высказывалась даже еще, когда был живой Германик по отношению к Тиберию. Она открыто говорила, что ее муж Гай Германик полное имеет право на правление Римом. И Тиберию пора подвинуться на троне империи. За этой женщиной могли даже пойти войска Рима. И она могла захватить сама без помощи кого-либо власть и свергнуть его Тиберия.
Он пытался ее отравить, но ничего не вышло. Последнее время, он ее мало удостаивал вниманием, да и она всячески избегала с ним встреч. И кто его знает, кого она могла подбить за это время на убийство Тиберия и сам переворот. Она могла сама взять правление, или посадить на трон империи нового Цезаря Рима из своих детей. Пока она в заточении на Пандантерии, в Тирренском море. И ей не давали просто так умереть от объявленной голодовки. Говорят, ей выбили глаз и порядочно над ней поизмывались охранники острова.
Она хотела умереть, но по его Цезаря Тиберия приказу, ее кормили насильственно. Надо было от нее все же избавиться. Как и от ее детей. Чтобы и памяти от них не осталось.
И Тиберий впал в раздумье, и не видел того, что происходило на главной арене Рима. Даже не дал отмашки следующему сражению. За него это сделал сам Эдитор. Глядя растерянно на весталок, смотрящих тоже на сидящего в раздумьях императора и Цезаря Рима, он сам бросил красный платок и дал начало рукопашным боям на арене. После суточного перерыва и отдыха гладиаторов с проститутками и пьяным разгулом в борделях Рима, естественно под присмотром самих ланист были продожены игры. Игры в честь Мартовских Ид.
И вот снова на желтом песке арены стояли четверо. Четверо против четверых. Под рев бушующих вновь запоненных смотровых плебсом и высшим сословием Рима каменных трибун. Противники расходились по сторонам, чтобы начать атаку друг против друга. Четверо на четверо.
Школа Капуи и школа Помпеи. Школа ланисты Милесфы Варуния и ланисты Калистрата Плавия. В этом бою школа Рима Олимпия не принимала пока участие. Их было количественно изначально меньше, и Хароний Магма отказался выставлять пока бойцов против кого-либо.
Требовалось время зализать раны и подготовиться к новой битве. Нельзя было проигрывать. И так двоих уже потеряли. Потеряли двоих после конной атаки. Погибли египтянин Мориус Гаридий и преступник из Рима Лукреций Цимба. Они оба были слабые из всех, и ничего не требовалось от них ожидать, кроме смерти и проигрыша. Не смотря на их подготовку и тренировки. И они погибли под колесами конных колесниц женщин амазонок. Пришлось их по частям собирать по желтому песку арены. И требовался перерыв, чего другие школы на свою беду не сделали и сразу понесли потери. Бой только начался, а на песке уже лежали трое, истекая кровью и умирая под крики раззадоренной и разъяренной бешенной толпы сенатров и консулов Рима и самого низшего римского плебса. На глазах никак не реагирующего сейчас своего Цезаря и императора Рима Тиберия, который по-прежнему был в каком-то раздумье. И не спускал своих едких и коварных глаз с богатых сенаторов патрициев и их жен. Он иногда поглядывал на свою мать Ливию, и та взглядом ему показывала, чтобы он не выдавал себя ничем им. И не показывал к ним излишнего интереса, привлекая их к себе внимание.
Опять нещадно жарило дневное солнце, и песок нагрелся так, что жгло ноги. Лишь длинные и широкие натянутые над амфитеатром из тонкой разноцветной ткани палантины, спасали от жары и то, только на смотровых площадках разношерстную ревущую в диком бешенстве от восторга и восхищения публику. Которая безумно сотрясая горячий разогретый солнцем воздух, ревела. И слабые нервами, вероятно случайно попавшие как зрители на зрительские трибуны плебса люди. И, скорее всего не граждане самого Рима, видевшие это все впервые, всегда не выдерживали пролития крови и гибеди гладиаторов, убегали со зрительских площадок и трибун из самого амфитеатра под свист и пинки разбушевавшегося низшего плебса, презираемые старшим сословием Рима, собирая плевки своими спинами. Они сломя голову выскакивали из амфитеатра и убегали, не оглядываясь в сам город. Теряясь в панике и под жутким непереносимым их душами и разумом зрелищем на его улицах и закоулках.
В этот момент, кто-то даже просто от удовольствия блевал. Перепив изрядно вина, и от всех кровавых видов, буквально повиснув на каменном ограждении верхнего яруса. И его вытаскивали его товарищи, чтобы тот не свалился со зрительной трибуны. Прямо под ноги дерущихся внизу на залитом кровью песке, израненных и изнуренных боем мокрых от текущего по их истерзанным остротой оружия по мускулистым натренированным телам пота гладиаторов.
Беременные женщины рожали прямо на зрительских местах и трибунах не зависимо от сословия и пришедших сюда специально можно даже, подумать, именно для этого. На самой последней стадии беременности и под крики ревущего плебса, который заглушал их крики рожениц. Приходя в радостное состояние, и ликуя от собственной боли, видя таковое зрелище, при гибели гладиаторов. Испытывая ни с чем несравнимый сексуальный извращенный смертью и агонией умирающих перед ними мужчин экстаз. Считая такие вот роды целым ритуалом рождения на свет нового римлянина.
