Старик жил высоко в горах, жил так давно, что и потерял счет годам. До подножья гор его проводили дети, когда он состарился: сам же и просил – не хотел им мешать… Подумал, что слишком долго ждать смерти не придется, но все-таки взял с собой самое необходимое на первый случай. Дети остались в долине, где жили всегда, а Старик поднялся туда, куда людей еще не заносило. Поднимался не один день, а каждый день – понемногу, и наконец остановил себя: выше – уже некуда. Облюбовал углубление высокого каменистого выступа, да и обосновался там. Оказалось, жить можно – густая стена вьющихся растений надежно укрывала от дождей и холодов. Знал, что самое главное в его положении – уметь разводить и поддерживать огонь, и этому научился довольно скоро: пригодилась старая сноровка. Одежды, как ни странно, ему хватало, и даже с обувью пока было все в порядке.
В остальном – все оказалось проще.
По крутым бокам скалы стекала дождевая вода, и Старик собирал ее в высушенные фляги из тыквы. На уступе за скалой он развел маленький огород, где выращивал овощи, трудясь потихоньку, когда был в состоянии. Звери поначалу испугались человека, а потом поняли, что это ему впору бояться их. Они распознали в нем почти равного себе, почувствовали, что не причинит им вреда, – и приблизились к нему. Он их не оттолкнул, подружился с ними, ласкал их детенышей. Звери приносили ему еду: корнеплоды, мед, орехи, фрукты. Птицы сначала дивились тому, что человек живет там, где они сами гнезд не вили, но потом стали прилетать к нему со своими птенцами и приносить ягоды на веточках.
Проходили дни и недели; Старик жил и ждал смерти, а она все не приходила. Тогда Старик приучился к медлительной жизни, да и привык к ней настолько, что будто другого не знал никогда. Привык и к этим горам. Старик был тихим и смирным, и природа гор все больше располагалась к нему, а он, в свою очередь, все более приспосабливался к горам. Глядя на животных и насекомых, сам научился находить нужные растения, засушивать травы и коренья, приготавливать отвары – так он лечился при необходимости. Научился помогать зверям и птицам, лечить их. Любил подолгу прогуливаться по окрестностям, прислушивался к ритму незнакомой ранее Жизни, дивясь тому новому, что узнавал о горах, о жизни животных и растений, – ведь дожил до глубокой старости, а о настоящем только догадывался – там, внизу, а здесь…
Здесь все было настоящим. Привольно и отрадно было!
Он никогда не намеревался спускаться вниз, но часто засматривался наверх, от чего захватывало дух! Чтобы выживать, приучился выполнять самые простые правила, которые и придумывать не пришлось, они сами «просились» быть исполненными. Привык им следовать, ничего не менял в ежедневном распорядке: и сил на большее не хватало, и настроения не было, и ничего другого искать не хотел. Он был очень, очень старым, и ему самому иногда казалось удивительным, что он как-то существовал: жив – и хорошо.
Слабость порой одолевала, валила с ног, побеждая все обретенные привычки и правила… Иногда неделями чувствовал себя особенно нехорошо – лежал, не высовываясь из своего теплого укрытия. Тогда лисицы и козы сами наведывались к нему, лечили его, и он постепенно вставал на ноги, а потом долечивался сам. Так случалось несколько раз, и Старику казалось, что уже не поднимется, но всякий раз Жизнь опять давала новые соки, укрепляющие силы Старика.
Время шло…
Прошли короткие месяцы и долгие годы.
Однажды, поздним утром, Старик собрался с духом, преодолевая недомогание, и попробовал подняться со своей лежанки, выстланной примятым хворостом и сухими листьями, да не смог почему-то. Удивился, попытался еще раз – опять не получилось. Его словно придавило огромным, бесформенным валуном. А-а-а… Не открывая глаза, почувствовал присутствие поблизости какого-то неприятного существа, которого он еще не знал. Заставил себя открыть глаза, видит, рядом с ним сидит кто-то, пришедший издалека, и неясная догадка прибавила ему смелости.
Он спросил, проверяя, есть еще у него голос:
– Кто ты и откуда?
– Да я это, я, старче, не узнал? – отвечала закутанная в темное фигура, опирающаяся на крепкий, но весьма изящный посох. Это была узнаваемая фигура женщины! А-а-а… Откидывая покрывало со своего лица, женщина усмехнулась и произнесла:
– Я – твоя Смерть, пришла за тобой. Не ждал, что ли?
Старик попытался медленно подняться – будто с неимоверным трудом отпихивая в сторону огромный валун. Спустил ноги на каменный пол, засыпанный пучками сухой травы. Посидел… А-а-а… Взглянул на гостью, совсем не страшную на вид, а скорее печальную: неужели вот так она и приходит? Правда, ее лицо он рассмотрел плохо…
Ответил:
– Пожалуйста, я готов.
– Как, ты даже не просишь меня повременить? – удивилась Смерть. – Все хотят, чтобы я пришла как можно позже, никто не ждет меня с радостью. Даже лежащие на моем, на смертном, одре надеются на Жизнь, умоляют о ней. Некоторые пытаются от меня убежать, другие – откупиться, третьи – победить меня. Вижу, ты – не таков.
