послевоенного хаоса, и Т.Манн — один из «поджигателей войны», тем самым причастен к появлению нацизма. Поджигатель войны в то самое время, когда сам Гессе подвергался яростным нападкам за свой последовательный пацифизм (Томас Манн тогда вконец рассорился на этой почве со своим старшим братом, помирились они лишь много позднее, когда Т.Манн заметно полевел).
Любопытна и такая подробность, Б.Целлер приводит восторженные отзывы Томаса Манна о более ранних произведениях Гессе, но не о главном его романе - «Игре в бисер». Скорее всего, такого отзыва вообще не было. Видимо, Т.Манн прочёл роман, обнаружил там очень неприятные строки про себя и находился далее в состоянии холодного нейтралитета по отношению к этому тексту.
*
Как я уже упомянул раньше, Гессе в середине марта 1933 года объяснял в письме знакомому педагогу(Целлер, с. 205 — 207): «У меня сложилась своя манера общения, своя форма созидания связей. Я получаю ежегодно тысячи писем. Все они от молодых людей, преимущественно до 25 лет. Всё это, почти без исключения, одарённые … , стремящиеся к большему, не обычному, уровню индивидуализации, сбитые с толку прыжками нормированного мира … иные настолько значительны, что именно на вере в них основывается вся моя вера в дальнейшее существование благородного немецкого духа. Для этого меньшинства, для этих, ещё находящихся в опасности, но живых, юных, я не могу быть пастырем или врачом, у меня нет для этого ни достаточного авторитета, ни амбиций, но каждого из них насколько мне хватает чуткости, я пытаюсь укрепить в том, , что составляет его индивидуальность, объяснить ему смысл такой позиции».
О том же самом, включая «прыжок» осени 1932 — января 1933 годов, он писал в 1946 году философу Панвицу и говорил в прессе, о прыжке, от которого Германии в 1933 году предстояло сотрясаться ещё целых 12 лет.
После процитированного мной письма Гессе в числе «прыжков нормированного мира» следует учитыватть и «прыжки» Т.Манна. Об одном из них я уже сказал, об остальных - позже.
Вот как выглядит в романе «некролог» магистру Томасу («Magister Ludi”). «Никто, вероятно, не был в близких, дружеских отношениях с умершим магистром, но высота и чистота его благородной души вместе с его умом и тонким чувством формы сделали из него властителя и представителя, каких не во всякие времена рождала вполне демократическая по своим основам Касталия. Им гордились. Если ему и чужды были, казалось, такие области, как страсть, любовь, дружба, то тем больше удовлетворял он потребность молодёжи в почтении к кому-то, и это достоинство, это царственное изящество, снискавшее ему полунасмешливое,-поулласковое прозвище «их превосходительство», создало ему с годами, несмотря на жестокое противодействие … несколько особое положение». В этом поэтическом портркте не больше благородства, чем в современной ему Касталии — демократизма. Что тут нужно воспринимать серьёно, буквально: об уме Манна, о его тонком чувстве формы, о том, что его чтили, что он «представитель» и «властитель», что удовлетворял потребность поклоняться. НО: ему были чужды … страсть (действительно — нудновато и суховато), любовь, дружба — настоящей дружбы не было ни с Гессе, ни с кем-либо другим. Заодно упрёк и молодёжи: смотри, кому поклоняешься! В общем «их превосходительство»!
Повествователь (или Кнехт?) отмечают также, что магистр в играх всегда избегал больших и острых тем (!).
Позже в своём «Послании» («Заявление») Кнехт напоминает: «В прежние эпохи … времена войн и переворотов от людей интеллекта часто требовали, чтобы они занимались политикой. Особенно распространено это было в позднефельетонную эру. К её требованиям принадлежали также политизация и милитаризация духа. Как церковные колокола шли на пушки, так ещё незрелая школьная молодёжь шла на пополнение поредевших полков, так подлежал конфискации и шёл на потребу войне Дух». «Позднефельетонная эра» начинается у Гессе, видимо, с 1910-х годов и продолжается до времени написания романа (1934 — 1942(), то есть он использует в романе свои наблюдения первых 8 лет пребывания нацистов у власти. Так что, школьники, пополняющие поредевшие ряды — это ещё про
войну 1914 — 1918 годов.
