промолвил:
– Ты молодец! Пусть шестеро верховных магов превосходят своим могуществом все силы сенарианской церкви, но план великолепен! Думаю, однажды тебе ещё удастся оценить всю его тонкость...
Он широко улыбнулся и даже зажмурился, будто смакуя неведомые мне детали.
– Как же ты собираешься вынудить императора открыть охоту на ведьм?
Собравшись с духом, я выложил свой последний козырь. Если бы Вайерин его сходу отмёл – не думаю, что вскоре нашел бы столь же прекрасный выход из сложившейся ситуации.
– Маги похитили его дочь!
Несколько мгновений учитель серьёзно смотрел на меня, а затем вновь молча захлопал. И похоже на этот раз действительно одобрительно! Я настолько привык к тому, что он находит изъяны в каждом моём предложении, что и сам в тот момент онемел. «Неужели одобряет!?» – удивлению не было предела.
– А у тебя губа не дура! – наконец, произнёс Вайерин, оценив полноту амбиций. – Сделать дочь императрицей надеется далеко не каждый знатный дворянин!
Я надулся от гордости. Честно говоря, похвала учителя значила для меня тогда больше, нежели возможность сделать дочь правительницей Империи. Возможно потому, что цель казалась совершенно недостижимой.
В тот раз Вайерин всё же не удержался от поправок к моему творению. Что и говорить, они спутали клубок противоречий и интересов ещё плотнее. Зато я поверил, что план действительно может сработать. По глазам учителя и видел, что в этот раз он обязательно поможет.
– Покажи шестерым, что значит не учесть Случайность! – напутствовал меня Вайерин.
Когда мы в следующий раз встретились с Верной, я, посвящая её в свой план, повторил эти слова учителя. Честно говоря, хотелось попросту поделиться похвалой с любимой женщиной. «Пусть знает, как хорош её мужчина!»
Но вместо восхищения, на лице Эталь было написано удивление. Она молчала, пристально глядя на меня, словно ожидая, что я сейчас засмеюсь и скажу, что это шутка. Мне не понятна была причина столь странной реакции, поэтому я растерялся. Последовавший затем вопрос и вовсе вогнал меня в ступор:
– Сколько у тебя наставников в Ордене?
Я помотал головой, надеясь разогнать нелепое наваждение. Не помогло.
– Слушай, неужели ты не прониклась этой идеей? При чём тут Орден? – в интонации проскальзывали нотки раздражение. Признаюсь, я рассчитывал, что любимая разделит со мной радость, а вместо этого она задала, казалось бы, совершенно неуместный вопрос.
Но жрица была непреклонна. Ей хотелось услышать ответ. Никакие увиливания не могли отвлечь её от намеченной цели. Долго отказывать Верне я не мог ни в чём, поэтому вскоре сдался и ответил.
– Восемь! Довольна? У меня дважды по четыре наставника и мой учитель. – для большей наглядности я предоставил ей результат арифметического сложения на пальцах. Теперь, может, объяснишь, наконец, что всё это значит? – полагаю, я выглядел взъерошенным псом. Мой триумф обернулся не пойми чем, а женщина так и не хотела ничего объяснять.
Но Эталь стояла, не говоря ни единого слова, будто окаменела. Невидящим взором она смотрела на меня, а губы её начали по привычке, оставшейся с малых лет, шептать молитву. Честно говоря, я забеспокоился, а всё ли с ней в порядке. Должно быть, ещё никогда мне не доводилось видеть Верну в таком состоянии.
– Любимая, что с тобой? – всё раздражение как рукой сняло. Только нежность и забота о дорогой женщине слышались в моём голосе.
Я обнял её и прижал к себе. Спустя несколько мгновений жрица взяла себя в руки.
– Да нет, не может быть... Глупость какая-то. – невнятно бормотала она. Затем неуверенно улыбнувшись, чуть громче добавила: – Прости, не обращай внимание! Просто нелепое совпадение, взволновавшее твою суеверную жену.
