Расхристанной торбою дремлет моя записная, сомлевшею девкой в разметанном сена стогу,
Улыбкою сонною дразнит проказница, знает: в покое надолго оставить ее не смогу…
Ремаркам случайным себя подставляя охотно, сегодня, как семенем лоно, полна до краев,
И виды видавшей обложки канва, благородно, исподних, измятых страниц кружевное белье
Слегка приоткрыла, смелее, мол, двигайся ближе, коснись, ощути на язык послезвучий букет,
Пускай, беспорядочны связки, да, все ж, не обижен соитием мыслей в строке, щекотливой, поэт
Останется: долгие потуги – лишние сопли! Вид дремлющей женщины – круче виагры подчас!
Пусть веки сомкнуты, но не на века же усопла: лишь тронь поцелуем пера – и взорвется экстаз!
Поэзия – похоть и страсть, испокон совращала героев лирических судеб кудлатую нить
Такими концами швырять от родного причала, в строке позволяя себе, то, что в жизни – ни-ни!
Такими звенеть бубенцами, что солей пахучих жеманным девицам на выданье хватит едва ль…
Вот только перо мое шепчет, что было бы лучше, и даже пикантнее где-то, накинуть вуаль,
Туман подпустить, чтоб весьма откровенных деталей читатель пресыщенный сам разгадать бы не мог…
Так, что ж, в философскую байку пойду-закатаю свою записную – и в стол положу, под замок!
Ее пожалеть бы: водой напитается талой она по весне и чего-то, бесспорно, родит…
Покуда, поспи, моя милая, вижу, устала: кульбитов немало с тобою нас ждет впереди!
|
