставил козыри одной и другой стороны.
Затем на импровизированный помост поднялся сам Понтифик. Это был тонкий продуманный ход. Высший иерарх Сенарии появлялся прямо их народа. Простой человек, возмущённый нахальством обнаглевших магов. Он призвал людей к порядку и взял слово.
Голос его, наверняка усиленный заклинанием, разливался по всей столице! Какая это была мощь! Владыка умел говорить. Даже я проникся его одухотворёнными речами о том, как должен страдать от разлуки с дочерью всеми любимый Бертрам. И о бессовестных магах, дошедших до последней черты, несомненно, прислуживающих демонам. «Чаша нашего терпения переполнилась! Молчать больше нельзя!» Казалось, что он говорит о том, что у каждого сейчас вертелось на языке.
Но не о справедливой мести просил Понтифик, а только о поддержке любого решения императора. Добрый сенарианец не мог открыто призывать к насилию. Зато ничто не мешало ему принудить к этому императора. Попросту говоря, он настроил людей таким образом, что они ждали от Тирема только одного – немедленного объявления Ковена вне закона. Церковь, как всегда, предпочитала озвучивать жесткие решения чужими устами.
Море людей устремили свои взоры на повелителя. Тирем в этот миг был не просто правителем, а граждане не бакалейщиками, торговцами и сапожниками. Это вождь стоял перед воинством, ждавшим его