Мы не были даже обручены, но Эталь уверила меня, что мужем и женой становятся, прежде всего, перед самими собой и Богами, а уж перед лицом общественности и даже Церкви в последнюю очередь. Мне этот подход был не совсем понятен, но казался заслуживающим уважения.
К тому же, мы вели такой образ жизни, что показывать наши отношения было попросту не перед кем. Соседей, друзей и знакомых у мотающихся по всей империи молодых людей попросту не было. Разве что Миртис мог бы засвидетельствовать наш союз, но кто-то, а отец Верны, похоже, предвидел его ещё до того, как он сложился.
Я крепче обнял любимую женщину. В тот миг очень остро стало ясно, что для неё любимый мужчина едав ли не единственная защита. Хотелось её успокоить и убедить, что со мной она в безопасности.
– Что всё же тебя насторожило, дорогая моя? – негромко поинтересовался я, желая, чтобы меж нами не было тайн и недомолвок. К тому же любая мелочь заслуживала внимания.
Она вновь попыталась отмахнуться от вопроса, то ли смущаясь, то ли не считая его важным.
– Да так, сущий пустяк... – затем, видя, что я непременно желаю получить ответ, добавила дрожащим шепотом: Шестеро и Девять.
Мне не сразу удалось понять причину её волнений, слишком далеки были годы моего ученичества в церковной школе. А после них религиозные вопросы мало меня занимали. Всё больше приходилось думать о выживании. Впрочем, числа были настолько символичны, что, полагаю, любой умеренно верующий гражданин империи догадался бы в дюжину раз быстрее меня.
– Постой, хочешь сказать?.. – настал мой черёд призадуматься.
Всё, что я знал о своём учителе и наставниках, вдруг предстало в новом свете. Все эти невероятные знания и навыки... Орден обвиняли в поклонении эрадрам – забытым девяти богам. Неужели в этих наветах была доля истины?
Шестеро верховных магов тут же показались не менее подозрительными. Нет, деление по числу сенарианских Божеств было общепринятым, можно даже сказать, эталонным. Шесть – счастливая цифра – об этом знал любой сорванец в Империи. Так было принято... Как когда-то девять.
Но магов никак нельзя было назвать истово верующими. Ни кто бы ни за что не заподозрил их в этом. Напротив, они старались уязвить священников, доказать, что Шестерых не существует вовсе! Многие из них придерживались нелепых убеждений, так или иначе утверждающих, что человек не создан по высшему замыслу сверх существ, а появился сам по себе. И отвечает за всё свершенное, соответственно, только перед самим собой. Но я отвлёкся...
Всё вышесказанное приведено лишь с целью показать всю нелепость шести мест в верховном круге Ковена. Конечно, нельзя было исключать другие причины такого числа высших магов, но... Все эти совпадения всё равно казались странными.
– Ну вот, теперь и тебя смутили эти подсчёты! – смущённо произнесла Верна. – Знаешь, это ведь ересь считать, будто Шестеро могут жить в нашей Империи, да ещё и быть мерзкими магами! А твои наставники... ну как они могут оказаться теми Девятерыми? Ведь всем известно, что эрадры не что иное, как отвратительного вида демоны. Да и стали бы они скрываться на болотах в глуши? Весь мир уже погрузился бы в Хаос! Даже Церковь не отрицает могущества злых порождений бездны.
Она изо всех сил пыталась быть убедительной. И у неё это получилось. Почти. По её глазам я видел, что женщина и сама не может обрести прежней уверенности.
– Но если шестеро это Шестеро, то, как смешно должно со стороны смотреться их столкновение с Церковью! – усмехнулся я.
Верна, отбросив на миг свою религиозность, поддержала меня очаровательной улыбкой. Церковь, борющаяся против собственных Божеств – та ещё путаница!
– Игры Высших не про нас. – промолвила она, с нежностью глядя мне в глаза. – Пусть состязаются своими силами.