Как уже говорилось, Т.Манн в 1910-е оды успел отличиться по части милитаризации духа, но к середине 1920-х заметно поостыл и поприличнел . В 1930 году он выступил с резкой критикой нацизма, но вслед за этим надолго притих: писал отвлечённо свою тетралогию о библейском Иосифе Прекрасном (1933, 1934, !936, 1943). Лишь перебравшись в 1938 году из опасной Европы в безопасные США, он возобновил критику нацизма и фашизма в целом: на радио, а в 1939 году и на бумаге («Мария и волшебник», «Лотта в Веймаре»). Книги были сразу же запрещены _ первая в Италии, вторая в Германии.
Пацифисты («Паломники в страну Востока») вспоминали, как во время войны и сразу после неё их обзывали изменниками, а затем, за критику происходившего в Веймарской республике — монархистами.
«Изменник» Гессе в письме епископу Вюртенбергскому 8 ноября 1945 года вспоминал (Целлер, с. 136): «Когда в первые послевоенные годы я увидел, как легкомысленная Германия почти единодушно саботирует свою республику, мне было легче принять швейцарское гражданство, чем во время войны, когда я не мог на это решиться, несмотря на своё осуждение германской политической силы». Он принял швейцарское гражданство в 1923 оду.
Вооружённые всей этой информацией, мы можем толком прочитать воспоминания (в 1947 году?) Т.Манна о том, как он в 1933 году, бежав от нацистов, посетил Гессе (Целлер, с. 167): «Как я завидовал тогда ему! - не столько его защищённости и свободе, но главным образом тому, что он имел преимущество передо мной, в ранее обретённой душевной свободе, его философской отстранённости от всей немецкой политики. В эти запутанные дни не было ничего более благотворного, целительного, чем разговор с ним». Чем был поглощён Гессе в эти самые дни, мы знаем по его письму марта 1933 гола. Про ранее обретённую душевную свободу» - более чем правильно. Возможно, эти беседы были для Манна в самом деле целительными. Но про «философское отстранение» Гессе «от всей немецкой политики»: либо «их превосходительство» что-то не так воспринял; либо что-то подзабыл за 14 лет, вспоминает искажённо; либо, считая зеркало «Игры в бисер» кривым, отбивается, лжёт намеренно; либо Гессе вообще не стал обсуждать с «их превосходительством» такие важные для себя темы. Скорее всего. мы имеем дело с каким-то сочетанием этих четырёх возможностей.
Прошло 17 лет, в 1950 году Гессе поздравляет Манна с 75-летием (там же): «Что бы дело дошло до товарищества и дружбы, одной из самых редкосных и самых безоблачных дружб на закате моей жизни, для этого должно было произойти многое, о чём мы в тот весёлый мюнхенский час и думать не думали, для этого каждый из нас должен был пройти тяжёлый, временами мрачный путь от мнимой защищённости нашей национальной принадлежностью через одиночество и отверженность к чистому, прохладному воздуху мирового гражданства,, которое осуществилось у Вас в ином облике, чем у меня, но которое связывает нас гораздо крепче и надёжнее, чем всё, что могло быть у нас общего во времена нашей нравственной и политической невинности». Мне кажется, он и здесь нисколько не оправдывается, не считает карикатуру на Манна в романе чересчур злой, Манну явно есть о чём вспомнить , читая слова про «утрату нравственной и политической невинности»!