Кто-то тихо под себя мастурбировал от этого кровавого сексуального счастья и безумной дикой неуправляемой эйфории. Или трахал друг друга тут же где-нибудь за углом каменного лестничного парапета. И те даже кто видел это, считали это обычным делом. И не особо обращали на это внимание увлеченный смертельным боем смертников и добитием раненых на самой главной арене Рима. Здесь же, плелись заговоры, и решалась политика. Прямо во время этих кровавых сражений. Кто-то проигрывал деньги, кто-то выигрывал целые состояния, делая ставки на тех или иных бойцов арены и школ. Так вот и приподнялся как ланиста сам Хароний Диспиций Магма. Зделал здесь свое первое финансовое состояние и разбогатев продолжал быть тем, кем был. Он теперь снова и как всегда, смотрел на эти безудержные оргии плебса и патрициев Рима с чувством некоего человеческого отвращения и презрения, но и с чувством одновременно благодарности за свой финансовый успех. Он не мог иначе. Он был ланистой. Торговцем жизней гладиаторов для увеселения этой дикой и ревущей кровожадной испорченной кровью публики.
Он вместе с Ардадом стоя за деревянными окованными железом решетчатыми дверями и выходом на жаркий желтый кровавый песок смотрел на ревущие трибуны и бой двух школ гладиаторов, совершенно молча, дожидаясь своей очереди. Там внизу убранные с поля боя его Лакастой и Римием, рабами, в особой комнате подвалов амфитеатра уже лежали двое. Двое убитые из его школы. И сегодня предстояло еще кому-то либо выжить, либо умереть и проиграть борьбу за жизнь или смерть.
Но кому-то все же должно было повезти. Хароний Магма не собирался ни с чем возвращаться домой.
Бойцов было сейчас мало и уже были потери. Но нельзя было просто так вернуться, домой, потеряв еще и деньги. Харонию теперь полностью рассчитывал только на Ферокла. Только на его умение, не уступающее умению его выбывшего с этих игр Ганика. За его спиной стояли его гладиаторы. И они были готовы выйти на арену за славой или смертью.
По песку прыгали вороны. Они, то там, то сям пили пролитую на песок уже не впитывающую в себя кровь с песка. И клевали куски отрезанного валяющегося с человеческого тела, здесь же мяса. И схватив кусок по своим силам, уносили его в небо как словно душу погибшего гладиатора.
Их гоняли рабочие арены, рабы которые посыпали новым песком арену.
Назревало новое сражение. Возможно, еще более красочное, чем прежнее и гладиаторы Олимпии были готовы и ждали своей очереди. Следующими были они, и те, кто был еще там. И уже понес крупные ощутимые потери школы Капуи и Помпеи. Их противники две другие весьма сильные школы. Более многочисленные на этих играх, чем они. Но уже заметно поредевшие численно. И Хароний Магма знал это и придерживал своих гладиаторов для финального решающего поединка. Это был для него риск, риск без Ганика, на которого он ставил сегодня свой расчет в финальной игре.
Хароний нервничал, и это было видно. Нервничал и сам учитель Ардад.
Не было Ганика. Лучшего ученика их школы и Хароний Диспиций Магма не хотел сейчас рисковать и лезть в лишнюю драку на арене Рима. Он готовился к финалу. И все его гладиаторы ланисты Олимпия стояли за его спиной во главе с Ардадом и Фероклом. Возможно, это был последний их бой. Возможно, он ланиста Олимпии, лишиться сегодня всех на главной арене Рима. И боль от обиды, за Сивиллу не давала Харонию покоя. Хароний Магма был попрежнему в бешенстве и гневе. Но сдерживал все в себе. Сейчас было не время для лишних эмоций и скандалов. Но он винил теперь всех в обмане и измене ему своему хозяину всех его рабов. Он жалел, что узнал все поздно, но иначе и не могло случиться. И если все кончиться более-менее благополучно сегодня для него. И, его оставшихся в живых гладиаторов, то он клялся себе в том, что еще спросит со всех за все эти преступные от него скрытые секреты. Спросит со всех, от Ардада до последнего раба своей Олимпии. Вот только если все кончиться благополучно.
- Только сейчас все узнал! Чертова Сивилла - произнес, не сдерживаясь и, психуя, Хароний Диспиций Магма, как бы про себя, и не замечая этого сам весь на взводе.
Он думал сейчас еще и о больном Ганике, выбывшим из этих игр.
- Только сейчас я все узнал. Только сейчас - он прошипел злобно сквозь зубы – Никто раньше не мог мне все рассказать. Стою здесь сейчас как дурак оплеванный!
Он снова искоса посмотрел на Ардада своими маленькими выпученными зелеными глазами и скинув капюшен Пенулы с седой короткостриженной головы. Будто он был главным виновником тех случившихся в Олимпии событий.
- Обманщики! – он произнес, но Ардад молчал, но это ворчание действовало сейчас ему на нервы.