– А я уже пожил там, внизу, – махнул куда-то рукой Старик. – Все знаю, что ты говоришь о людях. Пожил я и здесь, наверху. Знал бы, что здесь так хорошо – может, давно бы сам поднялся сюда или еще куда… Но недосуг было задуматься об этом в молодости, да и потом… Там меня одолевали другие заботы. Когда умерла моя жена, я взял и попросил, чтобы меня переправили сюда.
– Зачем? – заинтересовалась Смерть.
– Затем, чтобы отсрочить твой приход. Моя жена умирала тяжело, болела несколько лет… Просила, чтобы я пожил еще, протянул подольше. Вот я и решил… Но теперь, видно, отложить ничего уже нельзя.
– И у тебя нет никакого последнего желания? – спросила Смерть.
– Есть, – ответил Старик. – Мне хотелось бы на прощание посидеть немного на любимом уступе, на обрыве моего «дворика жизни». Я там провожу по нескольку часов в день, предаваясь размышлениям о прошлом и настоящем. Разреши мне в последний раз... Не возражаешь?
– Конечно, – согласилась Смерть. – А ты не стал бы возражать, чтобы я посидела с тобой рядом?
– Ты меня удивляешь, – ответил Старик. – Ты пришла как хозяйка, тебе и распоряжаться…
Они прошли вдоль отвесной скалы. Смерть спрятала свое жало и мысленно поддерживала Старика, чтобы он не упал, не спотыкался. Пока шли, Смерть крепко опиралась на свой посох, наклоняясь и словно прислушиваясь к нему. Вдвоем, как лучшие друзья, добрались до «дворика жизни», сели на уступ, полюбившийся Старику. День был в разгаре, и было обидно умирать – при одном только взгляде на ту красоту, которая радовала его взоры каждый день.
Взирая на то же самое, Смерть спросила:
– Скажи, Старик, а тебе не жалко расставаться с Жизнью?
– Жалко, иногда бывает жалко, но... что такое Жизнь, я уже знаю, а что такое Смерть – еще нет, – произнес Старик. – Я тут живу долго и понял: всему бывает свой черед. Так заведено в природе: все, что родилось, должно прожить отпущенный срок и умереть когда-то. Разве растения и животные не умирают? Умирают и никогда не бегают от своей смерти. Так и я… Пора моей Жизни прошла, пора Смерти, то есть твоя, наступила. Как я могу этому возразить?
Смерть тихо отодвинулась в сторону. Помолчав, сказала:
– Я знаю, что ты терпеливый и не злобный, вижу, что набрался мудрости Жизни, поэтому хочу спросить… Удивляюсь, почему меня все так не любят, желают отдалить, избежать, обмануть, а ведь я приношу только облегчение, освобождение от оков страданий! Да, да, используют любые приемы и уловки – бегут стремглав, лишь бы вырвать себе кусочек Жизни! Почему? Для чего?
Старик вздохнул и произнес:
– Люди привыкли считать свое существование на свете бесценным, настраивают себя и своих детей только на Жизнь, а не на Смерть. Никто не хочет умирать молодым или больным, или старым. И потом – они боятся неизвестности! Люди хотят жить и жить без конца, насыщаться радостями Жизни, но почти никогда и не делают того, чтобы Смерть… чтобы Смерть не спешила стремглав к ним или к их детям.
– О, как справедливы твои слова! – воскликнула Смерть, стукнув по каменистой земле своим посохом – и земля покачнулась, листья с деревьев мгновенно осыпались, облака замерли в воздухе. – Я знаю о людях все, не жду новостей о них. Но ты меня смутил, настроил на твою Жизнь! Что-то в ней есть… О-о-о… Посидим еще чуть-чуть. Как люди не понимают: я не могу стать чем-то другим, чем являюсь на самом деле! Это люди могли бы, как ты сказал… А они! Болтаются по Жизни без толку, загоняют себя в жуткие дебри, в яму, в болото, – Смерть посмотрела на Старика – …Меня не боятся должным образом, что странно.
Старик вздохнул, погладил рукой траву, ощущая ее прохладу, сорвал несколько ягод, съел их. Закрыв глаза, ждал… Попросил:
– Посидим еще чуть-чуть, если не возражаешь.
Смерть, поигрывая своим посохом, сказала:
– Старик, знаешь, что? Я теперь спешу, у меня много дел, и все – неотложные. Вот что. Не буду торопиться с тобой, хотя повторов не люблю. Вижу, что Жизнь не затопила, не искалечила тебя болью и одиночеством, тебе не страшно умирать. Оставляю тебя на этот раз; вернусь, когда захочу, как, случается, являюсь не однажды и к некоторым другим. Ты, вижу, удивлен? Да, я умею приходить по нескольку раз, но такое бывает очень редко. Что скажешь?
Старик нечаянно дотронулся до посоха Смерти – холод моментально сковал его пальцы. Он отдернул руку и сказал:
– Ты – моя гостья, первая гостья – здесь, в горах... Да еще какая! Ты всемогуща. Как я могу тебе отказать? Твое право – твое намерение. Приходи, когда захочешь. Как видишь, я сумел так настроить свою Жизнь, что каждую минуту готов к твоему приходу.
– До свидания. Будь здоров, Старик!
Старик не успел ответить ей, как она исчезла, растаяла в воздухе; дольше всего таял ее посох… Он огляделся – никого! Думал, что не сможет оторваться от края обрыва: на протяжении всего разговора чувствовал, как медленно сползает в пропасть. И вдруг неожиданно обнаружил, что может подняться на ноги. Ну-ка, ну-ка... Поднявшись, отошел подальше в