соскользнул резко присев, ушел в сторону. И, нанес удар по ногам противнику, своим длинным остроконечным мечем. Рассекая обе его ноги по бедрам под широкой металлической спадающей на ноги с пояса гладиатора юбкой.
Противник понял свою ошибку и отскочил в сторону, но порезы были серьезными. И он захромал, и потерял подвижность. И уже вместо нападающего, стал в оборону, истекая кровью. Он стал отходить, а Ферокл выставив свой круглый небольшой щит, пошел на него в свою сокрушительную атаку, не давая опомниться противнику. И настиг его уже вдогонку, проскочив между высоких похожих на торчащие в небо фаллосы разграничительных каменных гладких отшлифованных с цепями столбов арены, отделяющих окружность арены для скачек колесниц от центра самой песчаной арены. Прижав к левому каменному высокому ограждению амфитеатра, где в противника летели огрызки яблок и прочих овощей и фруктов от ревущих от кровожадности и азарта зрителей. Над ним уже потешались и знали уже весь исход этого одиночного боя. Кто-то даже, умудрился выплеснуть в чернокожего раненого гладиатора, специально принесенные для этого помои. Прибежав с другого края зрительной трибуны к этому краю арены. И, распихивая на дороге зрителей, подлетев к краю ограждения трибуны, вылили те помои с фекалиями на раненного гладиатора. Это было низко подло и жестоко. Такого раньше не было. И это произвело на Ферокла крайне поганое впечатление. Кроме того, часть помоев и говна отлетела и на него. Он был ошарашен и взбешен. Ферокл через маску с мелкой сеткой своего шлема посмотрел быстро на того, кто это сделал. Он запомнил его и поклялся сам себе, что если выберется живым с арены, то при случае, если удастся выбраться в сам Рим, то он отомстит за такой поступок тому, кого только, что увидел с радостной идиотской рожей вверху над собой с большой отхожей из меди посудиной. Вероятно принесенной специально для этого из какого-нибудь римского туалета или уборной. Именно для этого низкого поступка.
Ферокл просто озверел оттого, что случилось только, что, но продолжил бой. Под крик бушующего зрителями амфитеатра. Он нанес противнику несколько смертельных ран своим острым, длинным, похожим больше на пику, чем на меч мечем. Тот даже не смог укрыться и защититься своим широким большим квадратным щитом. Чернокожий секутор бросив свой щит и меч просто, стал уходить из-под ударов меча Ферокла, весь в крови, вырвавшись почти прыжками на раненых ногах к центру арены, проливая на горячий желтый песок свою гладиатора кровь. Для него это уже был конец. Конец как таковой и его жизни. Через минуту, он уже лежал у ног Ферокла и просил пощады. Подняв свою правую незащищенную доспехами голую руку в воздух, прося пощады у ревущей публики.
Ферокл поставив ногу на грудь противника, смотрел по сторонам победителем из-под своего широкополого блестящего шлема секутора и маски. Он обвел всю арену вокруг своим победителя взором синих глаз и видел других стоящих отдаленно от него противников. Других гладиаторов, из школ Помпеи и Капуи, которые уже готовы были броситься на него в бой. Хотели отомстить за гибель своего павшего товарища, хоть он и был черный.
Он видел глаза высокого здоровенного германца Ритария. Его лицо было без шлема и маски, как положено, было по закону гладиаторов Ритариев. Его глаза, выпученные и жуткие и готовые разорвать на куски Ферокла и его учеников, стоящих и тоже со всеми ликующих быстрой победе своего учителя.
Ферокл посмотрел на ревущие трибуны, заполненные до полного отказа под нависающими над их смотровыми из белого камня площадками разноцветными от палящего дневного солнца палантинами. Там он видел всех от сенаторов до нищего плебса.
- Радуйтесь крови, ублюдки - произнес он – Радуйтесь всему, упыри злосчастные. Эта еще одна смерть будет на вашей совести. Когда-нибудь этому будет положен конец. Может мной, может самими Богами. Его слов не слышал никто, даже лежащий и погибающий под ним негр Секутор, облитый помоями и собственной текущей из всех его ран кровью. И, молящий, ревущую дикую публику о пощаде, которая вряд ли случиться. Он совершил ошибки, а последствия за подобные ошибки только смерть. Ферокл стал смотреть, подняв свой острый длинный, как пика меч вверх, на трибуну, где сидел сам император Рима Тиберий Клавдий Нерон.
- Я ненавижу вас всех – проговорил Ферокл - Ненавижу.
Ферокл смотрел через металлическую сетку своего гладиаторского секутора шлема на трибуны с весталками и на Тиберия. Тиберий, молча, наблюдал это сражение, сидя на большом украшенном львами и орлами золоченом троне. Под отдельным и низким навесом от палящего солнца, затеняющим сейчас его всего. И дела я его фигуру на отдалении более зловещей, чем он был на самом деле. Тут же снова сидела его мать Ливия. И стоял рядом, претор Преторианской гвардии императора Луций Элий Сеян.
Ферокл знал, что будет дальше. И, что участь поверженного им гладиатора, такого же, как и он секутора Капуи уже решена.
