не смотря на то, что Ардад еще держал в его направлении свой окровавленный кровью врагов большой и острый топор, произнес – Я от имени его и по его приказу арестовываю вас и под конвоем сопровождаю вас в подземелье этого амфитеатра. Чтобы поутру свершить вашу казнь, здесь же, на арене. И при всех казнить как изменников и заговорщиков.
Луций Элий Сеян повернувшись к Тиберию стоящему в своем царском императора Рима смотровом ложе, совершив поклон головой царственной особе и его матери Ливии, повернулся к старшему из Преторианцев.
- Арестовать всех! И посадить под стражу в подвал. И сейчас же, всех до единого, до последнего раба! – произнес, громко отдавая команду, командир Преторианцев Сеян – Всех ланист и их гладиаторов, кто выжил. И также всех их рабов.
Старший преторианец, отдав честь вытянутой рукой Сеяну, отдал приказ остальным о взятии под стражу всех здесь. И обратился к Ардаду, чтобы тот бросил топор. Ардад подчинился. Биться было уже нет смысла. И еще против этих преторианцев Тиберия. Силы были неравные. Эти ребята были не слабее его самого и не менее умелые во владении своим оружием. Так, что пришлось подчиниться. И Ардад бросил в сторону тот топор.
Их повели сквозь строй преторианцев в направлении квадратных окованных железом дверей, из которых выходили биться насмерть все гладиаторы. И только, что вышел сам, Луций Элий Сеян. Который, шел впереди арестованных. А за ними следовала стража и старший из Преторианцев.
Преторианцы Тиберия всех растолкали по подземным зарешечатым на самом низу амфитеатра тюремным камерам. Всех в разные. И Капуи и Помпеи, и саму школу Олимпию.
- Это конец! – произнес громко Хароний Диспиций Магма в ужасе и панике с горьким разочарованием в своей жизни ланисты, произнес он, глядя в черные глаза посмотревшего со своего высокого роста эфиопа Ардада.
- Это все Лентул Плабий Вар – произнес ему в ответ в дикой неистовой злобе и горечи Ардад – Эта сволочь все сделала. Если бы я смог дотянуться до его шеи! Он тот раз сделал тоже и сейчас повторил! Мразь сенаторская! Он и его дочь, эта сучонка, Луцилла Вар!
Ардад неиствовал просто от гнева и бешенства не в силах успокоиться по отношению к паникующему перепуганному и удрученному ожидаемой скорой своей гибелью своего хозяина Харония Магмы. Он весь в крови. И своей и чужой и в резанных поверхностных ранах, стоял теперь посередине, как и все арестованные Преторианцами Тиберия в отдельной подземной каменной в решетках большой обширной камере. Рассчитанной на целый табун животных или целую кучу заключенных здесь людей - Боги наши отвернулись от нас сегодня - вдруг произнес Ардад – Это наши грехи отвернули их от нас всех. Это за предательство наше Хароний. За нашего Мисму Магония, которого нет среди нас. Я знал. Это за предательство –
Похоже , стало, что и сам Ардад запаниковал, вспомнив свою вину перед бывшим другом по арене. С которым, бились спина к спине против множества гладиаторов Капуи и Помпеи в свое время. Ардад понизил до шепота свой громкий командный гладиатора Ритария голос. И Ганик выбыл из игр за, тоже самое. Это Боги его оттолкнули болезнью от нас. Мы обречены и это точно.
- Как же теперь моя вилла Олимпия?! И, мои там все рабы, Ардад?! – паникуя в горьком отчаянии, произносил Хароний Диспиций Магма. И не мог теперь успокоиться - Им всем конец без нас Ардад, как и нам! Всем конец! – он стал панически в отчаянии том твердить.
Хароний говорил уже подругому. Он не чувствовал себя теперь полноправным хозяином своих рабов и слуг. Он практически поник духом.
- Моя Лифия! - произнес Ардад - Ганик, Марцелла.
Он посмотрел на уже без сознания, висящего на плечах и руках рабов Лакасты и Римия Ферокла.
- Нам конец! - произнес снова в ужасе с горечью в голосе Хароний Магма.
***
- Ардад! Хароний! – прокричал в бреду Ганик. В бреду своих сновидений - Я иду к вам!
- Милый мой – причитала в слезах Алекта, держа его за руки своим девичьими руками. Она опустила свою с распущенными черными, вьющимися германки любовницы волосами голову ему на грудь. И только знала, что плакала, как и ее подруга Миллена. С другой стороны Ганика постели. И тоже обняв его своими девичьими руками, рыдала навзрыд, как ненормальная, глядя в его заросшее густой небритой черной щетиной молодого Ритария гладиатора лицо. Лицо измученное внезапной необъяснимой болезнью.
- Я видела, как Сивилла выходила от него - произнесла, плача, как и все женщины Марцелла – Она торопилась исчезнуть из Олимпии. И я это видела и поняла, что что-то случилось.
- Его эта сука чем-то напоила? - возмущенно ругалась старая испанка Иния – Что он теперь и не живет, и не умирает. Что с ним никто не знает и ничего не может сделать.
