ЧИТА

Воспоминания о Чите, любимой плюшевой собаке, приносили смешанные чувства: любовь, привязанность, боль и обиду. А началась история дружбы маленькой девочки и Читы так…
Сколько лет на тот момент мне было, я уже и не скажу точно, скорее всего три-четыре года. Мы были в гостях у родственников. Тётя Маня, чтобы меня занять, дала какие-то игрушки. Я все пересмотрела и взяла в руки старую плюшевую собаку рыжего цвета с серым (когда-то белым) треугольником на лбу и таким же животиком. Лапы были, можно сказать, бесформенными: овальные подушечки, пришитые по бокам и внизу, кусочек плюша сзади – хвост, чёрные пластмассовые глазки и нос, а уши… О это были уши спаниеля (но тогда в породах собак я не разбиралась)! Большие висячие уши! Этими ушками можно было закрыть глаза игрушке, свернуть трубочками и сделать из собаки зайца, а если подвернуть – это уже медведь. Такая себе собака-трансформер.
– Тётя Маня, как зовут собачку? – спросила я.
– Эту? Это… Это Чита, – назвала кличку, которая, скорее всего, пришла ей на ум.
– Но Чита – это же обезьяна.
– А она и так уже почти обезьяна! – засмеялась тётя Маня. – Старая и страшная.
– Она не страшная. Она красивая.
Больше меня забавлять не пришлось. Обо мне забыли, и я забыла обо всех, так как моё внимание было приковано только к плюшевой собачке.
Когда нужно было прощаться с хозяевами, я долго выцеловывала Читу. Тётя Маня засмеялась и сказала:
– Да забирай её себе.
– Спасибо! – и я радостно прижала игрушку.
– Мама, но это же моя собака, – обижено сказал сын тёти Мани, а мой двоюродный брат, на то время уже подросток.
– Ванька, как тебе не стыдно? – удивлённо сказала тётя Маня. – Ты уже парубок! Зачем тебе игрушки?
Мой отец тут же хотел забрать у меня плюшевую собаку, аргументируя, что у нас дома их и так полно, но я подняла такой крик со слезами, что меня с Читой оставили в покое, и родители пообещали в следующий раз привезти игрушку и вернуть Ване.
Я умоляюще смотрела на тётю и брата, чтобы этого следующего раза не случилось.
– Да не надо её привозить! – замахала руками тётя Маня, а Ваня вышел из комнаты, чтобы скрыть слёзы.
Хотя тогда я была совсем маленькой, но до сих пор помню взгляд и глаза брата, полные слёз, обиды и бессилия: ведь стыд, что он взрослый, не дал ему тогда отстоять любимую игрушку.
Читу так и не вернули Ване. Я с ней просто не расставалась. Она сидела со мной за столом, в песочнице и ходила в магазин и в гости. Родителям, видно, было неловко перед знакомыми, что у дочери такая «зачуханная» любимая игрушка. Они покупали зайцев, мишек, собачек… Те получали свои клички, но так и оставались просто игрушками. Читу время от времени зашивали и стирали. Она немного светлела, но так и оставалось той же старой, но любимой Читой.
Для неё я варила невидимые каши и кормила из ложечки, завязывала на уши банты, одевала свои платья. И, конечно же, ложилась с ней спать. Раньше я не могла уснуть без любимой синей маленькой подушки в розах, которую мама сама вышила крестиком. Теперь же на этой подушке обязательно должна была спать и Чита.
Однажды я проснулась и не обняла свою плюшевую собаку. Её просто не было.
– Где моя Чита? – со слезами прибежала к родителям.
– Не знаю, – ответила мама, – куда ты её дела.
Я вернулась и перерыла всю постель, заглянула под кровать, но игрушки нигде не было. Теперь каждое утро начиналось с поисков Читы, но вечером я опять ложилась спать одна. Никакая из новых игрушек не занимала место на синей подушке.
Прошёл где-то месяц, но поиски не прекращались. Отец уже не выдержал и обратился к матери:
– Может, ты уже скажешь ей, что не стоит искать Читу…
– Где она? – я почуяла что-то неладное.
Мама замялась, но так и не ответила.
– Твоя Чита сгорела в печке, – сказал отец и вышел из комнаты, так как мой неожиданный крик и слёзы уже было не остановить.
Я долго «не дружила» с родителями, решившими избавиться от игрушки, из-за которой они чувствовали неловкость перед другими взрослыми. Меня ещё не один год не покидали чувства боли и обиды, наверное, такие же, как и моего брата Ванечку.