– А мне в пылу их игр, возможно, удастся вернуть мою дочку!
– Нашу дочь! – поправила меня Верна.
Её губы нашли мои, и все проблемы исчезли, растворились, развеялись как дым на ветру. Во всём мире в этот миг существовали лишь двое. А, по сути, мы сами и были этим миром...
– Кстати, не забывай, что это ещё и дочь самого Императора! – чуть позже насмешливо добавила Эталь.
– Аль-Эде был нашим чудесным домом, где каждый мог вкушать счастье на свой лад. – задумчиво рассказывал мне Вайерин. Я уже давно привык к его странной манере повествования: о событиях, произошедших слишком давно, чтобы их помнить, или же вовсе мифических он рассказывал так, будто лично в них участвовал. Надо полагать, при этом учитель попросту одевал маску менестреля, в духе своей излюбленной идеи бесконечной Игры.
Каждый раз, когда он рассказывал о чём-то из прошлого, я слушал в дюжину раз внимательнее, чем обычно – истории завораживали, но не только. В них всегда скрывалось зерно важного для меня совета, который по нашей с ним негласной игре я должен был отыскать.
– Свобода витала в воздухе. События происходили настолько непредсказуемо, что никто не мог предположить, где и чем окажется в следующее мгновение. Помню, однажды мне довелось обернуться телёнком и прильнуть к материнскому вымени – о, что это за наслаждение! Человеческим младенцам достаётся его в тысячу раз меньше, к тому же они, к стыду своему, забывают столь восхитительную часть своего бытия! Возможно, именно это и позволяет продолжить жить, когда кормиться приходиться самому... Слишком жестоко было бы помнить великолепное, но довольствоваться ничтожным. В этом провидение пошло на уступки человечеству.
Признаюсь честно, порой я начинал сомневаться в том, что Вайерин не сумасшедший. По меньшей мере, он был человеком с чрезмерно развитой и крайне своеобразной фантазией. Не думаю, что многие способны были бы придумать нечто подобное. Не обращая на меня внимания, Вайерин вдохновенно продолжал, будто, и правда вспоминал и заново переживал то, о чём рассказывал. Что ни говори, актёром он являлся восхитительным.
– И вдруг, представь себе, я становлюсь этим самым молоком. Нет, решительно не на одном языке невозможно передать тех ощущений, что мне довелось испытать, будучи белой густой жидкостью... Но речь не об этом. Свобода и Случайность, которую многие после стали именовать Хаосом, шли рука об руку – они были неразлучны. Разлад произошел в нас – тех, кто блаженствовал в лучшем из миров – Аль-Эде. Неразумные дети, не сумевшие по достоинству оценить величайшего дара. Что ж, некоторые знания приходят со временем. Надеюсь, так оно и произойдёт.
– Вы поссорились? – живо поинтересовался я. – Надо полагать, не все были в восторге от того, что в любой момент могли стать молоком, или чем похуже?
Учитель выразительно посмотрел на меня, всем своим видом выражая непонимание столь насмешливого тона. Похоже, он искренне недоумевал, как кто-то может усомниться в том, как прекрасно превращаться в малоприятные вещи по чьему-то велению.
– Что может быть изумительнее, чем быть всем? Как можешь ты, не знающий ничего о перевоплощениях, предположить, что твоё человеческое тело лучше иных вместилищ? Откуда берётся эта несусветная гордыня? Поверь, её нет ни в одном другом существе во всём мире! Скала не считает себя лучше дерева, рыба не гордится своим происхождением.
– Но мне нравиться быть собой! – запальчиво вскинулся я. – И становиться коровьей лепёшкой я не желаю. Даже пробовать не хочу! Особенно против собственной воли. В этом нет свободы!
– Ха! Я был лепёшкой. И знаешь что? Немного на свете существ и вещей счастливее её! Это самое беззаботное создание, какое только может быть. Человек от