*
Нацисты не запрещали книги Гессе, не жгли их. Мало того, в 1933 — 1945 одах сочинения Гессе опубликованы в Германии суммарным тиражом 480 тысяч экземпляров, включая «Избранные стихотворения» — тиражом 70 тысяч. В то же время в швейцарии его сочинения опубликованы общим тиражом 35 тысяч . То есть читатели у него были. Но критика в Германии отзывалась о нём с неприязнью, в основном из-за его литерарурных обзоров, опубликованных в Швеции. Там он одобрительно отзывался о Т.Манне, Кафке, Ст.Цвейге и т. д. И говорил, что в Германии не издаётся ничего заслуживающего внимания. Нацисты писали, что Гессе продался евреям, чего же от него ожидать иного (Целлер, с. 172 — 173).
ПОДРОБНОСТИ
«Палрмничество» и «Игра» - роман воспитания. О необходимости помогать одарённым молодым лдям в их стремлении к высшему: об этом — в письме марта 1933 года, Панвицу в 1946 году и тогда же — в печати. Роман воспитания — вслед за Вильгельмом Мейстером Гёте («Годы учения ...», «Годы странствий ...»). «Мейстер» - не только «мастер», но и «господин». В ответ у Гессе главный герой Кнехт (и в жизнеописаниях: Кнехт, Иозефус Фамулюс, Даса - «слуга» - на немецком, на латыни и на санскрите). В «Паломничестве» у Лео «улыбка епископа и слуги». Дальше больше: Лев не только имя 13 пап, но и любимого кота у Гессе. Идея «власти — служения».
*
«Первоверховный старейшина» Лев («Паломничество»): «Брат Г.доведён своим искусом до ступени отчаяния, того отчаяния , которое есть исход любой серьёзной попытки постичь и оправдать человеческое бытие. Отчаяние — исход любой серьёзной попытки вытерпеть жизнь и выполнить предъявляемые ею требования , полагаясь на добродетель, на справедливость, на разум. По одну сторону этого отчаяния живут дети, по другую — пробуждённые».
Паломники, вслед за Гёте ( («Годы учения»), мечтают воспитывать «граждан мира» (вспомним, как Гессе поздравлял Т.Манна с 75-летием). Тереза («Годы странствий») презрительно называет любую деятельность, не направленную на пользу семье и обществу, «игрой в бирюльки» - не отсюда ли само название романа.
Гёте очевидным образом главенствует во всей трилогии. В «Степном волке» значительное место занимают столкновения Гарри Галлера с расхожими примитивными представлениями о Гёте, в том числе, в конце, в «магическом театре» - со своими собственными суждениями о нём.
*
Плинио, постоянный критик порядков Касталии, замечает, например, что преподаватели здесь обращаются на «ты» даже к вполне взрослым студентам.
Кнехт, став магистром, в своей «тронной речи» («На службе») говорит, в числе прочего, помощникам - «репетиторам»: «Мы знаем, что преданность науке не всегда защищает человека от своекорыстия, порочности и суетности, история полна примеров тому. Фигура Фауста - литературная популяризация этой опасности» (опять — Гёте!). «В нашей игре тоже скрыт свой дьявол, она может привести к пустой виртуозности, самодовольству тщеславия, к карьеризму, к приобретению власти над другими … злоупотреблению этой властью, мы не должны избегать» ни действия, ни созерцательности. «Мы подчинились морали Ордена» (!): значит, и его методам воспитания: Основной метод воспитания - «медитации» под музыку, но в трудных случаях — унизительные медитации под надзором.
Трудные случаи — это, большей частью - «гадкие утята», - особо одарённые с «лица необщим выраженьем», часто — с проблемами в нервной системе, особо ранимые, а то и с расшатанной психикой. Они труднее других поддаются дрессировке, им не удержаться сколько-нибудь долго в требуемом состоянии «весёлой деловитости», господство которой в Касталии так поражало Плинио. Гессе хорошо знал о такого рода проблемах у Ницше, потому и включил в число