- Убить Сивиллу эту, тварь мало - произнесла ее землячка, тоже испанка и тоже в почти преклонных годах Феофания, прижав к себе рабыню двадцатилетнюю парфянку Цестию.
Миллемид висел незримо и неощутимо для обычных смертных над самой кроватью Ганика, и наблюдал за всеми, оценивая их заботу о его теперь подопечном, как сыне ангела и всю их к нему любовь. Он был потрясен такой любовью и преданностью всех этих женщин. И их привязанность к Ганику. Словно без него у них уже не будет никакой жизни. Он был всеобщий их любимец и молодых и старых уже служанок и рабынь виллы Олимпия. Он их также всех любил. И, наверное, умер бы за всех, если бы пришлось. Эта часть Миллемида делала соответствующие выводы. Видя жертвенную преданность всех вокруг и сплоченность, которых объединила общая беда. Такое бывает крайне редко. Да еще на этой утонувшей в крови и грехах земле.
- Я помогу вам всем – сказал он, этой своей частью ангела, передавая информацию второй своей летящей по Апиевой дороге части Миллемида, врывающегося в ворота Рима, разбросав стражу вихрем пыли у его ворот.
Он, знал, что случиться дальше. Он это увидел в болезненном сознании Ганика, и понесся по улицам Рима, сметая все вокруг и опрокидывая вихрем дорожной пыли все, что было на его пути. Он спешил. Он должен был успеть, как можно быстрее сделать это. Все остальное было сейчас неважно. Только их спасение. Он и так опаздывал. И поэтому спешил, проносясь мимо триумфальных римских арок и колоннад храмов, римских Богов. Пугая горожан и разгоняя толпы людей на площадях тем своим поднятым своей астральной энергией вихрем внутри которого, был сам Миллемид.
Подлетая к главному амфитеатру Рима вихрь, исчез, как его и не бывало, и только черная практически неуловимая человеческим глазом тень ангела проскользнула сквозь входные большие закрытые плотно деревянные окованные железом двери и металлические решетки вниз в темноту коридоров его и подземелий.
***
Мисму Магония нашли уже под вечер, когда село солнце, недалеко от повалившейся набок одной из почти до основания сожженных солдатских палаток в самом центре лагеря. Нашли уже после кровопролитного кошмарного побоища.
Одного из немногих выживших в этом сражении. Среди горевшей почти до основания римской крепости. Без своих живых солдат и друзей.
Одного израненного, но живого. Его раны уже порядком затянулись, и не было крови. И Мисма сам встал на свои ноги. И не в силах был понять и оценить до самого конца, что с ним произошло. Он был просто без сознания. И помнил, что умирал от потери крови среди мертвых тел римских солдат.
Шел проливной дождь, который начался внезапно, и как-то резко и все смешалось и кровь, и грязь.
Он помнил все в дыму и весь практически бой, но не мог до конца понять свое исцеление и спасение. А главное, кого он видел перед собой.
Но тот, кто его выдернул из-под самострела скорпиона из кровавого месива и трупов легионеров был явно друг. Видимо, это он исцелил его тем ярким лучистым и довольно болезненно обжигающим светом. Раны на ногах практически затянулись. Даже пропоротый кривым мечем гуннов бок.
Мисма Магоний осмотрел себя, стоя перед двумя такими же, как и он, счастливчиками, выжившими в этом сражении. Он сбросил испорченные ударами мечей врагов свои доспехи. Оставил только пояс Белтеус, уцелевший каким-то чудом на изрубленных римских Центуриона латах. И меч гладий и кинжал. Подобрал свой шлем.
Тога воина была залита кровью своей и варваров. И тоже порванная и порезанная вражеским оружием. Но Мисма оставил ее на себе пока, чтобы не ходить совершенно, практически голым среди, таких, же израненных, но выживших своих солдат.
Уже темнялось и близилась ночь. Немногие уцелели, и от легиона мало что осталось. И по-всему было видно, что еще одной такой атаки уже не выдержать. Нужно было бросать крепость и отходить или дожидаться нового подкрепления.
К Мисме Магонию подбежал какой-то молодой солдат, из, тоже выживших и сказал, что его хочет видеть сам генерал Гай Семпроний Блез. И Мисма пошел в направлении центра военного крепостного лагеря, где стоял главный шатер их командира.
Пока Мисма Магоний шел к Блезу на него пялились, все кто остался в живых, и отдавали честь, вытянув вперед в приветствии правую руку. Здесь мимо его проносили раненых и убитых. Все было еще в дыму. И не все было до конца потушено. Многие палатки солдат легиона просто сгорели дотла, и от них ничего совершенно не осталось. И того, что было внутри.
Он решил, сначала, поискать своих погибших друзей, но не нашел никого. Видимо, их уже унесли могильщики. И, скорее всего уже похоронили, когда он еще лежал исцеленный от ран без сознания.
Мисма проходил между рухнувших под ударами бревенчатого тарана крепостных ворот. Откуда он бросился с Хавлесием Маркусом и Пуллионом Демиусом на врага к центру лагеря. Пока варвары не загнали их троих на поваленные в сражении оборонительные самострелы скорпионы. И тут чуть
