спасать Ганика. Вот смочи в тазу тряпку Марцелла.
Иния подала из рук старой такой же, как и она рабыни тоже испанки Феронии серую из простого обрывка ткани тряпку. И та быстро ее окунула в таз с холодной из колодца виллы водой. Марцелла подала мокрую капающую ледяной водой тряпку Инии. А, та, положила на лоб лежащего в бреду, и погруженному в горячку и жар в бессознательном состоянии Ганика.
- Уже два дня прошло, а он все в таком состоянии, что такое с ним? - проговорила Иния.
Ганик был в полной отключке и не приходил в себя уже долгое время. Никто не знал, что делать. Надо было вызвать врача из Рима. Но это было делом сложным. Было далеко и времени не было на это. Все мужчины с виллы сорвались в Рим на гладиаторские игры.
Эти Мартовские Иды. И в Олимпии остались одни в основном женщины и старые ветераны, инвалиды гладиаторских в прошлом игр, ветераны арены под руководством одноглазого и хромого нубийца негра Гектола, несущие охрану виллы.
Ганик был без сознания, он был сейчас между сном и реальностью. Перед глазами плачущих тоже навзрыд своих молодых двадцатилетних любовниц рабынь Миллены и Алекты. Те, буквально вцепившись в него, рыдали, истекая слезами как собственной кровью. Прижавшись к его груди головами. И обняв его, сжимали его широкие и сильные, теперь ослабевшие практически недвижимые мокрые, как и все его голое почти полностью в одной сублигате мужское тело.
Миллемид пока лишь наблюдал за суетой всех вокруг него лежащего на своей постели и на бараньих шкурах, которые боролись, как могли за жизнь Ганика, не понимая, что он теперь просто крепко спит. Спит, усыпленный самим ангелом Миллемидом. Спит, что-то в сонном бреду, сам с собой разговаривая и называя имена своего учителя Ардада и Харония Магмы, Ферокла и всех кого породило его в том жаром наполненное болезненное сознание гладиатора Ритария.
Вся любая опасность миновала уже его и его бессознательное теперь сознание, лишь желание самого Миллемида, как и сон, который Ганик теперь видел.
Он был теперь далеко в том болезненном бредовом сне отсюда. Он несся на полном ходу на двух лошадях на помощь своему учителю Ардаду и Харонию Диспицию Магме, и своим гладиаторам братьям в сам Рим по Апиевой дороге мимо Тибра.
Его отравление не было смертельным. Он был просто сильно болен, и выведен из боевого строя двумя женщинами заговорщицами Луциллой Вар и его любовницей Сивиллой. И Миллемид знал об этом, и продолжил эту игру, перехватив инициативу двух этих коварных хитрых заговорщиц. Все шло по его теперь плану. Он боялся только за своего любимого Зильземира, материнство, которого и любовь к своему лежащему здесь теперь в отключке Небесному сыну, может все испортить. Испортить все его грандиозные планы и старания.
Зильземира рядом сейчас не было. Тот улетел в гости к Сильвии, как Миллемид ему посоветовал, предоставив полную свободу действий. И не мешая, пока Миллемиду решать его замыслы и задачи.
Миллемид висел в воздухе над постелью Ганика. И просто наблюдал за суетой вокруг него. Все было как нельзя для него лучше. И лучше за его теперь подчиненного и оберегаемого им Ганика.
- Почему я не рассказала никому раньше! - все винила себя плача Марцелла.
Она отвернулась в угол каменного подземного жилища, сидя на деревянном стуле. Сидя рядом с Инией и Феронией. Рядом с плачущими, и причитающими Алектой и Милленой - Ферокл запретил мне о Сивилле говорить, как и их разговоре с той Луциллой Вар! Ганик тоже это знал, и тоже молчал! Почему? Я боялась за нас всех и за него! И молчала!
- Вот и до молчались - произнесла старая испанка Ферония, держа в руках железный большой таз с водой. С ней рядом стояла рабыня бактрийка Верония и сирийка Цивия.
- Сейчас все в Риме, где гуляет смерть – сказала старая Иния – Все сейчас там и наш хозяин и Ардад и твой Ферокл, Марцелла. И неизвестно, что будет дальше. И только сейчас мы все узнали от тебя, Марцелла про нашу подлую Сивиллу, предавшую нас всех за свою свободу.
Марцелла опустила руки и повернулась головой к стене, опустив голову своими черными вьющимися девичьими заплетенными длинными волосами на серый подвальный камень. Она, молча, уставилась в стену заплаканными карими девичьими красивыми своими глазами и затихла, тихо только всхлипывая.
Иния встала и, оставив на попечение любовницам Алекте и Миллене Ганика, подошла к Марцелле, сев рядом на такой же деревянный стул обняла ее руками.
- Что теперь говорить, девочка моя – она сказала ей тихо на ухо - Все теперь в руках наших Богов. И наша судьба, и судьба твоего Ферокла, и Ганика.
