им больше говорит.
Считается у них за грех и за порок,
Коль нету в доме образов — покрашенных досок.
Помимо тех досок, на стогнах тут и там
Стоят дощатые кресты, и бьют челом крестам,
И крестятся на них, и бьют челом опять:
Такого пустосвятства, друг, нигде не отыскать.
Московское государство, по наблюдениям Тербервиля, переполнено «монахами, монашками, священством на каждом углу, храмы забиты идолами». Что тут сказать? Во-первых, автор эпистол снова суется в чужой монастырь со своим уставом. Если в Англии в то время развертывалась реформация, сопровождавшаяся казнями и притеснениями «папистов», а также отказом от богослужебного использования статуй и изображений, то в России религиозная ситуация была совершенно иной. Доходившие до московитов сообщения об ожесточенных религиозных войнах в Европе укрепляли их во мнении, что "истинная" христианская вера сохранилась только на Святой Руси. Еще раз вспомним Шекспира, точнее его 66-й сонет: And purest faith unhappily forsworn - "И чистейшая вера злосчастно поругана". Да ведь это же явный намек на насильственное утверждение англиканства при короле-бабнике Генрихе VIII и его дочери "королеве-девственнице"!
Поэтому я объясняю нападки англичанина ограниченностью его мировоззрения, неспособностью и нежеланием понять чужое и чуждое ему общество. Не удивительно, что свою «историческую» ненависть к «ирландцам-дикарям» автор переносит и на русских. Приведу здесь, однако, не совсем к месту один не очень приятный исторический факт: из четырех вьюношей, посланных царем Борисом Годуновым на учение в английские ВУЗы (Итон, Винчестер, Кембридж, Оксфорд), двое, поступив на службу в Ост-Индскую компанию, увы, погибли, один сгинул "неведомо куды", а один стал англиканским священником и отказался возвращаться на родину, когда правительство первого Романова вспомнило о нем.
Когда Тербервиль в своих посланиях осторожно касается темы политического устройства и правовой системы России, он становится на удивление прозорливым.
И сам я не пойму, зачем сменили мы
Свой дом на сей Полярный край, обитель льдов и тьмы,
Дикарскую страну, где власть Закона спит
И только самовластный Царь прощает и казнит
По прихоти своей, и часто без вины.
А впрочем, мы монарших дел касаться не должны.
Домысли сам, мой друг, как жить в таких краях,
Где беззаконие — закон и всеми правит страх…
… Страна, где произвол — единственный закон,
Обречена большим бедам, и царь в ней обречен.
Тут особенно не поспоришь: лет через 40 после выхода этих стихов в свет Русь-матушка погрузилась в страшный хаос Смуты. Династии Рюриковичей и, впоследствии, Романовых действительно оказались обречены. И до сих пор закон можно поворачивать как дышло.
Зловеще выглядят заключительные строки третьей эпистолы: «Не заслужить прощенья им и не уйти от зла, Кто грешничает, не страшась Господнего жезла». Хотя, конечно, можно было бы отметить, что и в Англии рубили королевские головы, например, в середине XVII века, Карла I, внука казненной при жизни нашего автора Марии Стюарт; можно вспомнить о кровавой диктатуре Оливера Кромвеля и движении пуритан, которое отчасти и было реакцией низов на разложение и произвол верхов в Англии. Однако осторожность Тербервиля становится понятной, если вспомнить тираническое правление английского короля Генриха VIII Тюдора, отправившего на плаху от 50 до 70 тысяч своих подданных. Об изуверствах венценосца-тирана обличитель русских нравов не мог не знать - король умер всего за 20 лет до описываемых событий.
Впрочем, я не хочу воспринимать всерьез морализаторские и провидческие сентенции Тербервиля, навеянные в большей степени традиционной трактовкой царского периода истории Древнего Рима, чем пониманием ситуации в Московии. Скорее, божьей кары заслуживает вся западная цивилизация с ее двойными стандартами, лицемерием и пороками, к которым, увы, приобщились и мы, русские.
Прискорбно, что в западноевропейском массовом сознании еще с 16 века укоренился стереотип о Московии как о царстве раболепия. Даже в сонетах сэра Филипа Сидни, этого идеала английского рыцаря эпохи Елизаветы Тюдор, можно найти такие строки:
... Теперь утратил я и эту волю,
Но, как рожденный в рабстве московит,
Тиранство славлю и терпенье холю,
Целуя руку, коей был побит...
Сказано вполне в духе пасквилей Тербервиля.
Однако всё это было, как говорят, французы, du cote noir. А как же с объективностью и позитивом? Неужели ничего кроме myod’a и kvas’a, заезжему «джентельмену» у нас не понравилось? В общем-то, рассказывая о необъятных просторах нашей страны, зоне рискованного земледелия, холодах и русском морозе, Тербервиль вполне объективен и достоверен: «Зимой тут холод лют, морозы таковы, Что всюду лед, и не сыскать в лугах клочка травы… Семь месяцев зима, и холод столь велик, Что только в мае на поля идет пахать мужик». Приятно читать похвальное слово английского дворянина русской избе, в которой он отлично выспался на медвежьей шкуре; о слюдяных окнах, пропускающих «изрядный свет» (умолчал лукавый иностранец о том, что в его родной Англии русскую слюду предпочитали местному стеклу!), о радушии и гостеприимстве хозяев, принимающих постояльцев. Он с восхищением пишет о ловкости русских наездников, их виртуозном умении стрелять из лука. Тербервиля изумляет искушенность русских в шахматной игре и поражает азарт, с каким «резались» в кости русские люди эпохи Ивана Грозного.
Правда, и здесь он так и норовит нас уколоть: «Скажу уж заодно о том, каков их скот, С английскою скотиной он в сравненье не идет. Коровы и быки — сплошная мелкота, Вкус у говяды водянист, бифштексу не чета». Примерно так же, между прочим, отзывались в то время англичане о крупном рогатом скоте и национальных блюдах испанцев – их постоянных противников в религиозных войнах XVI-XVII веков. А уж как клеймили англо-саксы соседей-голландцев, их основных конкурентов на европейских рынках и в Атлантике! Тут и жуткие легенды о Летучем Голландце и выражения типа pay Dutch (каждый из собутыльников в таверне платит только за себя), и Do the Dutch - покончить с собой, и Double Dutch (тарабарщина, "китайская грамота", язык хуже голландского), и Dutch headache - похмелье, и Dutch concert - какофония, кошачий концерт, хотя, собственно, говоря, Dutch – это искаженное Deutsch – англичанам, сидевшем на своем острове в изоляции, все германские народы на континенте казались немцами.
Ну, не пришлись по желудку автору стихотворных писем блюда русской кухни! Бывает. Вот в венгерском языке до сих пор живет поговорка «Каша - не еда. Словак - не человек». А зловредное суждение джентльмена я спокойно парирую доводом, что ихний bacon and eggs тоже не фонтан, не говоря уже об овсяной каше и мутном и теплом эле. Не стоит также обращать внимание на презрительные реплики Тербервиля насчет наших рубах, портов, однорядок, армяков, кафтанов, колпаков и шуб. Помнится, А.С. Грибоедов устами Чацкого с не меньшей горячностью костил западную одежду за ее неудобный и казавшийся ему абсурдным покрой.
Что же в сухом остатке? Тенденциозность и враждебность оставлю на совести давно ушедшего в мир иной автора, за интересные сведения о стародавней России поблагодарю его, нелицеприятную, но справедливую критику приму.