- Вот, придурок! – возмущенно выразился Касиус Лакриций – Ведь ясно же было, что нельзя было так кидаться на равноценного и опытного противника! Вот урод, вот пусть теперь сдыхает! Так глупо кинуться на противника! Кто так делает! Идиот!
- Школа Олимпия опять побеждает - произнес Арминий Репта - Пора, как велел хозяин.
- Рано еще! - прогремел грубым и черствым голосом Касиус Лакриций - Еще рано! Я сам решу когда!
Он прильнул головой и грудью к решетке низких квадратных окованных железом боковых ворот амфитеатра, внимательно всматриваясь в трибуны и глядя взбешенными глазами на ликующий плебс Рима.
- Но уже скоро – почти про себя добавил тихо он.
В это время наступила тишина, как-то разом, словно по приказу. Друг за другом все зрители от плебса до сенаторов замолчали, и вся арена обратила свой взор в сторону весталок, сидящих в первых рядах смотровой трибуны у самого верхнего края арены. Даже сам Тиберий, посмотрел, туда дожидаясь их рокового решения.
Чернокожий в шлеме и маске гладиатор просил пощады, подняв левую голую незащищенную доспехами свою руку вверх. Он просил о помощи и спасении ему жизни. Он повернул свою в шлеме голову в сторону императорских с колоннами и гербами рода Юлиев смотровых трибун, и ложа самого Цезаря Тиберия. И увидел вытянутые руки весталок, сжатые в кулак и опущенные большим пальцем вниз. Это означало смерть. Следом встал со своего кресла сам Тиберий. И, сверкая позолотой роскошной расшитой золотой нитью и узорами своей пурпурной Трабеи, подойдя к краю смотрового своего ложа выступающего вперед над самыми квадратными воротами арены, поднял вперед свою в золотых браслетах и перстнях руку сжатую тоже в кулак. Это был решающий момент. Жить или умереть. Последнее слово было за ним. В тишине залитого кровью погибших здесь гладиаторов амфитеатра.
Он вытянул большой палец на правой своей руке и повернул его тоже вниз. Это был конец. Все словно взорвалось. Гром криков и общий рев бешеной и жаждущей крови и смерти римской толпы раскатился по зрительским каменным амфитеатра трибунам. Там по самому верху и по кругу. Как грохочущая водопадами бурлящая река. Этот рев поглотил, казалось все вокруг, как внезапное землетрясение, сотрясая каменную кладку выстроенного для убийств и развлечений главного римского амфитеатра.
- Смерть! Смерть! - разразилось громким ревущим звериным ревом со всех сторон. Все от патрициев и сенаторов Рима. Их жен, богатых и знатных патрицианок. До простого гражданского римского плебса кинулись к высокой бордюре, чуть ли не выталкивая друг друга с нее вниз на арену амфитеатра. Все протянули вперед также свои руки. Множество рук. И, тряся ими, и махая в воздухе над верхним каменным оградительным краем арены, показывали большим пальцем, вниз приговаривая поверженного секутора Капуи к смерти.
- Смерть! - Слышалось со всех сторон - Смерть! – доносилось до ушей победителя стоящего над своим врагом. И казалось только и ждущего последнего решения всех тех, кто это кричал. И не было уже никакого выбора. И фракиец Ферокл занес последний раз свой длинный остроконечный, как пика острый как бритва заточенный меч над лежащим и молящим о пощаде противником. Он стоял над ним неподвижно. И не мог это сделать. Просто не мог.
- Какого черта, он тянет! – возмутился Хароний Магма, лицезрея сцену добития гладиатора другим гладиатором. Гладиатором его школы. Он смотрел через узкое окно с металлической толстой решеткой в стене арены вместе с Ардадом. Тот молчал и не отвечал ему
- Пусть Милесфа Варуний знает, чьи гладиаторы лучше! В нашей Олимпии! Моей Олимпии! – произносил Хароний Магма и ликовал, уставившись на своего Ферокла, и того им поверженного чужого гладиатора. И не видел, как искоса на него смотрел теперь Ардад.
- Ну, чего, он тянет?! На него смотрят все и сам Тиберий?! - кричал Хароний Диспиций Магма.
Хароний Магма сейчас забыл даже о Ганике, оставленом им и всеми, кто теперь здесь с ним, вместе с рабами и слугами у себя дома. Он думал только о деньгах, которые он здесь поднял на этих кровавых игрищах. Это был сам Хароний Диспиций Магма. Это был он, в своей, истинной ипостаси. Когда деньги шли ему прямо в руки, он забывал обо всем, и обо всех. И вот он сам неиствовал, видя своего фракийца Ферокла в нерешительности над поверженным его противником из конкурирующей гладиаторской школы.
- Это может никому не понравиться. И испортить, мой, выигрыш! А я сегодня уже на ставках неплохо заработал! – твердил Хароний.
А Ферокл стоял и смотрел на противника, занеся свой меч, и не решался ни как убить черного секутора Капуи. Так когда-нибудь случиться и с ним.
Ферокл вспомнил своего друга ливийца Дарка, еще одного после Ганика, тоже раненного смертельно и умирающего здесь же, тогда на тех прошлых играх, и добитого молотом Мисмы Магония.
Он бы не хотел так закончить, как Дарк, и он смотрел на стоящих невдалеке других гладиаторов