Она прижала повернувшуюся к ней резко снова заплакавшую навзрыд Марцеллу. К своей старушечьей уже груди, а Миллемид оставив так всех, вылетел незримо сквозь каменную подвальную стену самого под виллой Олимпия подвала и жилища Ганика. И исчез из самой виллы, устремясь в сторону Рима. Оставив часть себя в том подземном подвале, раздвоившись надвое, держа под своим наблюдением больного Ганика и всех окуржившие его в заботах женщин Олимпии. Надо было быть там. И спасать всех и каждого, кем дорожил сам его подопечный и подзащитный теперь Ганик.
***
- Ты получишь деньги и вольную, как только Ганик будет у меня - сказала Луцилла Вар Сивилле – Как только будет в моих руках. И не раньше, любимая моя Сивилла. Сверкая золотом своих украшений среди ярких красивых цветов на устеленном разноцветными тканями и простынями ложе у самого края купальни бассейна с горячей водой.
- Да, госпожа – произнесла покорно ей Сивилла – Я подожду, госпожа.
Она опустилась рядом на постель к Луцилле и поцеловала ее руки. А та лежа на ложе их совместной любви обняла ее, схватив за черные распущенные длинные вьющиеся локонами волосы, и прижала к своему лицу и впилась снова губами в губы своей рабыне алжирке любовнице.
Луцилла почему-то стала назначать встречи Сивилле в термах города. Она переключилась с публиария на городские бани и купальни с бассейнами и горячей водой. И назначила встречу Сивилле снова в термах Рима.
Они стали друг друга страстно целовать, прямо на глазах служанки Луциллы Вар Сесилии.
Они стали раздевать друг друга, прямо на постели, пока не разделись до полной наготы, разбросав всю одежду по сторонам, и на пол самой комнаты в публичном римском доме, рядом с большим бассейном и горячей водой.
Раздевшись догола и нагишом и сверкая золотом украшений, как две необузданные в любовных страстях и желаниях водные русалки, обнявшись, и вцепившись друг в друга, погрузились здесь же в тот горячий от воды парящий белым горячим паром на всю комнату бассейн.
Они обе смеясь, стали игриво резвиться как две совсем юные девочки. И плескаться в той нагретой горячей воде, среди плавающих в ней лепестков алых роз и целиком цветов. Посреди специально расставленных вокруг бассейна целых больших букетов. Возле самого его края и набегающих волн горячей парящей воды от плещущихся двух женских играющих в любовь, слившихся воедино обнаженных мокрых в стекающей по ним воде красивых тел.
Лишь снова Сесилия наблюдала их близкие вновь отношения, тайком ото всех, как самая доверенная служанка Луциллы Вар. Она ехидно, и скрытно про себя лишь улыбаясь двум этим развращенным непотребным в похоти и разврате лесбиянкам мигерам, готовым ради своих личных корыстных целей пойти на все, что угодно. И даже заступить за грань всего дозволенного.
Сесилия снова им приготовила тот сдвоенный гладко выструганный и отполированный мужской фаллос. Держа его под своей одеждой и наблюдая и улыбаясь играми этих двух заговорщиц, будучи, сама их не лучше. И не менее их обеих развратной особой, как в прочем и все женщины Рима.
Часть VIII. Легион Феррата.
На всю дорогу назад ушла почти сутки быстрой езды со сменой лошадей в эти приграничные варварские земли. Они только прибыли в крепость и сразу же вступили в бой.
Мисма Магоний, как командующий первой когорты ветеранов, был наверху, когда началась новая осада крепости римлян на восточных землях гуннов и руссов. Он стоял со своими боевыми товарищами Пулионом Демиусом и Хавлесием Маркусом, прячась от летящих горящих огнем зажженных стрел за зубцами заостренных стоящих частоколом вертикально один к одному бревен. Прикрываясь щитами, римляне лишь могли пока наблюдать за приближением варваров со стороны леса. Те шли волнами, друг за другом, размахивая секирами и топорами, мечами и боевыми булавами и молотами, раздевшись донога. И в боевом окрасе, что говорило о, их готовности к собственной гибели. И самоотрешенности от самой жизни во имя победы. Они пытались психологически, таким вот еще образом, подавить своею огромной, идущей из густого заросшего большой высокой травой и буреломами лиственного леса вооруженной человеческой массой. Засевшего за стенами деревянного укрепления противника.
Внутри лагеря велись разговоры о предстоящей кровавой и жуткой новой осаде. В центральных палатках шатрах самого генерала Блеза. Там сейчас были все командующие и их замещающие подручные командиры легионов. Там был и сам генерал Гай Семпроний Блез и командующий второй частью легиона легат и трибун Феррата Мариус Корнелий Плавт.
Они долго там совещались, и не ясно было пока, что решали между собой. Но в любом случае все готовилось к предстоящей осаде. Слышны были порой даже громкие споры между самим Гаем Семпронием Блезом и Мариусом Коренлием Плавтом.
Там же был и Луций Плабий Вар с ординарцем Лукрусом Валерием Цинной. Они входили в командный состав легиона и присутствовали на заседании и обсуждении военных планов воинского совета.
Одно было ясно, уходить с этой земли никто не хотел. И было ясно,
